Фабрика, которая в прошлом выпускала безобидные макароны, должна была сыграть здесь ключевую роль. Важным элементом стратегии борьбы с повстанческими движениями в рамках "большой волны" было перемещение солдат с крупных ПОБ на более мелкие и не столь впечатляющие командные аванпосты (КАПы), которые необходимо было создавать посреди жилых районов. Стоящую за этим идею лучше всего выразил в сжатом виде Дэвид Килкаллен, специалист по борьбе с повстанческими движениями, который был советником генерала Дэвида Петреуса и написал в 2006 году доклад, широко циркулировавший в армии: "Первое правило расположения сил при борьбе с повстанческими движениями - находиться на месте… Если вас нет поблизости, когда произошел инцидент, вы, как правило, мало что можете сделать. Поэтому ваша первоочередная задача - присутствие… Это требует проживания в данном секторе, в тесном соседстве с его населением, а отнюдь не рейдов с отдаленных и хорошо защищенных баз. Передвигаться пешком, ночевать среди местных жителей, патрулировать район по ночам: все это менее опасно, чем кажется. Так налаживается связь с населением, благодаря этому оно видит в вас живых людей, которым можно доверять, с которыми можно иметь дело, а не инопланетян, спускающихся к ним из бронированного ящика".
КАПы были настолько важны для "большой волны", что штаб Петреуса отслеживал их количество как один из показателей ее эффективности. Всякий раз после создания КАП батальон сообщал об этом в бригаду, бригада - в дивизию, дивизия - в корпус, корпус - в штаб Петреуса, и там этот КАП добавляли к общему списку, который посылали в Вашингтон. Козларич пока что добавил к перечню один пункт - КАП первой роты в центре ЗО, - но не хотел на этом останавливаться. Следующий КАП - третьей роты - должен был вскоре появиться на юге ЗО, но по тактическим причинам нужнее всего был северный КАП в Камалии, который предстояло обустроить второй роте. В средней части Камалии была слишком нестабильная обстановка для КАП, но окраина, где находилась заброшенная макаронная фабрика, выглядела спокойнее.
Сломав ворота, группа солдат вошла на фабрику и обнаружила там реактивные гранаты, ручные гранаты, мины для минометов, детали для трех СФЗ с пусковыми установками и накрытую квадратной металлической крышкой яму, которая, как они заподозрили, была заминирована. Со всеми мерами предосторожности они подняли крышку и увидели под ней канализационный отстойник фабрики, в котором плавал Боб.
На трупе колыхалась рубашка, некогда белая. Пальцев ног не было. Пальцев рук не было. В отрубленной голове, плававшей рядом с телом, виднелась дырка от выстрела в лицо.
Солдаты поспешили опустить крышку.
Им уже приходилось иметь дело с телами убитых, включая человека, нанятого помогать в постройке КАП для третьей роты и вскоре после начала работ казненного боевиками. Эта смерть была особенно страшной: убийцы раздавили ему голову, зажав ее в тиски, и предоставили его жене обнаружить труп. Но Боб, бог знает почему, выглядел еще ужасней. Если тело не убрать, он будет плавать там в жиже день и ночь, едят ли солдаты, спят ли, и как могут сто двадцать парней из второй роты к этому привыкнуть?
- Тут вопрос морального духа. Кому хочется жить над мертвецом? - сказал Каммингз. - И моральный вопрос тоже. В смысле, он ведь был чьим-то сыном и, может быть, мужем, и оставлять его там - ну, недостойно как-то, мы роняем этим себя. Я думаю, даже Бобом его называть - это неуважение. Не знаю…
Потребность вести себя прилично: вдруг Каммингзу понадобилось в стране трупов достойно поступить в отношении одного из них. Но как? Спускаться в отстойник и вылавливать там мертвеца никто не хотел. Ни солдаты. Ни иракцы. Ни даже сам Каммингз. Поэтому день проходил за днем, Боб плавал, солдаты расчищали другие участки фабричной территории и время от времени поднимали крышку. То черепа не видно - погрузился в жижу. То опять плавает. Однажды у кого-то возникла мысль, что в отстойнике могут быть и другие трупы, что Боб всего-навсего верхний.
Крышку моментально закрыли.
Наконец Каммингз решил взглянуть своими глазами.
От ПОБ до фабрики было всего миль пять, но все равно поездка была не таким простым делом. На случай засады требовалось составить боевой план. Пять "хамви", две дюжины солдат, переводчик. Бронежилеты, беруши, очки для защиты глаз - и колонна отправилась. Мимо новых мусорных куч, где могли быть спрятаны мины, по грунтовой дороге, под полотном которой могли быть зарыты мины, - а в конце концов и мимо настоящей мины, незамеченной и сработавшей.
Она взорвалась сразу после того, как проехал последний "хамви". Никаких повреждений, только хлопок и дым, так что колонна двинулась дальше. Миновали дохлого буйвола, лежащего на спине и сильно раздувшегося, - еще одна штука в этой части Багдада, готовая взорваться, - и наконец остановились у желтоватого здания с порванной железной крышей, гремевшей на ветру.
- Макаронная фабрика, - сказал Каммингз, и вскоре они с капитаном Джеффом Джагером, командиром второй роты, уже стояли перед отстойником.
- Я думаю, надо вот что сделать… Ничего себе, - промолвил Каммингз, не имея теперь, когда он увидел Боба своими глазами, ни малейшего понятия, что же надо сделать.
- Вычистить тут надо все, вот что я думаю, - сказал Джагер. - Выкачать все дерьмо и навести порядок. Первый шаг - убрать дерьмо, второй шаг - найти кого-то, кто спустится туда и поднимет его. Это будет стоить денег.
- Да, - согласился Каммингз, знавший правила расходования денег, которые не предусматривали затрат на извлечение мертвого иракца из канализационного отстойника на заброшенной макаронной фабрике.
- Нам не по себе будет, если придется жить в здании, где в отстойнике плавает труп, - сказал Джагер. Взяв длинную металлическую трубу, он помешал жижу. Череп скрылся из виду.
- Кто-то над ним так сильно надругался, как только можно надругаться над человеком, - промолвил Каммингз. Череп тем временем снова всплыл. - И нет такого учебника, чтобы взять, открыть и там было сказано: убирать трупы из отстойников надо так-то и так-то.
Джагер еще раз помешал содержимое ямы.
- Я подрядчика сюда привозил, он тут все готов сделать, но этим заниматься не хочет ни в какую, - сказал он. - Я его спросил, за сколько он возьмется его убрать, а он мне говорит: "Ни за какие деньги".
- Если бы это был американский солдат, тогда конечно. Мы бы мигом тогда, - сказал Каммингз.
- Мы бы сами спустились и достали его, - подтвердил Джагер. - Но…
- Но как я могу приказать солдату залезть туда и поднять его? - закончил Каммингз, и после того, как Джагер вернул крышку на место, они пошли осматривать фабрику.
Разруха на ней была страшная - потрескавшиеся стены, кучи сломанного оборудования, - и представить себе, что тут могут поселиться сто двадцать солдат, было трудно. Но Джагер уверял Каммингза, что это возможно и необходимо.
- Мы знаем, что у боевиков была здесь база, - сказал он. - Есть данные, что они тут пытали и убивали людей. - Боб тому свидетельство, заметил он и добавил: - Соседи говорят, что слышали крики и звуки избиений.
Они вышли из фабричных ворот на улицу и в сопровождении нескольких солдат двинулись вдоль периметра. Фабрику окружал массивный цементный забор, но по соображениям безопасности нужны были еще взрывозащитные стены вдвое большей высоты и спирали колюще-режущей проволоки.
Завернув за угол, Каммингз увидел саманную хижину, построенную так близко от фабричного забора, что она должна была оказаться внутри взрывозащитных стен. Во дворике висело сохнущее белье, значит, кто-то здесь жил, и, войдя в калитку, Каммингз направился к мужчине, которого при виде солдат заметно затрясло от страха.
Через переводчика Каммингз стал ему объяснять, почему он здесь; в помещении фабрики, сказал он, будут жить американские солдаты, и для их безопасности придется построить очень высокий забор, внутри которого, к сожалению, окажется и его дом, но будет сделана калитка…
- Я уйду, - сказал мужчина по-арабски, перебив Каммингза.
- Не надо, - возразил Каммингз и попросил переводчика втолковать ему, что никто его не гонит, просто надо будет построить забор…
- Я уйду, - повторил трясущийся мужчина и, возбуждаясь, доходя до неистовства, стал объяснять, что только потому занял этот клочок земли, что боевики выгнали его с семьей из его собственного дома, что он не хотел сделать ничего плохого, что идти ему отсюда некуда, что это временное жилье - единственное, что у него осталось… и только теперь, услышав наконец переводчика, говорившего одновременно с ним, запнулся и спросил:
- Мне не надо уходить?
- Нет, - сказал Каммингз. - Я…
- Мне не надо уходить? - переспросил мужчина, и в этот момент из лачуги начали появляться другие ее обитатели. Дети - один оборванный ребенок за другим. Озабоченная, удрученная старуха. Еще дети, окружившие Каммингза и его солдат, и наконец беременная женщина, которая, нервно стоя в дверях, слушала, как муж говорил: - Спасибо вам, что спасаете нас, спасибо, что защищаете нас забором, спасибо, что разрешаете нам остаться.
- На здоровье, - отозвался Каммингз, пожимая ему руку, - и спасибо вам, что пускаете нас.
Мужчина улыбнулся, старуха улыбнулась, женщина в дверях улыбнулась, и час спустя, по пути обратно на базу, Каммингз все еще переживал этот трогательный момент благодарности. Доброты в этой стране тоже много, сказал он, и теперь ему тем более хотелось похоронить Боба по-человечески.
- А кто-нибудь, я надеюсь, потом с моим телом так же поступит. И с телом любого человека. Иначе какие же мы люди? - сказал он.