- Больше не сердишься? - повеселел Спартак. - Люблю отходчивых…
К полуночи капитан в сопровождении ординарца Илюшки Наумова, розовощекого крепкого паренька, пришел в домик, где раньше была проходная кирпичного завода.
Здесь собралось уже много народу. В углу гудел зуммер - связисты, обратившиеся к своему привычному ремеслу, выкрикивали странные позывные:
- Фиалка, я - Черемуха. Как слышишь? Соедини меня с Резедой. Здесь двадцатый, передаю ему трубку.
Чем темнее становилось, тем явственней проступали огни пожарищ впереди обороняющихся, на западе, и позади них, в городе. В открытые окна тянуло горьким запахом гари. Где-то гремело, ухало, взрывалось. Война лихорадила ночь, перенося огонь с привычной, изболевшейся земли в высокое недоступное небо, всегда равнодушное к людским горестям и радостям. Прерывисто загудели в черной вышине невидимые самолеты, и в поиск тут же взметнулись острые светлые лезвия прожекторов, засновали по небу, ведя за собой разноцветные нити пулеметных трасс. Полыхнуло пламя в той стороне, где была река, и через секунду донеслись плотные тугие разрывы.
- Бомбит немец переправу, - сказал кто-то со вздохом. - Не дает она ему покоя.
- Раз бомбит, значит цела, - отозвался другой голос.
Пехотинцы завесили окна плащ-палатками, зажгли коптилку. В комнате стало сине от махорочного дыма.
- Попроси, пожалуйста, всех выйти на минуту, - неожиданно оказал капитан Жуликову. - Не спрашивай, сам поймешь. Давай, Илюша, тяни, да живее, не бойся! - приказал он ординарцу.
Пока стягивали комбинезон с капитана, лейтенант настороженно молчал, ничего не понимая. Но, увидев бинты, охнул:
- Да ты же ранен!
- Рана старая открылась - не долечился товарищ комбат, ушел из госпиталя, - объяснил ординарец. - Мы сейчас быстро, дело привычное.
Капитан, закусив губу, молчал.
- Бинтуй сверху, немного ваты подложи, где промокло, - тихо оказал он ординарцу. - А тебя, Спартак, попрошу: никому ни полслова.
- И никто не знает? - спросил лейтенант, почти потрясенный этим непоказным, спрятанным от других мужеством.
Вернулись в комнату связисты, пришли стрелковые командиры, экипажи танков. Стало тесно и шумно. Неожиданно зазвонил висевший на стене телефон. Это вызвало веселое оживление. Все позабыли, что на свете, кроме полевого, существует еще звонкоголосый городской телефон.
- Совсем как в мирное время.
- А может, немец из Шахтного звонит.
- Спрашивает, будем ли оборону держать.
Лейтенант осторожно взял трубку, послушал.
- Полный порядочек и в пехоте и в танковых войсках! - закричал он радостно. - Как нас нашли? Устроились нормально. Как в санатории… Спрашиваете, как дядя? Нет, дядя еще не пришел. Придет - встретим по-суворовски. Закуску нам не мешает подкинуть. И в прямом и в переносном смысле. Хорошо, будем ждать.
- Это знаешь кто? - понизив голос, спросил он у капитана. - "Азербайджанская свадьба". Нашел ведь нас! Обещает скоро подкинуть еду и боеприпасы. Хочет с тобой говорить.
- Командир коробок? - гортанный голос подполковника Мамедова звучал совсем рядом. - Как дела? Хорошо? Желаю успеха. Все потребное для боя и жизни скоро подкинем. Ну, счастливо, парень молодой! О приглашении моем не забыл? Какое, какое!.. На свадьбу. Сейчас передам трубку твоему вышестоящему.
Капитан вздрогнул и побелел, услышав голос командира бригады.
- Ты жив-здоров, Ермаков? - гулко отзывался в мембране взволнованный раскатистый бас полковника Коваленко. - Очень рад, очень рад. И я, видишь, тоже жив. Слушай меня, Николай. Мне все о тебе рассказали. Я доволен тобой. Хорошо воюешь! Скоро подъеду, поблагодарю всех лично. Сейчас у тебя будет Вайман, привезет, что нужно. Ну, счастливо… сынок…
Забились короткие гудки. Медленно, очень медленно капитан Ермаков повесил трубку. Вот как бывает - человек восстает из мертвых…
Тяжесть, что давила его все эти дни после боев на реке Хариус, спала с души. Значит, батя жив, и они опять в бригаде, опять со своими. Да, жить и бороться стоит! А Володя пал духом, погубил роту и сам погиб…
При мыслях о своем друге, старшем лейтенанте Владимире Коваленко, капитан опять оцепенел. Когда он услышал, что Володя при получении - как теперь оказалось - ложных данных о гибели своего отца полковника Коваленко в отчаянии рванулся на таран вражеских танков и погиб, ему подумалось, что жить дальше незачем. Трагедия нового отступления, гибель товарищей, бои в окружении, забитые войсками и беженцами дороги, мертвые дети и женщины в кюветах, наконец, слухи о гибели командира и героическая смерть друга в горящем танке - все это нанесло Николаю Ермакову глубочайшую душевную рану.
- Коля, слышь, ты что запечалился? - подойдя, сказал Жуликов. - А ведь здорово ты придумал насчет огневого мешка. До меня только сейчас дошло, честно тебе признаюсь.
Капитан обернулся, хотел заставить себя улыбнуться, не смог, только сказал:
- Обожди, друг, со своими сейчас поговорю.
- Что вы, товарищ капитан? - встревоженно спросил Илюшка Наумов. - На вас лица нет.
- Дайте закурить, ребята, - хрипло сказал Ермаков. - Сейчас все расскажу.
- Папироса у вас в руках… - тихо напомнил Дорощук, чиркая трофейной зажигалкой.
Глубоко затянувшись, так, что голова закружилась, капитан внимательным взглядом обвел своих боевых друзей. Лейтенант Анциферов, бывалый танкист с обожженным, стянутым розовыми рубцами лицом, парторг батальона, суровый верный человек. Безрассудно смелый, увлекающийся Демин, певец, плясун, всеобщий любимец. Незаменимый в разведке, всегда хладнокровный, спокойный парень из Казахстана старший сержант Оспанов. Ветеран бригады, скромный, неприметный старшина Дорощук. Восторженный, влюбленный в свою профессию вчерашний школяр Илюшка Наумов…
- Товарищи танкисты, - проговорил капитан громко и против воли немного торжественно. - Сейчас звонил комбриг нашей сто пятьдесят пятой. Бригада жива и воюет! Полковник благодарил нас за службу. Скоро он приедет к нам. Давайте по своим машинам.
Все вскочили. "Ур-ра! - рявкнул Илюшка Наумов. - Ура, братцы!" Стены дрогнули от дружного крика. Танкисты, весело толкаясь в дверях, выскакивали из комнаты, бежали к "тридцатьчетверкам".
- Черти горластые, - восхищенно проговорил рыжий лейтенант Жуликов. - Эх, почему я не танкист!
2
Противник появился на дороге, когда едва-едва забрезжил рассвет. Предшествуемые мотоциклистами, шли в походном строю танки, за ними ползли бронетранспортеры с пехотой.
- Что они, не видят наших окопов? Даже не вылезают из машин… - спросил сам себя Жуликов.
- Торопятся. С ходу хотят проскочить, - надевая шлем, проговорил капитан. - Что ж, Спартак, бьем, как положено?
- Уговор дороже денег, - пробормотал в ответ лейтенант, не спуская глаз с приближающейся вражеской колонны.
Немцы не стреляли. Лязг надвигающихся танков бил по нервам. Передние машины втягивались в ложбину, сейчас они откроют свои меченные крестами борта. Вот уже застрочили пулеметы мотоциклистов, они вынесутся на бугры через минуту-другую…
- Ну, пора? - Стоя в люке, капитан зарядил ракетницу, оглянулся на Жуликова.
- Пора! - лицо Спартака побледнело, глаза стали круглыми, невидящими.
Он вытащил из кобуры пистолет и высоко поднял его. В реве танков не слышны были, а только угадывались слова грозного клича пехоты. Красная ракета, оставляя дымный след, стремительно понеслась к земле. Танки рванулись вперед. Прежде чем скрыться в люке, Николай еще раз оглянулся. Редкая цепочка красноармейцев, не заслоненных броней, открытых огню и свинцу, поспешала вслед за его машинами. Спартак, размахивая пистолетом, уверенно, уже не оборачиваясь, бежал впереди.
Немецкие танки, ныряя в кюветы, веером расползались по полю. Возле них начала дыбиться взрывами земля - это били противотанковые орудия батальона. Один танк задымил, остановился, вспыхнул другой. В перекрестье прицела перед Ермаковым заплясали белый крест, какой-то диковинный красный зверь, нарисованный рядом с ним.
- Дорощук, стой!
Выстрел, выстрел!
И крест и зверя заволокло дымом. Гори!
- Вперед, Дорощук!
Еще несколько выстрелов по мечущемуся, растерянному вражескому строю. Мотоциклистов как ветром сдуло.
- Слушай мою команду! Делай, что я!
Сейчас их танки должны повернуть!
Где пехота? Ага, бегут, проклятые!
Фашистские автоматчики, бросив свои бронетранспортеры, кидаются в кюветы, разбегаются по целине.
Выбить их оттуда, не дать окопаться. Огонь и маневр, вперед, на сближение.
- Дорощук, стоп!
Выстрел, выстрел.
- Вперед!
По башне ударил снаряд. "Ничего, наша "десяточка" выдержала!" Кого это подбили? Оспановская "семерка".
- Кенжигул, ты меня слышишь? Выбирайтесь из машины, ребята, я вас прикрою!
Уцелевшие танкисты бегут назад. Последним ковыляет на своих кривоватых ногах прирожденного наездника Оспанов. Вот он поднял автомат, дал на бегу очередь. Упал, опять поднялся. Молодец, Оспаныч, давай к своим!
Злобно гудя моторами, отстреливаясь, немецкие танки медленно отползали к высотке. "Семерка" горела среди полдюжины полыхающих вражеских машин. Фашистская пехота выбирается из укрытий, стремительно откатывается, бестолково стреляя из автоматов.
- Батальон, слушай мою команду! Отходим к заводу. Огня не прекращать, следить за воздухом.
3