Спиридонов говорил с какой-то заискивающей интонацией, заглядывая мне в глаза, словно пытаясь прочитать нужный ему ответ.
- Допустим, ты прав! Что дальше? - теперь я вопросительно посмотрел на Михаила, хотя прекрасно понял, к чему он клонит.
- Уходить мне отсюда надо - иначе все, хана! Если тебе скоро возвращаться к немцам, свяжись с ними и сообщи, чтоб и я с тобой!
- Послушай, Михаил, не будем торопить события: немцы не дураки и должны понимать, в каком ты положении, - мое, кстати, ничем не лучше. Когда выйдешь в эфир, передай о своих чрезвычайных обстоятельствах, плюс мое сообщение - этого вполне достаточно, поверь. А дальше все будет зависеть от полученного ответа - поэтому наберемся терпения и подождем.
Спиридонов молча подошел к печке и переложил в сторону сложенные около нее небольшой поленницей аккуратно наколотые чурки. Из деревянного пола в том месте, где лежали дрова, он вынул тщательно подогнанный кусок половицы и извлек из образовавшейся ниши жестяную коробку размером с внушительный том солидной энциклопедии.
- Кроме хозяйки, квартира известна только мне, - Михаил выложил коробку на стол. - На случай провала здесь спрятан запасной комплект документов и деньги - так что обузой я тебе не буду!
"Предусмотрительно, - подумал я, следя за его манипуляциями, - немцы очень основательно внедрили эту компанию: недаром агенты больше года продержались в русском тылу, а это большая редкость. Я, пожалуй, не припомню другой группы, которая бы сумела уцелеть и активно действовать такой же срок".
- Дай-ка взглянуть! - обратился я к Спиридонову.
Михаил подвинул мне коробку, потом закрыл нишу в полу и уложил дрова на место. Я в это время просмотрел поддельные паспорта и другие документы: их было два комплекта - на Михаила и, по-видимому, на его напарника-радиста. В таких вещах я знал толк и сразу отметил высокое качество подделок: паспорта, трудовые книжки, различные справки - об эвакуации, о медицинском освидетельствовании и еще целая стопка - все было с положенными отметками, печатями, штампами и записями. Особое внимание обратил на паспорта: похоже, они были подлинными, но только принадлежали когда-то другим лицам - теперь в одном из них красовалась фотокарточка Михаила. Отметки о прописке, даты выдачи, срок действия - все было в полном порядке.
- Неплохо сработано: теперь ты Машков Михаил Иванович - с чем тебя и поздравляю! - вернул я бумаги Михаилу. - Второй комплект на твоего напарника, теперь уже бывшего, надо уничтожить - прямо сейчас!
- Понимаю, не маленький…
Спиридонов (теперь уже Машков) начал разжигать печь: ловко настругал лучинки из сухого полена, и через две-три минуты в топке ярко запылал огонь. Когда пламя разгорелось, он бросил в печку вместе с бумагами напарника свой старый паспорт и еще кучу каких-то бумаг и справок, которые достал из внутреннего кармана шинели.
- Все, нет больше кладовщика ОРСа Спиридонова! - Михаил удовлетворенно потер руки, разложив по карманам свои новые документы и, между прочим, три пачки сторублевых советских купюр, которые также находились в коробке. Пустую жестянку он небрежно бросил в угол. Вскоре от топившейся печки в кухне потеплело, и мы сняли шинели.
- Перекусить бы тоже не мешало! - сказал "дядя Миша" и достал из бокового кармана пиджака банку рыбных консервов, из другого - кусок черного хлеба, завернутый в газету.
"Предусмотрительный… Хотя нет, ни о каких чрезвычайных ситуациях он не думал - просто решил позавтракать у себя на работе", - подумал я, в свою очередь доставая из вещмешка банку тушенки, хлеб и кусок сала в целлофановой упаковке. Глядя на выложенные на стол продукты, я негромко заметил:
- Это все! Если задержимся, придется отоваривать на продпункте мой офицерский продовольственный аттестат - что очень нежелательно. Не хочу "светиться" именно здесь, в Смоленске.
- Со жратвой проблем не будет, Надежда не даст умереть с голоду - как-никак, заведующая в продмаге.
- Надеюсь, ее помощь не потребуется, долго здесь мы не засидимся.
- Да уж… Надо отсюда двигать подальше и побыстрее!
Мы не спеша поели, напились горячего крепкого чая: воду вскипятили на печке, а заварка у меня была. Михаил закурил, и мы поговорили о каких-то пустяках - надо было коротать время до радиосеанса. В разведке длинный язык до добра не доводит, и обычно агенты весьма скудно делятся друг с другом информацией о себе. Но люди есть люди: что-то ненароком "проскальзывает" в разговорах, о чем-то рассказываем вполне осознанно - особенно, когда между напарниками складываются доверительные отношения. Мы с Михаилом особенно не откровенничали: даже ночью, в пьяном состоянии, он почти ничего не сказал о своем агентурном прошлом. Однако во фразе о "сестре" упомянул, что знает Надежду еще по Пскову, - это раз. Еще запомнились его слова: "Не подчиняюсь никакому абверу!" - это два. Я слышал о так называемом "Предприятии Цеппелин", напрямую подчиненном Главному управлению имперской безопасности в Берлине, а также знал, что в Пскове до недавнего времени находился его так называемый северный филиал. Отсюда сделал вполне логичный вывод, что "дядя Миша" - выпускник разведшколы этого самого "Цеппелина". Между прочим, агентов там готовили весьма основательно: курс обучения разведчиков "дальнего тыла" длился до полугода и больше…
- Бывал в Смоленске раньше? - полюбопытствовал Михаил.
- Не приходилось. И сейчас не должен был здесь оказаться - обстоятельства вынудили. А ты, помнится, упомянул, что в Смоленске уже больше года, - получается, внедрился в период немецкой оккупации. Так?
- Так и было. Вначале меня поселили в местечке Красный Бор, неподалеку от Смоленска - в июле сорок третьего.
- Тогда там располагался филиал Смоленской диверсионной школы абвера, - сделал я небольшое уточнение.
- В общем… Да. Откуда знаешь, бывал там?
- Бывать - не бывал, но слышал.
Михаил посмотрел на меня с уважением:
- Похоже, человек ты осведомленный, не какая-нибудь мелкая сошка. - Он глянул на часы. - До сеанса связи полтора часа. Не возражаешь, если я вздремну?
- Давай…
Михаил вышел в соседнюю комнату, и я услышал, как заскрипела сетка металлической кровати, куда он улегся, не раздеваясь.
Что касается моей осведомленности, то о структуре и деятельности абвера я немало узнал в период службы в так называемом штабе "Валли". Этот орган состоял из трех отделов, которым подчинялись все абверкоманды и абвергруппы на советско-германском фронте: разведывательные, диверсионные и контрразведывательные. Некоторое время я был прикомандирован к особой команде 1Г при разведотделе "Валли-1". Она занималась обеспечением агентов, забрасываемых в советский тыл, фиктивными документами и была укомплектована немецкими специалистами-граверами, а также знатоками делопроизводства в советских учреждениях и Красной Армии - в том числе из военнопленных. Основной задачей команды был сбор, изучение и изготовление различных советских документов, наград, штампов и печатей воинских частей и предприятий. Бланки трудноисполнимых документов - таких, как паспорта или партбилеты, а также ордена присылали из Берлина. Из разведывательного отдела меня вскоре перевели в диверсионный - "Валли-2". А в августе сорок третьего я получил отпуск, по возвращении из которого вскоре был заброшен в дальний советский тыл…
Хлопнула дверь в коридоре, и я непроизвольно потянулся к пистолету: он лежал около меня - только руку протяни. Но, прислушавшись, отчетливо различил детские голоса: "Те самые девочки из комнаты напротив". Дети на некоторое время затеяли шумную возню в коридоре, потом раздался голос тети Маши, которая их отчитала и выгнала играть на улицу. После этого я некоторое время наблюдал за ними в окно: дождь на время прекратился, и девочки устроили возле сараев игру в прятки.
Когда дождь полил снова, дети убежали домой - во дворе я больше никого не видел. Хотя нет, около половины второго, когда я уже собирался будить Михаила, мимо окна прошли двое мужчин. В первые секунды, как только они показались, я не на шутку встревожился и снова потянулся за своим "ТТ", но потом успокоился: один из них был тем самым дурачком в тельняшке, который при нашем появлении колол дрова. Сейчас он был в расстегнутой поношенной солдатской шинели без погон и в старой пилотке; рядом с ним шагал невысокий и невзрачный мужичок средних лет, без шапки и на костылях, одноногий инвалид. Вскоре они скрылись за углом соседнего барака, а я прошел в комнату - будить напарника. Он спал на боку, скинув сапоги и укрывшись шинелью, причем правую руку держал под подушкой, куда наверняка сунул пистолет. "Нервишки у тебя не так уж плохи, как мне показалось вначале, - заснул, как невинное дитя". Я потряс Михаила за плечо, и он почти сразу проснулся, как-то резко вздрогнув и уставившись на меня в момент пробуждения с явным испугом в глазах. Потом его взгляд принял осмысленное выражение - Михаил меня узнал и с облегчением шумно выдохнул, прежде чем встать. "Впрочем, - отметил я, - крепкими твои нервы тоже не назовешь…"
- Одевайся и пошли - тут недалеко! - негромко сказал он, застегивая шинель на все пуговицы.
На вешалке у выхода висел черный клеенчатый плащ-дождевик, принадлежащий, видимо, хозяйке, - сейчас он очень кстати пришелся Михаилу, который накинул его поверх шинели. Я тоже облачился в армейскую плащ-палатку, и мы вышли под дождь, который никак не хотел успокаиваться. В данной ситуации это было нам на руку: меньше прохожих и прочего народу на улицах. А нам не нужны были лишние любопытные взгляды…