21
Вечером, составляя список личного состава, лейтенант задумался: как же озаглавить? Список взвода? Нет. Отряда - тоже не подходит. Отряд - это больше к партизанам относится, а тут войска… И вдруг мелькнула мысль: Орлиные скалы - крепость, а в крепости, ну конечно же, гарнизон!
Всего в гарнизоне оказалось семнадцать человек, включая деда, Егорку и Наташу.
Лейтенант еще раз просмотрел список, стараясь запомнить фамилии и, не найдя данных о Зубове, приказал вызвать его.
- Слушаюсь! - лихо откликнулся Егорка, взяв "под козырек", хотя был без шапки. Он как-то сразу вошел в роль посыльного и успел уже перезнакомиться со всеми солдатами.
Зубов вскоре показался из-за скалы, но, увидя Серка, лежавшего возле штаба, затоптался на месте. Пес вздыбил шерсть на загривке, оскалил желтые клыки.
- Да вы не бойтесь, - подал голос успевший вернуться Егорка. - Смелее идите!
Зубов не двигался.
- Ну, идите же!
- А ты не командуй. Придержи лучше свою дворнягу.
- А я что делаю. Не видите, что ли? - сердился Егорка. - Тоже мне солдат - простой собаки боится!
- Ну-ну, не очень-то, - бубнил Зубов, проходя с опаской. - Хватит зубами, носись потом с цацкой.
Наконец подошел к лейтенанту, выпрямился, доложил о себе. Командир велел садиться и почему-то прежде всего спросил о ранении.
- Заживает, - осклабился Зубов.
Помедлив, лейтенант заговорил о дисциплине, о том, что все сдали красноармейские книжки, а он, Зубов, до сих пор не принес… Ведь приказ был.
- Не знал… то есть мне Донцов говорил, но я…
- Приказы надо выполнять.
- Виноват, товарищ командир.
- Называйте меня по воинскому званию. Вы же не первый день в армии, пора знать.
- Так точно. Слушаюсь, - промямлил тот, пряча недовольный взгляд.
Головеня заметил этот взгляд, но не подал виду. Раскрыв красноармейскую книжку, стал спрашивать о прошлой службе.
- Служил в сто двадцать первом полку, товарищ лейтенант.
- Пулеметчик?
- Так точно. Второй номер.
Зубов встал, вытянулся - руки по швам, - хотя командир и не требовал этого. Лицо солдата непроницаемо. Полистав книжку, лейтенант выписал из нее необходимые сведения и, к удивлению Зубова, вернул назад.
- Беречь надо, вон как истрепалась, - только и сказал.
- Так она ж с финской войны, товарищ лейтенант.
- Вижу… На каком направлении были?
- На Ухтинском.
- А призваны?..
- Первого января тыща девятьсот тридцать девятого года! - отчеканил Зубов. И подумал: "Ишь, куда гнет. Хитро подкапывается".
Лейтенант прищурился:
- Так, так… Значит, ветеран. Вторую войну воюете. Тут, как говорится, и опыт и умение…
Солдат переступил с ноги на ногу, потупился, не выдержав взгляда Головени. А тот вынул из кармана щепотку табака, отсыпанного дедом, свернул козью ножку и в упор спросил:
- Скажите, вы давно знакомы с гражданкой Нечитайло?
- Это кто же такая? Впервые слышу, - пожал плечами Зубов.
- Нет, вы ее хорошо знаете: на кухне она…
- Ах, вот вы о ком!.. Я, признаться, фамилии не знал, - Зубов заулыбался, обнажив неровные зубы. - Да, эту, как ее, повариху нашу, видел… на хуторе одном.
- И как же произошла ваша встреча? - глядя в глаза, продолжал лейтенант.
"Успела-таки рассказать", - со злостью подумал Зубов. Решив идти напролом, покаянно опустил голову:
- Виноват. Сам не знаю, как получилось… Выпил и…
Лейтенант покачал головою:
- Солдат, нечего сказать. Да ведь за такие дела в штрафную роту направляют. Ваше счастье - нет у нас штрафной роты… Идите и не забывайте о воинской чести.
На огневой Зубов разыскал Крупенкова, присел рядом. Их тянуло друг к другу, и они часто проводили свободное время вместе.
- О чем так долго судачили? - поинтересовался Иван Крупенков.
- О службе, конечно… Книжку, понимаешь, не вовремя сдал. Вот и получил нагоняй.
- Да, он такой, этот лейтенант.
- А ты что, давно его знаешь?
- Еще бы. Полгода под его началом служил.
- Интересно, - заерзал на камне Зубов. - И часто от него бойцам попадало?
- Кто заслуживал, тому и попадало.
- А тебе?
- Досталось однажды. Так, ни за что… Затвор, понимаешь, пропал. Ищу его - нету, как в воду канул. А тут заваруха началась, фашисты полезли…
- Так, так… А дальше?
- Я, может, вовсе не виноват, потому, как бежал, зацепился за куст, затвор и выпал.
- А он, лейтенант, что?
- Расстрелять хотел. Потом в штрафную.
- Скажи пожалуйста. Кто бы подумать мог.
- Ничего, жив остался, - подвинулся ближе Крупенков. - Вот она, штрафная, - показал он правую руку, на которой вместо мизинца была культяпка. - Кровью вину искупил.
Зубов сочувственно обнял его за плечи, заговорил совсем тихо:
- Ты вот что скажи, Ваня, зачем мы остановились? Сюда скоро немецкие дивизии придут, все погибнем, А спрашивается, за что? Что мы тут защищаем? Какие такие ценности?.. Ни заводов, ни фабрик, ни даже паршивого села не видно… Я, брат, не первый год на войне, не с такими командирами приходилось в бой ходить. Но, где особых ценностей нет, стороной те места обходили: зачем же зря кровь проливать. Командир солдата жалеть должен. Без солдата, как известно, даже генерал ничто - ноль, так сказать, без палочки…
Крупенков слушал, и ему казалось: Зубов говорит правду. Действительно, лежи тут и сторожи никому не нужные камни. К тому же, патронов, что называется, в обрез, жрать нечего… А холода настанут - что тогда будет?
- Я тебе вот что скажу, Ваня, - опять заговорил Зубов. - Подумай, что и как… Хорошо подумай… Дома, небось, отец с матерью ждут?
- Ждут… Под Краснодаром остались.
22
Трое парней стояли перед лейтенантом и уныло поглядывали на него исподлобья. У одного из них, что повыше, вместо рубахи - женская кофта, рукава до локтей, штаны - заплата на заплате. Остальные тоже кто в чем. Без шапок, босые.
- Кто такие?
- Минометчики, - угрюмо ответил высокий.
На усталом, давно небритом лице его будто написано: "Неужели не видно, кто мы такие?"
- Документы есть?
- Сожгли.
По тону, по выражению глаз опять угадывалось невысказанное: "Окажись на нашем месте, тоже бы так поступил".
Головеня готов был пожалеть их, но где-то на дне души шевельнулось сомнение. Мало ли что может быть в такие дни. А он - командир и не должен забывать о бдительности.
- В каком полку служили? - опять спросил он.
- Сто двадцать первом, - чуть ли не хором ответили все трое. Лейтенант оживился: сто двадцать первый… Да это же полк, в котором служил Зубов!
- Пятой дивизии?
- Нет, мы из двадцать второй.
- Двадцать второй… - разочарованно протянул лейтенант. И, помолчав, строго спросил:
- Оружие бросили?
- Сховалы, товарищ командир, - ответил за всех белозубый украинец. - Нияк неможно було. С косами по полям ишлы, в плен боялись попасть.
- Плен что смерть, - подхватил высокий.
- Что же мне делать с вами, косари беззащитные? - как бы про себя проговорил лейтенант. Он почти не сомневался, что это бойцы-фронтовики, прошедшие суровую школу отступления - голодные, полураздетые, но не сдавшиеся врагу.
- Значит, говорите, припрятали? А место запомнили?
- Всэ, як слид, товарищ лейтенант. Враз отшукаем.
Искренняя горячность украинца погасила последнюю искру сомнения, и Головеня сказал:
- Хорошо. Зачисляю. Но сегодня же двое из вас отправятся за оружием. Без оружия здесь делать нечего.
Новички были голодны, но никто из них и словом не обмолвился об этом. Накормить бы, да в гарнизоне почти не осталось продуктов. Все надежды на Митрича и солдат, ушедших в тыл врага. С часу на час ожидали их с хлебом, но они не появлялись, "Поделимся последним", - решил Головеня и приказал Егорке отвести "пополнение" на кухню.
В списке гарнизона прибавились новые фамилии: Виноградов, Убийвовк, Стрельников.
На рассвете подошли еще четверо таких же уставших, измотанных боями солдат. По их рассказам, к подножию гор подошла вражеская часть. По всей вероятности - горная: ни танков, ни автомашин не видать, есть лошади, мулы. Четверке удалось снять часового: вот его автомат, гранаты, Железный крест и эта темно-синяя книжечка.
Лейтенант ухватился за книжечку, но не смог разобрать в ней почти ни слава. И тут вспомнил рассказ Наталки, как она собиралась поступить в институт иностранных языков, как еще в школе дружила с дочерью немца-ветеринара…
Наталка сравнительно легко перевела первые фразы. Книжечка оказалась дневником немецкого солдата. На первых листах шло описание пути, проделанного им на пароходе из Франции в Грецию. "Жди нас с победой, родной Франкфурт!" - восклицал автор, ступив с оружием в руках на землю древней Эллады.
- А вот тут говорится, как он прибыл в Югославию, - продолжала Наталка, - и четыре дня бродил в порту Сплит. Далее разговор с друзьями о России, куда они, наверное, тоже попадут, чтобы и там навести новый порядок. Но кое-где в дневнике уже проскальзывают нотки тревоги, на автора, видимо, находило уныние. Затянувшаяся война нервировала его.
"Сегодня 16 августа 42 года, - читала девушка, - только что вернулся от обер-лейтенанта Х…"
- Минуточку, - перебил лейтенант. - Шестнадцатого августа? Это значит пять дней назад… Ну, ну, что там дальше?
"Я нахожусь на седьмом небе. На моем мундире горного стрелка, украшенного цветком эдельвейс, - первый Железный крест…"