- Это он так… С голодухи серчает. А сам по себе малый ничего. Я его приглашаю после войны в нашу Тыливку на галушки. У нас там не хуже, чем в ином городе. И улицы и переулки… И магазины и церковь… А дворов - восемьсот с чем‑то. 0;Р1а тетка, тыливская, поехала в Харьков и заблудилась там. Ее спрашивают: "Откуда ты, тетка?". "Из Тыливки". "Какой области твоя Тыливка?" "Откуда мне знать. Сроду у меня никаких дел в области не было. Это Тыливку нашу полагается знать каждому". Вот и я, как та тетка, считаю. Потому и ответил на ваш вопрос: я, мол, из Тыливки…
На прощание пожилой посоветовал нам попытать счастья в лесу.
На обратном пути мы обшаривали каждый куст. Ничего не попадалось. Решили забраться поглубже в лес: может, там повезет? Зашли довольно далеко. Устали. Шагали молча, ни на что уже не надеясь. И вдруг почти одновременно остановились в неожиданности. На не растаявшем еще снегу, возле пушистой елочки, лежал бумажный мешок, чем-то туго набитый.
Не галлюцинация ли? Все время, пока мы бродили по лесу, из головы не выходил именно такой мешок.
Мы осторожно ощупали его. Петр первым закричал: "Ура!" Потом мы оба сорвали шапки, запустили их вверх и так завопили, что сторонний человек мог бы подумать: рота ринулась в атаку.
Я разрезал мешок, и мы взяли по сухарю. От них шел ни с чем не сравнимый хлебный аромат. Сухари были необыкновенно вкусные. Пшеничные, толстые и не такие уж жесткие, оттого, наверно, что долго лежали на снегу.
- Тише, - предупредил Петр, опомнившись первым. - Что это мы с тобой расшумелись так? Кто‑нибудь налетит и отберет. Давай‑ка лучше еще поищем.
- Хватит, пошли…
Мешок мы несли по очереди и всю дорогу грызли
сухари.
В нашей землянке Кравчук вытащил из мешка сухарь и сразу же приказал:
- Спрячьте и никому - ни слова. Утром, в обед и вечером - по сухарю на брата.
Мы высказались за то, чтобы такую же норму выдавать дяде Васе и другим ближайшим нашим товарищам. Кравчук не стал спорить.
Обусловленная норма и круг людей, на коих она распространялась, соблюдались неукоснительно. Тем не менее сухари быстро таяли. Настал день, когда мы вытащили из мешка по последнему.
Самолеты продолжали сбрасывать продовольствие, но уже не так, как в первые дни распутицы. Теперь это делалось более организованно. Грузы подбирались специально выделенными командами в определенных местах. А продовольствия все‑таки не хватало.
Опять встал перед нами вопрос: где добыть прибавку к пайку? Рассчитывать на то, что в лесу нас дожидается еще один мешок с сухарями, было абсурдом, но Кравчук настаивал на повторении поиска.
- Лес велик, - рассуждал он. - Погода далеко не всегда была хорошей. Летчики могли ошибиться. Они, как и все смертные, от ошибок не застрахованы.
Разубедить его мы не смогли. Кравчук был упрям. К тому же верил во всякого рода приметы и вещие сны, а они будто бы сулили нам удачу. Начальник наш пожелал, чтобы я отвел его самого на то место, где был найден мешок с сухарями.
Лес выглядел еще неприветливо. В зарослях и на северных склонах сохранялись островки снега. Оттаявшие болота источали гнилостный запах. Лишь на открытых солнцу высотах оживала трава и даже голубели подснежники. Я не удержался - сорвал несколько цветов. Так и ходил с букетиком по лесу, пока Кравчук не заметил:
- Ты кто? - презрительно бросил он. - Красна девица? Цветочки собираешь?..
Я смутился и неохотно расстался с подснежниками.
Бесполезное хождение по лесу начинало мне надоедать. Приметы и сны не сбывались. На всякий случай мы прихватили с собой карабины, но и с их помощью добыть что‑либо съестное было невозможно: звери и птицы исчезли из прифронтового леса.
Вдруг мне пригрезилось что‑то похожее на токование глухаря. Я сказал об этом Кравчуку. Тот, прислушавшись, полез в болото. А токование смолкло.
Я едва успевал за Кравчуком и, совсем уже выбиваясь из сил, напомнил:
- Товарищ старший лейтенант, не пора ли нам поворачивать к дому? Зашли мы очень далеко.
Кравчук ничего не ответил, но мое напоминание возымело действие. Вскоре он остановился, запально дыша, потом стал ругаться, опасаясь нагоняя от начальства за продолжительное отсутствие.
- Могут и в дезертирстве обвинить, - размышлял Кравчук вслух. - Поди докажи в трибунале, что ты не верблюд… Верблюду‑то что?.. Он может неделю не пить и не есть, а человеку каждый день подавай. Желательно даже зри раза в день и на двух - трех тарелках.
- Можно и на одной, лишь 61.1 там лежало горкой, - в тон ему сказал я.
- Дома, небось, привередничал? - поинтересовался Кравчук.
- Нет. Ел и пил, что давали. Утром - чай с пеклеванным хлебом и сырком, в обед - суп картофельный с салом и поджаренным луком, а на второе…
- Ладно, хватит. Пошли домой…
Не отшагали мы, пожалуй, и километра, как Кравчук насторожился, свернул в кусты и поманил меня. Там я увидел тощую, облезлую, серую лошадь. Она об1рызала тоненькие прутики.
Подошли к ней поближе. Какая худоба! Ничего подобного я раньше не видел.
- Пустим в расход эту животину? - предложил Кравчук, воровато озираясь.
- Не надо. Пошли, - как можно спокойнее возразил я и направился прочь ог этих кустов.
Шагов Кравчука не было слышно, я оглянулся: он стоял на том же месте и почти в упор целился в голову лошади. А она все так же спокойно обгрызала голые прутики. Кравчуку оставалось только нажать на спусковой крючок.
- Стойте! - закричал я.
В тог же миг раздался выстрел, эхом поплыл по лесу. Но лошадь не испугалась, по - прежнему стояла у куста.
Кравчук опустил карабин и молча прошел мимо меня с насупленным лицом. Я тоже ничего ему не сказал, в тот момент мне хотелось одного: побыстрее выбраться ш этого леса. Хорошо, что Кравчук сам уходил все дальше и дальше.
На самой опушке леса, примыкавшего к деревне, мне встретился боец с уздечкой. Я сразу понял, что он ищет лошадь. Тут же последовал оклик:
- Эй, друг! Не видал коня? Запропастился куда‑то.
- Иди прямо. Там! - показал я рукой…
В нашу землянку Кравчук вернулся позже меня. Бросил в мою сторону уничтожающий взгляд.
- Чистоплюй…
Устало кряхтя, снял с плеча пустой вещмешок. Почему‑то в тот миг мне представилось, как он, не окликни я его тогда, доставал бы сейчас из мешка куски синеватого жилистого мяса… Меня замутило, и я поспешил выйти из землянки на свежий воздух.
Вышел из землянки и Кравчук. Развел костер, повесил на перекладину котелок с водой.
Долго и одиноко сидел он у огня, дымя толстой самокруткой, а потом молча пил пустой кипяток.
12
Передовая в километре от нас, если не меньше. По доносившейся оттуда перестрелке угадывалось, что ничего особенного там не происходит. Перестрелка велась лениво - то чуть усиливаясь, то почти затихая. Совсем не слышно было артиллерии.
Передо мною стояла повозка, доверху нагруженная винтовками и ручными пулеметами, собранными на передовой за последние дни. Я отбирал винтовки, нуждающиеся только в чистке и смазке, приводил их в порядок. Работа монотонная, надоедливая. Долго приходилось опирать ржавчину снаружи, еще дольше - доводить до блеска капал ствола.
- Быстро к командиру полка! - услышал я голос Кравчука.
- Что случилось?
- Там узнаешь…
Добежать до полкового КП много времени не потребовалось - он располагался совсем рядом. Командир полка
сидел на плащ - палатке под громадной елью и говорил по телефону. Прервавшись на минуту, сказал мне:
- Во второй роте вышел из строя станковый пулемет. Надо немедленно исправить или заменить.
- Есть!
- Покажи ему, где обороняется вторая рота, - обратился командир полка к начальнику штаба.
Тот ткнул карандашом в какую‑то точку на карте. Я не сразу сориентировался, где это будет на местности, и начальник штаба стал словесно объяснять, как найти вторую роту: °
- Иди по опушке леса, пока не увидишь баню на огороде. Там место открытое. До бани придется - перебежками и ползком. В бане командир роты. Телефонист его сидит с тыльной стороны бани, в окопе…
Что случилось с пулеметом, никто не знал, не работает, и все. Значит, нужно было прихватить с собой разнообразный инструмент и запчасти.
На мое счастье, к этому времени вернулся с дивизионного артсклада Петр, ездивший туда за боеприпасами. Он вызвался помочь мне. Кравчук неохотно, но согласился отпустить его.
На опушке леса стояла наша минометная рота. С ее огневых позиций хорошо была видна крыша бани.
- Неужто туда? - удивился знакомый лейтенант - минометчик, кивнув в сторону бани.
- Туда.
- Суньтесь только. Фриц поддаст жару.
Бойцы, выглядывая из окопов, тоже подтрунивали над нами.
- Станьте пока за дерево или залезайте в окоп, - посоветовал лейтенант. - Иначе не бывать вам в бане.
Деревья и кусты вокруг были иссечены пулями и осколками.
- Подождите до темноты, - советовал лейтенант.
- Не можем. Приказ командира полка.
- Тогда возьмите чуть влево и ползите по телефонному проводу. Там безопаснее. Связист знает, где прокладывать нитку. Учтите, снайпер никого к бане не подпускает.
Лейтенант показал на едва заметный бугорок меж огородных грядок:
- Видите? То наш сержант лежит. Утром пошел на НП второй роты и вот…
- Что же вы его не вытащите?
- Темноты ждем. А то еще кому придется лечь рядом…
Мы пустились к бане сначала перебежками, потом
поползли по - пластунски. Я впереди, при мне сумка с инструментом, за мной Петр волочил сумку с запчастями. Пули посвистывали где‑то в стороне.