- Ты права, Паша. Только при этом "новом порядке", где все вверх дном, устроиться по специальности не так-то просто, особенно мне, педагогу.
- Надо браться за любое дело, - твердо заявила Паша, хотя еще не была уверена в том, что поступает правильно.
* * *
С утра девушки отправились по городу в поисках работы. Заходили в магазины, в учреждения. Но ничего конкретного им не предлагали. В одном месте случайно прослышали, что в военную столовую требуются официантки.
Пойдем?
Пойдем!
...В дверях столовой увидели хозяина. Высокий, с оттопыренными ушами, худой, кости да кожа, хотя совсем еще не старый - лет пятидесяти.
- Вы подруги или сестры? - сняв черные очки, спросил хозяин.
- Подруги.
- Фамилии? - сощурил он левый глаз.
- Моя - Савельева.
- Я - Белокоиенко.
- Что вы умеете делать?
Девушки замялись. Действительно, какую работу они могут выполнять в столовой?
- Вам нужны официантки? Нас это вполне устроит, - покорно произнесла Паша.
- Да-а, - протянул хозяин. - А кто за вас поручится? Здесь столуются очень приличные люди, их должны обслуживать только те, в ком я абсолютно уверен!
Умоляющие глаза девушек не смягчили сердце предпринимателя. Сам он недавно вернулся на эти земли из-за границы, куда бежал в 1939 году. Теперь он мечтает о большом деле и придирчиво относится к тем, кого нанимает.
- Значит, никто не поручится? Тогда в официантка не возьму.
- Простите. До свидания!
- Попробуйте достать поручительства.
- Попробуем.
Хозяин проводил девушек долгим оценивающим взглядом и, словно сожалея об их уходе, крикнул вдогонку:
- В судомойки возьму!
- Спасибо, господин, если достанем рекомендации, обязательно придем, - бросила сгоряча Шура.
Белоконенко устроилась на работу в лагерь военнопленных, а Паше так и пришлось пойти в судомойки.
- Немного поработаю, а там подыщу что-нибудь получше, - решила она и отправилась в столовую.
Идти было стыдно и страшно. Казалось, все встречные провожали ее презрительными взглядами, кивали, - мол, еще одна пошла в услуя{ение к фашистам.
Невольно вспомнились первые мечты юности о будущем. Школа в Ржеве. Суровая снежная зима. На лыжню вышли сверстницы. Все думали об одном - не отстать! Раздалась команда. Со старта Паша ушла пятой. Но за несколько метров до финиша сделала рывок и под шумное одобрение подружек первой пересекла красную ленточку. Кажется, и сейчас еще шумят в ушах аплодисменты...
А однажды, когда сидели в парке и гадали, кем быть, Паша неожиданно для всех заявила:
- Я буду летчицей.
- Летчицей? - хором переспросили подруги.
- Подумайте: человек - словно птица! Летишь высоко-высоко, огромные реки кажутся всего лишь голубыми лентами. А села и города такими крохотными. А поднимешься вдвое, втрое выше, туда, куда никто еще не залетал, и увидишь всю землю от края до края...
С тех пор до окончания средней школы Пашу так и звали летчицей...
Как только исполнилось шестнадцать лет, Паша подала заявление о приеме ее в ряды ленинского комсомола. "Буду предана комсомолу и партии, как Павка Корчагин..." - писала она тогда.
На собрании все говорили, что она хорошо учится, дисциплинированная, активная. Но вот поднялся один юноша, кашлянул, поправил ершистые волосы и срывающимся баском заявил:
- Все, что здесь я слышал о Паше, правильно. Только мне кажется, что Савельева слишком гордая, важничает перед... ребятами. С товарищами надо быть попроще. Ты ведь еще не взаправдашняя летчица!
Кто-то на задних рядах хихикнул.
Паша покраснела и подумала: "Может, п правда я перед ребятами такая зазнайка..."
Домой возвращались поздно. Взявшись за руки, шли по центральной площади, оглашая ее звонким смехом и песней. Это была незабываемая прогулка. Каждому хотелось подольше быть вместе. Был тут и юноша, что критиковал ее. Она подошла к нему и с доброй улыбкой взяла под руку.
- Видишь, я больше не важничаю...
Услышав топот колонны немецких солдат, Паша очнулась от радужных воспоминаний, невольно подумала: "После всего этого работать судомойкой, да еще у фашистов?!"
- Ну я вам покажу судомойку! - процедила она сквозь зубы и зло посмотрела вслед марширующим солдатам.
Теперь, когда Паша и Шура поступили на работу, у них оставалось совсем мало свободного времени, зато они почувствовали себя увереннее. И когда к Савельевым нагрянули жандармы проверять документы, Паша отнеслась к этому спокойно. Слова "работаю в офицерской столовой" произвели впечатление.
Но через несколько дней Савельева сообщила Шуре тревожную новость - ее вызывает хозяин столовой "для беседы". Подруги долго строили различные догадки о целях вызова. Обдумав все, Паша пошла с твердым намерением покинуть работу, если хозяин задумал что-нибудь недоброе,
ЗАГАДОЧНЫЙ ГЕСТАПОВЕЦ
Хозяин столовой встретил Пашу наглой, похотливрй улыбкой.
- Как работается, барышня? Нравится у нас?
- Уже привыкла.
- Привыкла к грязной посуде? И о другой работе не мечтаешь?
- От меня ведь это не зависит.
- А от меня зависит! - чванливо заявил хозяин. - Но тебе надо научиться приличным манерам, понимать желания посетителей... Тут один офицер... Ну, как тебе объяснить, уж очень ты ему приглянулась. Хочет с тобой познакомиться. Посиди минуточку, я сейчас возвращусь...
И быстро вышел из кабинета, оставив дверь приоткрытой. Просеменив по залу, он присел к столику, за которым беседовали два офицера. В открытую дверь Паша все видела и слышала.
- Разрешите? - подобострастно обратился хозяин к одному из офицеров,- Вас ждут... Изволите?
Худощавый белокурый гестаповец отпил глоток коньяку, закурил.
- Вы ручаетесь за нее?
Предприниматель только развел руками и еще больше изогнулся:
- Знаю ее недавно, но уверен, она, гм... приличная...
Белокурый обратился к соседу:
- Извини, друг, сердечные дела.
Понимаю, понимаю...
Светловолосый стройный офицер вышел из-за стола и направился за услужливым предпринимателем. Пата хотела выскочить из кабинета, пока не поздно. Но офицер уже был у двери. Переступив порог, он звонко щелкнул каблуками.
- Честь имею! Офицер немецкой армии Герберт!
Паша, не слыша собственного голоса, отрекомендова?лась:
- Савельева.
Пристально посмотрев Паше в глаза, офицер обратился к ней по-русски:
- Наверное, я виновник вашего плохого настроения? Не так ли?..
- Что вы, - возразила девушка.
- Я давно хотел с вами познакомиться. - Герберт говорил ровным, словно приглаженным, тенором. - Как видите, сегодня сбылось мое желание. Но я вижу, вы меня чуждаетесь.
Вместо ответа Паша спросила:
- Вы немец? А где же научились так хорошо говорить по-русски?
- Я переводчик... - коротко пояснил Герберт и тут же предложил пойти побродить по городу.
Бродить по городу с гестаповцем?! Паша внутренне вздрогнула, но отступать было поздно.
Они шли медленно по слабо освещенной улице Словацкого. Девушка рассеянно слушала офицера, "высокомерно говорившего о Германии, которая быстро возвеличилась и стала самой могущественной державой в Европе. Пройдет немного времени, уверял Герберт, и великая Германия станет властвовать над миром. Он не сомневается в этом, ибо так говорит фюрер.
Паша не вступала в беседу, чтобы какой-нибудь неосторожной фразой не задеть честь мундира фашиста: тогда беды не оберешься.
Наконец офицер замолчал. Молчала и Паша. О чем говорить? Что приятного услышит она от этого чуждого ей человека?
- Вы сказали, вас зовут Паша? - нарушил молчание Герберт.
- Да.
- У меня есть сестра Маргарита, тоже очень хорошая девушка.
"Для чего он об этом говорит?" - силилась понять Паша. Но так и не поняла...
Первое знакомство было скоротечным и вызвало недоумение. Чего добивался офицер своими россказнями о "великой Германии"? Хотел проверить ее отношение к немцам? Но почему же на прощание сказал: "Очень буду рад увидеть вас завтра".
Знакомство с Гербертом продолжалось. По отдельным фразам, словно случайно брошенным переводчиком, Па-ша поняла, что ведет он себя очень странно. По всей вероятности, прощупывает, как реагирует новая знакомая на его подчас весьма откровенные суждения по поводу методов гестапо, применяемых во время допросов советских узников. К сожалению, трудно было уловить, порицает он гестапо или просто иронизирует. В устах этого человека даже правда казалась ложью. Доверять она ему никак не могла.
На третьей встрече Паша, осмелев, высказала ему свое отношение к войне, грабежам, невыносимым людзнакомым и оздоравливающим. Чувствуя ее постоянное недоверие, он однажды сказал ей, чтоб она не боялась его гестаповского мундира. Герберт предложил Паше послушать... радио.
- Радио? - Паша удивилась.
- У меня дома.
Неужели он предлагает без всякой затаенной мысли?
- Для вас разве не опасно, если чужой человек послушает радио в вашей комнате?
- А разве вы не опасаетесь знакомства с сотрудником гестапо? Наверняка вам этого не простят! - отпарировал Герберт.
Паша шла с Гербертом и чувствовала такую тяжесть во всем теле, будто на ногах были пудовые гири. Вернуться? Но теперь поздно, не надо было соглашаться...
Зашли в хорошо обставленную комнату. Герберт извинился за беспорядок в ней, хотя обычного холостяцкого беспорядка и не было. Включил приемник. Из репродуктора полилась музыка. А потом... раздался голос Москвы. Сильный баритон передавал сводку Совинформбюро.