Немцы - народ в высшей степени основательный. Генерал Шванц, которому трудно было вести разговор из-за шума на приеме с коктейлями, определенно мог гордиться тем, как выполнил свою задачу.
- Большое спасибо, герр генерал, - сказал Отфорд, - вы сообщили мне более чем достаточно сведений, и я позволю себе прислать вам для прочтения одну книгу.
- Прошу прощенья?
Генерал почти безупречно говорил по-английски о войне, но в обычном разговоре чувствовал себя менее уверенно.
- Большое спасибо, - сказал Отфорд.
- Благодарю вас и желаю наилучших успехов в вашей весьма интересной работе.
Отфорд положил трубку и невесело улыбнулся. Он позвонил Филипу Хеджесу, сказал, что, видимо, внесет в статью небольшую поправку для нового издания энциклопедии. Хеджес пришел в восторг. Затем Отфорд зашел в цветочный магазин, купил большой букет алых роз и поехал домой.
Его жене надоело гнетущее безмолвие семейного разлада, в основе которого лежала легкая беспечность, а не дурной умысел. Получив букет роз, она прослезилась, так как муж не баловал ее такими подарками, и ночью в постели он ей все рассказал.
- Я не мог раньше объяснить тебе, - сказал он, - потому что мне самому было не все ясно.
- Понимаю, - прошептала она, хотя на самом деле не поняла.
Он глянул на нее, скосив глаза, и улыбнулся.
- А завтра мне понадобится твое содействие. Утром поедем повидать полковника Олбена.
- Тебе нужно мое содействие? Джин была польщена.
- Угу, - ответил Отфорд. - Если мне поехать одному, у него может возникнуть желание пустить в ход кулаки. При даме, надеюсь, он себе этого не позволит.
Утром Отфорды поехали в Саннингдейл. У хибарки полковника были около половины одиннадцатого. При дневном свете она выглядела гораздо более жалкой, чем в темноте. Хибарка была выстроена из рифленого железа, унылость ее слегка маскировали побеги плюща и других ползучих растений. Только крохотный садик радовал глаз своей аккуратностью. Отфорд позвонил в дверь. После непродолжительной задержки миссис Олбен открыла ее. При виде Отфорда она, казалось, пришла в ужас.
- Кто там? - послышался из дома грубый голос. Миссис Олбен, не смея ответить, смущенно замялась.
Появился полковник, державший во рту погасшую трубку чашечкой вниз. На нем были шорты и толстый серый свитер.
- Что вам нужно, черт возьми? - отрывисто спросил он. - Кажется, в прошлый раз я указал вам на дверь.
- На дверь вы мне не указывали, - храбро ответил Отфорд. - Вы даже не пригласили меня в дом. Это Джин, моя жена.
Олбен слегка кивнул, взгляд его карих глаз растерянно блуждал от одной к другому.
- Может, им лучше войти? - робко предложила миссис Олбен.
- Нет. Что вам нужно?
- Я знаю правду о переправе через Риццио и намерен раскрыть ее.
- Вся правда о ней общеизвестна.
- Рядовой Леннокс другого мнения.
- Леннокс? Где вы его отыскали?
- Неважно.
- Он не может судить о том, что произошло.
- А старшина Ламберт с майором Энгуином?
- Ламберт наихудший тип служаки, приспособленец. Энгуин твердолобый дурак, дилетант, подражающий профессионалам. Я буду отрицать все, что бы они ни говорили.
- Ну а генерал Шванц?
Полковник Олбен слегка улыбнулся в знак того, что крыть ему нечем.
- Входите, - предложил он. - Меджи, будь добра, займи миссис Отфорд. Я хочу поговорить с мистером Отфордом наедине. В кабинете.
Джин поглядела на мужа, тот ободряюще кивнул ей.
- Я бы хотела показать вам, какое варенье варю, - сказала миссис Олбен.
Джин с обреченным видом последовала за ней. Это был мужской мир.
Отфорд последовал за полковником.
- Для начала, пока не сказали ничего, - заговорил Олбен, - замечаете вы что-нибудь в этой комнате?
- Да, фантастическую, громадную коллекцию растений. Можно даже сказать, полк растений.
Голос полковника снова посуровел.
- Употребляйте любые собирательные существительные, кроме этого.
- Некоторые из них с Востока, так ведь?
- Да, - ответил полковник, - этот малыш тибетец, этот довольно неприглядный паразит из Кашмира, они тут со всего света. И притом весьма привередливы. Их надо держать под стеклом, при различных температурах, а в частном доме это нелегко. Однако при некоторой изобретательности почти все возможно. - Улыбнулся. - Как вы подтвердили.
- И давно вы разводите их? - спросил Олбен.
- С тех пор, как покинул армию. Не замечаете больше ничего? Может быть, недостающего?
Отфорд молча оглядывал комнату, ища разгадки.
- Это не какая-то мелкая частность, - продолжал полковник. - Бывали когда-нибудь в кабинете у военного?
Отфорда вдруг осенило.
- Здесь нет ни единой фотографии встречи однополчан, - сказал он, - ни единого армейского сувенира, ни портретов фельдмаршалов в рамках.
- Вот именно, - ответил Олбен. - Теперь мне с вами проще. Шотландского? Больше ничего у меня нет.
- Не рано ли?
- Промочить горло никогда не рано.
Олбен налил чистого виски в два стакана и протянул один Отфорду.
- Можно чуточку…
- Вода портит его, - сказал Олбен. - Поехали.
Он сел на складной табурет, предоставив сломанное кресло Отфорду.
- Я хочу прояснить кое-что, - сказал Отфорд. - Почему вы были так грубы со мной, пока я не упомянул о Шванце? И почему так радушны сейчас?
Полковник рассмеялся и почесал щеку желтым от никотина пальцем. Потом стал медленно набивать табаком трубку, обдумывая ответ.
- Больше всего на свете я восхищаюсь умом. Восхищаюсь людьми, знающими, когда следовать интуиции. Это тоже показатель ума. Вы явно именно так и поступили. Доказали мне, что вы не какой-то щелкопер, погнавшийся за сенсацией. Почувствовали что-то не то и, пораскинув мозгами, докопались до истины. В ту ночь я сделал все возможное, чтобы расхолодить вас. Сбил со следа, но вы вышли на него снова. Я восхищаюсь этим, и потому вы достойны моего радушия.
По характеру этот человек определенно являлся лидером. До того спокойным в сознании собственного превосходства, что на него было невозможно обижаться. Он неторопливо раскурил трубку.
- Вы думаете, что услышите от меня воспоминания, - продолжал полковник. - Напрасно. Самое большее, что могу для вас сделать, - по-свойски посидеть с вами.
- Не хотите даже выслушать, что сказал мне Шванц?
- Нет. Он наверняка сказал правду. По мне, лучше бы этого разговора не происходило.
- Вам не хочется, чтобы гриббелловская версия случившегося была опровергнута?
- Нет, - беспечно ответил Олбен. Потом поднял взгляд и; увидев недоуменное лицо Отфорда, рассмеялся. - В начале службы командование баловало меня. Я был, в сущности, бойскаутом-переростком, а тогда в армии это одобрялось. Балканская кампания в конце Первой мировой войны явилась для меня веселым времяпрепровождением - изнеженные французские офицеры, горделивые сербы, болгары с уязвленным национальным чувством, греческие торговцы, с очаровательной наглостью наживающие большие деньги. В Эстонии тоже было весело. Налеты на позиции большевиков, пленные женщины, воевавшие в их рядах, - я чувствовал себя, должно быть, как Байрон в Греции. В Архангельске было слишком холодно, но я привык к холоду в английских загородных домах, и он не особенно мешал мне веселиться. Потом в Индии я много и хорошо играл в поло, благодаря чему быстро продвигался по службе. Разумеется, люди вокруг меня постоянно гибли, но тогда я был молод и мне это представлялось невезением в игре.
Полковник, ненадолго замолчав, уставился на дымок из трубки.
- Полоса неудач началась, когда я попал во Францию в тридцать девятом году. Мне казалось, меня окружают одни ослы. Глупость их была вопиющей до смешного. Солдаты только и делали, что чистили пуговицы, да с такими криками, что пугались сами, кололи штыками мешки. Все обучение было словно направлено на то, чтобы солдаты как можно резче бросались в глаза противнику. Я выражал недовольство, жаловался, но все понапрасну. Когда немцы пошли в наступление, мы сделали все возможное, чтобы облегчить им задачу, и можем тешить себя сознанием, что наше поражение было более убедительным, чем их победа.
Потом Абиссиния, это казалось возвращением к тому типу войн, какие мне нравились. Мало убитых, множество прекрасных пейзажей, здоровая жизнь на лоне природы. Затем Лондон, тепличная обстановка, завал конторской работы, перекладывание невразумительно составленных бумаг из стопы в стопу. Когда все это стало мне казаться невыносимым, меня отправили под начало Крауди Гриббелла. Он пришел в ужас, увидев меня столько лет спустя, и ему недостало характера настоять на моем переводе оттуда. Характером Крауди слабоват. Впрочем, для него это похвала, чересчур лестная. Характера он лишен напрочь. Мы простояли на берегу этой речонки с красивым названием - солдаты называли ее Рицци - целых два месяца, просто-напросто дожидаясь, когда противник отступит.