Скорость мотоциклов превышала скорость любой другой наземной техники. При прорыве фронта и отсутствии еще организованного сопротивления в тылу противника вперед бросали мотоциклетный батальон и тот захватывал мосты и узлы коммуникаций, громил тылы, устраивал панику и она разваливала войска врага хуже бомбежки.
Конечно, танки поддерживали этих наглецов, да у них и самих зачастую были свои, нештатные танки, частенько – трофейные. Попутно нахалы прибирали к рукам и пулеметы и транспорт, начальство даже потакало этому, особенно в тех танковых дивизиях, где командиры были из кавалерии. По ударной мощи такой батальон стоил двух обычных пехотных. А по дерзости в действиях и нахрапу – так и пяти.
В современной войне, когда скорость удара несла решающее значение, нахальство и дерзость мотоциклистов играли очень важную роль. Противник, ошарашенный внезапным появлением в своем глубоком и беззащитном тылу войск Рейха начинал паниковать, суетиться, наносить по увертливым мотоциклистам весомые, но бесполезные удары, из под которых те уходили. Важно было спутать карты противнику оказываясь повсеместно. Теряя время, принимая ошибочные решения, бесполезно гоняя резервы, противник упускал возможность трезво организовать оборону, окопаться в нужных местах и принять удар танковой дивизии во всеоружии. Но не только пусканием пыли в глаза славились мотоциклисты. В случае необходимости они занимали вполне жесткую оборону и держали важный узел до подхода основных сил. Теперь мотобат ждал, когда танки проломят лбом скорлупу врага и они, как хорьки в курятник, ринутся громить тылы, суясь одновременно в десяток мест и выбирая лучшее для стремительного разгрома ошарашенного противника.
И все бы хорошо, но Лефлер хотя и набил себе шишек, но не то, что проломил оборону – он ее даже не нащупал. Дурацкое ощущение – бодал воздух, а получилось, словно об стену лбом бился. Идти за мотоциклистами было куда приятнее. Но сейчас не видать ему этой помощи, как своих ушей.
Надо ожидать авиаподдержку.
Оказалось – дождался. Выругался от огорчения.
Крупноватой стрекозой над головами танкистов протарахтел маленький одномоторный "Шторьх". Ну и на том спасибо, хотя звено Хейнкелей было бы куда уместнее!
Летчик поприветствовал ползучих тихоходов покачиванием крыльев и элегантно заложил вираж. Забавно, но это насекомое грозно волокло под фюзеляжем небольшую, килограмм на 50 бомбу. Смотрелось комично. Обер – лейтенант быстро пошел к грузовику авиакорректировщика, тот был на связи с разведчиком. Очень важно было понять – что там задумали русские. Самолетик, который мог ползти в воздухе на скорости 50 километров в час должен был заглянуть под каждый куст.
Лейтенант Еськов, танкист
Для себя Димка решил – досчитает до тысячи – а потом рванет на всех парах туда, где Махров сейчас мины поставит. Почему именно до тысячи надо считать, а не до 800, например, и сам лейтенант бы не ответил, просто такая цифра показалась и достаточной и круглой. За это время мины уже поставят – и если снова повезет, успеют стариканы Т-26 спрятаться за занавесочкой лесной опушки.
Сейчас уже казалось глупостью, что оставил тут две машины, можно было бы всем вместе уезжать, но не верилось в тот момент Еськову, что немцы забоятся, сам бы он точно бы рванул вперед, даже и потеряв головной танк и накрыл бы всех медным тазом. Правда немцы не знали, что мин осталось всего – ничего, а у страха глаза велики. Бахнуло-то хорошо, да и загорелось там что-то очень серьезно, может, если совсем повезло – так командирский танк накрылся? Да еще и вместе с командиром? Сердце колотилось, как отбойный молоток в руках стахановца, никому бы лейтенант в этом не признался, но волновался он жутко.
И хотя дальше уже было некуда, а волнение еще больше усилилось, когда еле видимый через листву прямо над головами прожужжал, словно летающая швейная машинка, аэроплан. Так как шел от немцев и пальбы там никакой не было, ясно было сразу – чей. Не спеша стал описывать восьмерки и петли, уходя далеко вперед и возвращаясь.
Димка осторожно высунулся из люка, попытался сплюнуть презрительно и с шиком, как это делал всем на зависть комвзвода – раз Сашка Бирюков, но получилось совершенно не то. Слюна была странно вязкой и никуда не полетела. Сконфуженный Димка обтер мокрую губу ладонью и тут же на счете 986 перестал считать, не до того стало.
Там где был раненый сапер и БТ задудукали враз танковые дегтяревы и почти сразу же гулко ахнуло – почти тем же громом, что до того от головы немецкой колонны долетел.
Сердце лейтенанта обмерло – треск своих пулеметов как ножом обрезало – и тут же вновь забилось – ожили тарахтелки, снова пальба пошла. По самолету палят. Как сапер приказывал, когда велел пулеметы поснимать. Тут же Еськов вспомнил, что у заряжающего как раз пулемет снятый под рукой а самолетик – вот сейчас может опять над головой пролететь неторопливо и невысоко. Велел подать ДТ, ухватил за ствол, потянул – и страшно удивился.
Замаскированный в кустах напротив танк Богатырева без приказа вдруг рванул на дорогу, словно его там за жопу укусили и начал разворачиваться бортом к Димке. Не веря своим глазам, Еськов увидел на корме машины чужих людей, которые что-то там делали. Хлопнуло несколько выстрелов! И форма на людях – серая, немецкая! Димка рванул на себя пулемет, но тот зацепился за край люка.
- Стреляй! По Богатыреву – короткими очередями – огонь! - сообразил приказать заряжающему и тот как то сразу дал очередь в белый свет, как в копеечку, потому как не понял – почему надо в своих стрелять. Очумелый Еськов кинул взгляд вниз, увидел, что цепляется за закраину рукоятью, довернул пулемет и уже через пару секунд вытянул пулемет на крышу башни, взвел и дал огня!
Сразу понял, что промазал, но немцев с кормы Т-26 как ветром сдуло, зато чуточку поодаль на дорогу шустро выпрыгнул еще один фриц, держа в руках странное громоздкое сооружение, которым, не медля ни секунды, размахнулся и запулил в танк Харуна. Димка довернул неудобную махину ДТ и дал очередь по хаму, жалея, что Т-26 такой медленный. С рук стрелять было и непривычно и неудобно, потому немецкий прохвост не пал замертво, как показывали во всех кино, где ни одна советская пуля не пропадала зазря, а пригнувшись и хромая, свалил в придорожные кусты, только ветки качнулись. Тут же сразу произошло два события-под кормой Богатыревской машину пухло вздулось грязное коричневое облако взрыва, а в башню совсем рядом с Димкой звонко и мощно влепилась в броню пуля, слышал уже такое раньше Еськов рядом с собой и всегда это было очень неприятно – больно уж наглядно становилось, какой мощью дурной обладает летящая маленькая пулька.
- По кустам на той стороне короткими очередями – огонь! - рявкнул Димка, добивая диск своего пулемета и ныряя в люк.
- Что там, командир? - завопил снизу Лиховид.
- Гуроны заходят в тыл! - неожиданно для себя буркнул Еськов читанную в училищной библиотеке фразу и тут же приказал мехводу выкатиться на дорогу и переть к Махрову. Надо бы по уму высунуться и отдать приказ Харуну, маханув флажками, но вылезать из люка очень не хотелось. Заряжающий уже третий диск вымолачивал в кусты, оттуда больше ничего не прилетало, но ощущение чужого недоброго взгляда не покидало лейтенанта, а он за короткое время на войне уже привык доверять своим ощущениям.
Главное – второй Т-26 остался на ходу, взрыв под кормой вроде не повредил ничего и толковый Харун должен бы разглядеть, что командир делает.
Разглядел, развернул машину и припустил вслед за командиром. На всякий случай несколько пулеметных очередей по кустам еще влепили, а сам Димка извертелся, пытаясь и наружу не вылезать – подстрелят и фамилии не спросят – и атаку самолетика не пропустить. Но самолетик куда-то подевался и чем дальше удавалось откатиться от поворота, тем как-то на душе становилось легче.
А дух Димка перевел только тогда, когда проползли (да ползком по-пластунски казалось быстрее бы вышло, чем на этих древних чертопхайках!) через поляну и к танкам опасливо выбежал из кустов свой пехотинец.
Кучки земли были видны метров со ста.
Аккуратно и не без труда объехали их и укрылись на опушке.
И тут только Еськов понял, что взмок от пота, словно после бани.
Мигом подбежала пехота в количестве трех человек, круглоголовый ефрейтор торопливо доложил, что выставил на опушке секреты с пулеметами и ждет приказаний.
Хреново. Для любого военного человека сразу становилось ясно, что капитан так в себя и не пришел, да и со старшиной тоже что-то нехорошее, вот татарин и обрадовался, что хоть какое начальство появилось.
Димка огляделся. Увидел неподалеку раскиданные по дороге огрызки деревьев, словно кто специально их ломал и жевал, ветки, комки земли, сразу отметил – метрах в тридцати отсюда на той стороне дороги что-то бумкнуло, вывернув землю и перемолов кусок леса. БТ-2 стоял ближе, что-то сразу же не понравилось в машине. Гусеница порвана, вот что. И ленивец странно как-то вывернут.
Махров появился почти сразу же, выйдя из-за своего танка.
Шел он странно, растопырой и как-то осторожно.
Еськов сразу понял – у высокомерного старшины носом кровь идет, а тот старается, чтоб не капала на гимнастерку. И шагает осторожно, бок бережет, морщится.
Подошел, отмахнулся как от комара – козырнул как бы, но сделал это с легким презрением – опять же кто понимает – в простом жесте отдания воинской чести масса нюансов и намеков. И глядя на этот ритуал военный человек все ясно видит, словно газету читая.
- Докладывайте, старшина! - приказал лейтенант. В ответ тот громко заорал: