- В жизни для тебя не существует тайн, - протянула Фатима, нижняя губа ее блестела, как тропинка под дождем, неприятные глаза были чувственно полузакрыты, запах чеснока распространялся в воздухе, словно ядовитый газ в газовой камере.
- Ты совершенно права, - ответил Валь ди Сарат, - и если сейчас же не уйдешь, пожалуюсь администрации.
- Администрация не наказывает девушек за то, что они выходят за рамки служебных обязанностей. Что это за медали?
- Все-таки администратор, если я его попрошу, заставит тебя встать из-за моего столика.
- Ты не человек. Импотент.
- Возможно. Я жду жену.
- В такие места жен не водят.
- Мы еще не обвенчаны.
- Ах, любовницу! Она такая же красивая, как я?
- До тебя ей далеко, но я люблю некрасивых женщин. Некрасивых, маленьких, худеньких.
- Если передумаешь, - хрипло сказала Фатима, - моя такса тридцать тысяч лир за ночь.
Наконец она ушла, но села за столик, откуда могла соблазнительно поглядывать на него, забросив ногу на ногу и высоко задрав юбку. Валь ди Сарат обхватил голову руками и тайком смотрел между пальцами. Это напоминало школьный экзамен. Например, по тригонометрии.
К Винтершильду подсела Тереза. Он без умолку говорил. Она скучала. Винтершильд очень мало походил на чудовище, на человека, руки которого обагрены кровью женщин и детей. Тереза закурила сигарету с демонстративной величественностью девицы, впервые предающейся этому пороку в общественном месте. Он зажег ей спичку, но она предпочла воспользоваться своей зажигалкой. Нет таких глупых унижений, до которых женщина не опустится, если следует какому-то замыслу. Впечатляюще, хоть и грубо. Ганс задул спичку и потерял нить мыслей. Угрюмо смотрел перед собой помигивая. Тереза бросила на него взгляд, который мог выражать надменность, но мог быть и взглядом женщины, знающей, что ее преследуют, и желающей убедиться, что преследователь не исчез.
Какой-то импульс заставил Валь ди Сарата обратить взгляд к двери. Вошел один из карабинеров, с кобурой на поясе, явно при исполнении служебных обязанностей. Идиот. Увидел Валь ди Сарата и сделал жест, говорящий, что он здесь, если потребуется. Валь ди Сарат отвернулся, но тот, очевидно, счел, что его жест остался незамеченным и пошел к столику. Фатима Луксор увидела его взгляд соучастника и нахмурилась, Валь ди Сарат позволил карабинеру подойти к столику.
- Мы вам нужны? - спросил тот.
- Моя машина? Вряд ли. Какой номер? - громко спросил Валь ди Сарат.
- Не понимаю.
- Глупец, раз уж подошел, дай мне повестку о штрафе, - прошептал он.
- За что?
- Может машина постоять там еще пять минут? - спросил он снова, очень громко, сердито.
Карабинер неуклюже откозырял и в недоумении вышел. Валь ди Сарат уловил взгляд Фатимы Луксор.
- Во Флоренции уже и машину поставить нельзя. Фатима, не отвечая, вышла из-за столика.
Что теперь? Очевидно, если производить арест, то немедленно, иначе эти неопытные олухи, насмотревшиеся дрянных фильмов, все испортят. Валь ди Сарат взглянул на Ганса. Он говорил Терезе что-то жалостливое, та пожимала плечами и так затягивалась сигаретой, словно в ней был гашиш.
Появился администратор вместе с Фатимой Луксор. Валь ди Сарат откинулся на спинку стула, чтобы его не было видно.
- Надеюсь, вы всем довольны, ваше превосходительство, - сказал администратор, на лбу его дрожали капли пота.
- Полностью.
- Мы неизменно держимся в рамках закона.
- Какое отношение это имеет ко мне?
- Мисс Луксор говорит, к вам только что подходил карабинер. Я хочу удостовериться, что не намечается никакой облавы.
- Он сказал мне, что я поставил машину в неположенном месте, и только.
- Это ведь обязанность городской полиции, ваше превосходительство. И не входит в сферу деятельности карабинеров.
- Вы сомневаетесь в моих словах? - спросил Валь дн Сарат, чувствуя себя очень глупо и дрожа от гнева.
- Нет-нет, что вы. Слово офицера?
- Я одет так только потому, что был на встрече однополчан. Теперь я уже даже не офицер. И не имею к тому карабинеру никакого отношения.
- Ясно, - сказал отнюдь не убежденный администратор и отвратительно улыбнулся. - Надеюсь только, вы понимаете, что это пристойное заведение, угождающее слабостям человеческой натуры, как и любое другое.
- Вполне понимаю и очень приятно провожу здесь время. Однако хотел бы остаться в одиночестве.
Администратор с поклоном удалился, Фатима Луксор вернулась на свое место не более счастливой, чем раньше.
Ганс в углу серьезно говорил о чем-то, Тереза чрезмерно притворялась скучающей. Пора было положить конец его мучениям. Валь ди Сарат открыл портфель и подозвал официантку. Та подошла, шелестя соломой. Он протянул ей свою визитную карточку и фуражку Винтершильда.
- Отнесите это вон тому синьору в углу, - сказал Валь ди Сарат, и пока официантка шла к указанному столику, сунул в карман маленький черный пистолет.
Ганс холодно взглянул на официантку, взял фуражку и поднялся с широко раскрытыми глазами. Прочел визитную карточку и неудержимо замигал. Валь ди Сарат встал и небрежно подошел.
Мужчины неуверенно глядели друг на друга, а Тереза, внезапно поняв, что происходит нечто неожиданное, стала выглядеть на несколько лет младше.
Ганс протянул руку.
- Могу я приветствовать смелого офицера?
В эту минуту он утратил сочувствие Валь ди Сарата.
- Нет.
Валь ди Сарат сел, а Ганс побледнел от ярости.
- Сядьте и слушайте меня. Ганс молча отказался.
- Хотите устроить сцену? Ганс сел.
- Совершенно лишены воображения? - холодно спросил Валь ди Сарат. - Как думаете, зачем я здесь?
Ганс не ответил. Он с трудом сдерживал оскорбленные слезы. Отказ пожать руку был равносилен пощечине.
- Для вас это конец пути, - спокойно сказал Валь ди Сарат. - Вы повинны в военном преступлении, одном из самых жестоких и отвратительных за всю войну. Вы даже не слушаете. Все еще злитесь, что я не пожал вашу руку.
После паузы Ганс, заметно сдерживаясь, заговорил.
- Это было на войне, - сказал он, - а война есть война. Там правил не существует. Но это не мешает офицерам вести себя прилично и принять достойное рукопожатие.
- Я не горжусь тем, что делал во время войны, - ответил Валь ди Сарат, - и не пожму протянутой руки в честь какого-то эпизода из того инфантильного буйного веселья, которому мы предавались. Вы не понимаете меня. Надо было б вас тогда застрелить. Это вы поняли бы лучше.
- Не понимаю, почему не застрелили.
- Вы поступили бы так?
- Да, поступил бы.
- Оттого, что у вас нет почтения к жизни.
- Что вам нужно от него? - с неожиданной враждебностью спросила Тереза.
- Я приехал арестовать этого человека за преступления против итальянского народа. Он повинен в уничтожении деревни Сан-Рокко аль Монте, во время которого погибли сорок два мужчины, сорок шесть женщин и восемнадцать детей, - ответил Валь ди Сарат, раскуривая трубку.
Тереза уставилась на Ганса.
- Мне говорили, что это так, - сказал Ганс, - но помню я это смутно. Я видел более страшные вещи. Более страшные.
- Я тоже видел более страшные, - заговорил Валь ди Сарат, - но вы совершили преднамеренный, обдуманный и бессмысленный акт мести. Не смогли настичь партизан и сорвали зло на том, что было под рукой. Это преступление. Если б я позволил себя схватить, вы, наверно, расстреляли бы меня, а женщины и дети остались бы живы. Поэтому с точки зрения немцев мне нужно во многом винить себя. Но, к сожалению, эти преступные крайности не рассматриваются с точки зрения побежденного. Вы убивали бессмысленно и должны за это поплатиться.
- Вы, кажется, не особенно расстроены, - выпалила Тереза. - Говорите как юрист, а не как человек.
- Может, я тоже стараюсь сохранять спокойствие. Ганс выглядел уныло.
- Я не чувствую себя виноватым, - сказал он. Валь ди Сарат нахмурился.
- Меня это не удивляет, - заговорил он негромко, - потому что даже я с трудом вспоминаю, что произошло. - Резко взглянул на Ганса. - Только знаю факты, потому что они задокументированы. Знаю, кто погиб, что было уничтожено, и стоимость уничтоженного. Знаю также, что это было дурно, чудовищно, отвратительно, так как имею понятие о том, что правильно, а что нет. Пытались вы чувствовать себя виновным?
- Да, пытался.
- И?
- Не чувствую. Не могу. Это недостаточно свежо. Я… не могу вспомнить. Возможно, я был болен. Возможно, болен сейчас.
Валь ди Сарат пыхнул трубкой. По какой-то нелепой причине он был тронут.
- Что вы помните? - спросил он.
- Помню, как преследовали партизан в оливковых рощах. Помню нашу перестрелку так ясно, словно это было вчера. Потом мы вернулись, и генерал… генерал Грутце приказал нам уничтожить деревню. Мы все были истеричными, выпили много коньяка. Потом шли по деревне… пели, кажется… и стреляли… горела церковь - было весело, как у праздничного костра. Потом я приехал во Флоренцию, познакомился с Терезой. Это я хорошо помню. Кажется, влюбился в нее. Началось отступление. Пришлось уезжать. В Савоне я распрощался с товарищами и добрался до Рима. Потом меня отправили во Флоренцию, и вот я здесь.
- Разум помнит то, что хочет помнить. Ты приехала сюда до того случая? - Валь ди Сарат взглянул на Терезу. - Откуда ты?
- Из Сан-Рокко аль Монте, - ответила Тереза. - У меня там погибла мать.
- И можешь сидеть с этим человеком?
- Я не просила его сидеть со мной. Вы знаете, кто я. Выбирать друзей не могу.
- Потому так сильно и переменилась? - с чувством спросил Ганс.