- Не пасуй, Сазончик. В общем, я стану у двери и ошарашу этой железкой по голове первого, кто выйдет. Второго, если будет второй, - бьем вместе с тобой. До смерти не обязательно. А в общем и целом, разрешаю кусаться и применять все подручные средства.
Воронок преобразился. Глаза у него азартно заблестели.
- Помни, брат мой, это наша первая схватка! Будем давить их, если уж не пришлось нам давить фашистов.
- Постой, постой. Нам ведь велели только наблюдать, - охладил я пыл Воронка.
Он сразу скис и неохотно сказал:
- Вообще-то приказам следует подчиняться. Дисциплина - это все. Что ж, будем наблюдать.
Прошло еще полчаса, а в тринадцатую квартиру больше никто не пришел.
- Сейчас я чихну, - сказал Сашка.
И в это время на пороге квартиры появился Косой с двумя большими чемоданами. Сашка зажал нос пальцами и смотрел на жулика вытаращенными глазами. Косой прихлопнул дверь и торопливо стал спускаться по лестнице.
Сашка чихнул.
Косой вздрогнул и опрометью помчался вниз. Мы с Воронком сиганули с чердака, как стрелы, выпущенные из луков.
Загораживая дверь подъезда, перед Косым стояли Данька и Андрейка.
- Кыш с дороги! - сказал Косой.
- Давай помогу, - сказал Данька и протянул руку к одному из чемоданов.
Косой поставил чемоданы и быстро сунул руку за голенище сапога. В руке его появилась финка.
- Жить надоело? - спросил он Даньку с усмешкой.
Воронок и я набросились на него сзади. Сашка укусил Косого за руку, в которой была финка. Нож звякнул о каменный пол.
Данька завернул руки Косого за спину и, подталкивая его коленкой к выходу, сказал:
- Двигай-двигай, субчик-голубчик. А вы, хлопцы, прихватите финку и чемоданы. Взяли гада с поличным. Теперь в милиции не отвертится.
Глава десятая
ОТЦА У МЕНЯ УБИЛИ НА ФРОНТЕ
В куче металлических стружек Борода нашел двенадцать снарядных донышек. Все заготовки были испорчены на черновой проточке. Они уже покрылись красноватой ржавчиной. Борода перетащил детали к себе на стол. Он разложил их на три кучки и проверял скобой снова и снова. Лицо у мастера было недоумевающее и растерянное. Мы наблюдали за ним из-за своих станков.
- Быть грозе! - сказал мне Андрейка. - И какой только дурак умудрился спрятать их?
Каждому из нас случалось "гробить" заготовки. Но никто и никогда не старался скрыть это. Правда, иной раз Андрейка или я брали на себя вину Раи Любимовой. Но ведь испорченные заготовки предъявлялись в конце концов Бороде. Он отчитывал Андрейку или меня - и на том дело обычно кончалось. А тут кто-то сообразил похоронить сразу двенадцать донышек!
Украдкой я посмотрел на Раю Любимову. Она низко склонилась над деталью. Лицо ее было пунцовым. "На воре шапка горит", - вспомнилась мне старинная поговорка. Ах, Рая, Рая, неужели это сделала ты?
Я вспомнил, как она рассмешила всех, когда появилась у нас впервые. Ее тогда прикрепили ко мне. Я ничего не имел против. Очень даже приятно быть наставником такой симпатичной ученицы. Но она взбунтовалась сразу же:
- Не хочу учиться на токарном!
Нас обступили зеваки. В любой группе есть такие, которым лишь бы не работать, а как-нибудь убить время до обеда. К тому же на первых порах с нас не очень строго спрашивали. Это сейчас не отойдешь от станка, не получив разрешения мастера. А тогда было вольнее. Покуривали в уборной, критиковали училищные порядки. Анекдотики рассказывали. Одно время Борода грозился вообще закрыть уборную. Но ему, наверное, не разрешил директор.
Зеваки смотрели Рае в рот и ожидали, что она еще скажет. Таким красивым девчонкам иногда приходят в голову сумасбродные мысли. Я ломал голову, как к ней обращаться: на "ты" или на "вы". В конце концов решил, что на "вы" будет правильнее. Все-таки она постарше меня. И к тому же разодета, словно принцесса. Шелковая белая кофточка, плиссированная юбочка, туфли на каблучках. Девчонки наши тысячу раз сфотографировали своими зрачками ее наряд. Пошушукаться они и без этого были любительницы, а тут такой повод. Они шептались сегодня напропалую и краешком уха прислушивались к нашему разговору.
- А что вы хотите? - вежливо спросил я.
- Хочу на револьверном!
- Почему же именно на нём?
- Буду делать револьверы для красноармейцев. Неужели непонятно?
Такого смеха, какой грянул после ее слов, наши стены никогда не слышали. Девчонки смеялись до слез и смотрели на Раю, как на заморское диво.
Рая капризно надула губы и топнула каблуком:
- Чего они смеются?
Пришлось объяснить, что револьверный станок лишь немного отличается от токарного. Что никто не сумел бы сделать на нем револьвера, как бы ни старался. Одна из частей станка действительно напоминает револьверный барабан, поставленный на попа. Но в этом "барабане" крепятся резцы, сверла, метчики.
- А я-то думала... - протянула Рая.
- Индюк думал да в суп попал, - высказался Гошка Сенькин.
Я молча взглянул на него. Гошка независимо высморкался, но от станка моего все-таки отошёл.
После этого в училище долго показывали на Раю пальцами и говорили: "Вот эта самая. Револьверы на револьверном надумала делать. Голова!"
В дальнейшем, обучая Раю Любимову, я обнаружил у себя полнейшее отсутствие педагогических способностей. Наши разговоры с ней очень походили на разговоры Петьки-ординарца с Анной-пулемётчицей из кинофильма "Чапаев". Там Петька говорит об одной детали пулемета: "А это щёчки..." Анка же готова ему пощёчину залепить, думая, что он над ней смеётся.
Так и у нас с Любимовой получилось. Объясняю ей устройство станка и говорю:
- Это вот бабка.
- А где дедка? - насмешливо спрашивает Рая.
- Дедки нет, - сержусь я, - есть передняя бабка, и есть задняя бабка.
- Задняя? Ах так! - Она фыркает и идет жаловаться к Бороде.
- Сазонов мне всякие глупости говорит.
Хорошо же! Пусть ее учит кто-нибудь другой. Я лично умываю руки. Мастер уговаривает меня:
- Пойми, до войны её на рояле учили. Думаешь, легко - после рояля за станок?
Меня когда-то тоже учили играть на скрипке. В далеком детстве, когда мне было семь лет. Сейчас мне четырнадцать, и я не променяю свой токарный даже на скрипку Страдивариуса. Каждому - свое. Большинство родителей почему-то считают своих детей самыми талантливыми, самыми необыкновенными. Родители в мечтах видят их дирижерами, певцами, капитанами дальнего плавания. Я не встречал человека, который бы хотел вырастить сына конюхом, а дочку - дворничихой. Однако есть и конюхи и дворничихи. И кому-то приходится выращивать хлеб. И кто-то шьет для нас штаны. И кто-то варит сталь, делает станки, строит города... Жутко представить, что случилось бы, если все вдруг стали бы только дирижерами, певцами и капитанами дальнего плавания. Дирижеры остались бы без музыкантов, певцы - без слушателей, капитаны - без моряков. Да они бы съели друг друга!
Борода убедил меня продолжать занятия. Теперь Рая слушает молча, обходясь без коварных вопросов. Прошу повторить. Покраснев, она отвечает, как на уроке в школе:
- Суппорты - продольный и поперечный - крепятся на штанине. По ней же свободно движется бабка.
- Откуда вы взяли штанину? Я не говорил ни о какой штанине. Станина, а не штанина!
- У тебя дикция плохая, - холодно отвечает Рая, - словно кашу во рту жуешь. И вообще, у этого станка сплошные неприличные части. Неужели нельзя было назвать как-нибудь иначе?
С грехом пополам она все же освоила премудрости нашего ремесла. И почему-то с тех самых пор невзлюбила меня. А я, наоборот, стал относиться к ней гораздо лучше. Бывает же так в жизни!
Сейчас я смотрю на ее пунцовое лицо и меня злость берет. Ну, призналась бы нам откровенно, что так и так - "запорола" двенадцать заготовок. Разделили бы мы их по две на шесть человек. Авось и сошло бы. Так нет, надо было тайком запрятать детали в стружку. Не знает, что у Бороды на такие вещи необыкновенный нюх. К тому же заготовки он получает по счету. Рано или поздно - все равно хватился бы.
Мастер подходит к моему станку. Он стоит, заложив руки за спину, и наблюдает, как я протачиваю снарядное донышко. Начерно протачиваю.
Как, он подозревает меня? Чувствую, что начинаю неудержимо краснеть.
И сразу же у меня "летит" резец. Отскакивает режущая победитовая пластинка, плохо припаянная кем-то. Отличился! Достаю из тумбочки новый резец и собираюсь пройти мимо Бороды к наждаку.
- Сазонов, кто бы это мог сделать?
Уточнять вопрос вряд ли стоит. Пожимаю плечами. В конце концов, какие у меня улики против Раи? Никаких. Да если бы и были - так бы я их и выложил. О другой девчонке, может, и сказал бы. О Рае - никогда.
- Это похоже на Сенькина, Сазонов, - наводит меня на след мастер, - он один работает у нас тяп-ляп. Поговори с ним, дружок...
Я вскидываю голову и нахожу глазами Гошку Сенькина. Он опасливо косится в нашу сторону...
- Попробую узнать, - говорю я.
- Попробуй, - просительным тоном говорит мастер.
Я пальцем вызываю Гошку в коридор и без обиняков спрашиваю:
- Твоя работа? Запартаченные донышки-то?
- Вот тебе крест, не я! Видел, как Райка возле той кучи стружки копошилась, - шепчет он, сразу став каким-то серым и очень жалким.
В обеденный перерыв вместе с ним подхожу к Рае. Гошка повторяет свои слова. Как прекрасна Рая Любимова в гневе!