Казалось бы, все трудности позади, роман увидел свет, теперь можно и отдохнуть. Но не таков Вали Гафуров. Как только возникла проблема перевода его романа на русский язык - он снова весь в работе. Надо переписать некоторые батальные сцепы, читатели советуют сделать книгу более динамичной. Лучшее - враг хорошего, поэтому надо работать, работать. Это долг писателя - улучшать свою рукопись. Да и само название романа - "Верная" не вполне охватывает содержание. Роман повествует не только о любви, прошедшей испытания войной. В романе показаны простые люди, стоящие насмерть в борьбе против фашизма, превратившие подвиг в норму поведения.
Так рассуждает Вали Гафуров, продолжая работать над рукописью уже вместе с переводчиком. Он предлагает всё новые и новые варианты глав, делает более лаконичными диалоги, более тщательно выписывает образы героев.
Вот и эта огромная работа завершена. В русском переводе рукопись называется "Роман, написанный иглой". Писатель посчитал, что бывший подзаголовок - подлинное имя его книги. Это название с подтекстом придаёт художественному произведению обаяние достоверности жизненного факта. Жизнь Корчагина не совпадает в мельчайших подробностях с жизнью Николая Островского. Точно так же не следует искать полнейшей аналогии между Рустамом Шакировым - героем "Романа, написанного иглой" и его автором. Художник её фотографирует жизнь, но типизирует её, вместо плоскостного изображения жизненного факта "от сих и до сих" рисует подлинную, объёмную картину, выводя её за рамки так называемого "жизненного случая".
Однако, в отличие от многих художественных произведений, рождённых писательским "вымыслом", роман Вали Гафурова в основе своей мемуарен, герой его и автор имеют между собой много тождеств. И новое название книги - "Роман, написанный иглой", думается, очень точно передаёт эту специфику произведения Вали Гафурова.
Что сказать в заключение, представляя читателю "младшего брата" Николая Островского, Человека с большой буквы, вся жизнь которого - подвиг?
Он написал продолжение романа (вторую часть) - "Верная", переведённую на русский язык Леонидом Щербиным. И эта работа писателя-воина получила признание читателей.
За литературные труды Вали Гафуров награждён орденом Трудового Красного Знамени.
Ныне издательство предлагает читателям роман-дилогию Вали Гафурова,
Олег Сидельников
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
И РАСТАЯЛА, КАК СНЕГУРОЧКА!.
Колонна новобранцев пылила по большаку. Шли неловко, то и дело сбиваясь с ноги. Хмурый капитан, перехваченный скрипучей портупеей, - начальствующий над командой - ни во что не вмешивался. Он был опытным воином. Что толку надрываться, когда перед тобой не вымуштрованные бойцы, а сборище абсолютно штатских парией.
Всему своё время. Вот пройдут парни курс молодого бойца - тогда другое дело. Всё будет по уставу. А сейчас пускай себе шагают, как могут. Хоть ползком. Главное, чтобы до вокзала дошагали в целости и сохранности.
Потому и помалкивал капитал. Изредка он кривился, словно у пего болели зубы. Но зубы тут ни при чём. Ветеран Халхин-Гола и финской войны поглядывал на разношёрстную компанию не вполне трезвых новобранцев и страдал. Ну и видик! Кто в куцем пиджачишке и с котомкой за спиною, кто с фанерным чемоданчиком на плече. Даже в полосатых узбекских халатах кое-кто собрался на войну. Хоть и притомились ребята - километров десять по жаре отгрохали! - а всё меж собой тары да тара. В строю, называется. Жареный петух вас в одно место не клевал…
Капитан не сердился на "желторотых" (так он в душе называл новобранцев, хотя были среди них и сорокалетние дяди), напротив, он даже сочувствовал им. Он был не только профессиональным военным. Он был ещё и философом. И довольно оригинальным: свои концепции он успешно подводил под ясные, как день, положения уставов.
Вот и сейчас, поразмыслив о превратностях судьбы ("Эх, парнишки! Что-то вас ожидает? У кого грудь в крестах, у кого - голова в кустах!"), капитан сделал полезный вывод - главное, чтобы "желторотые" с малой лопатой подружились. Тогда - порядок.
В который раз поморщившись, капитан вдруг приметил паренька лет двадцати, в белом кителе, в сереньких, в полоску, брюках. Новобранец изнемогал под тяжестью заплечного мешка. Намётанный глаз командира сразу же определил, что паренёк этот из интеллигентов, физически ему далеко до знаменитого штангиста Куценко, а в вещмешке у него всякие ненужные лакомства - ненужные, потому что бойцу не пристало быть лакомкой. Это - во-первых. Во-вторых, лакомства мигом слопают другие бойцы, отправившиеся в поход без разносолов в "сидоре". Так что напрасно парнишка старается. А вообще-то парнишка ничего себе. Волосы, стриженные под машинку, чёрные, блестящие, с сизым отливом, лицо как у курортника - бронзовый загар; глаза тёмно-карие, умные глава. Только вот уши торчат. Да они у всех новобранцев торчат: стриженый человек - ушастый… Приятный призывничок. Таких парнишек обычно в командирские училища направляют.
"Эх, друг! Суждено ли тебе дошагать до Победы? - мысленно вздохнул капитан и мысленно же посоветовал: - Станешь толковым бойцом, тогда, может, и дошагаешь".
По странному совпадению, об этом же думал и кареглазый парень. Очень, очень ему хотелось стать опытным я храбрым воякой, бравым, выносливым красноармейцем. Он только страшился, что не выйдет у него ничего. Проклятая котомка! Бросить её, что ли? Нельзя. Ребята засмеют. И потом… Мама старалась, жарила, пекла, а ты - бросить!
Паренёк любил думать, размышлять, И сейчас, вспомнив о матеря, загрустил. Он лаже оглянулся. Зачем - сам не знал. Просто мама совсем недалеко, если бегом, то через час… Нет, очень далеко. Сколько недель, месяцев понадобится шагать, прежде чем увидишь её? Да и увидишь ли!
Он сбился с ноги, подскочил козлом, стараясь приноровиться к шагу идущего впереди, но в это время задолбил вразнобой ногами весь передний ряд. Парень досадливо дёрнул рукой. И тут вдруг, в самой что ни есть, казалось бы, неподходящей обстановке, в душе его запело одно-единственное слово - "Мухаббат… Мухаббат. Мухаббат!"
Парню сделалось до того горько, что слёзы навернулись на глаза. Он смахнул их вместе с потом. "Мухаббат, Мухаббат!" Доведётся ли увидеть её? Удивительное имя - Мухаббат. Мухаббат - это любовь!
- Ры-ё-тта-а! - раздался вдруг пронзительный голос, восторженный возглас владыки, упивающегося своим могуществом. - Левой!.. Левой. Ать-два. Не тянуть ногу! Взять ногу! Ать-два… Хать-два-а…
Парень встрепенулся, "взял ногу", да и вся колонна вскинулась, подчиняясь неистовой, требовательной команде, мерно забухали ботинки, сапоги, кавуши: "Тух-тух- тух…"
- Хать-два! Хать-два… - торжествовал пронзительный голос.
Новобранцы словно проснулись. Они с удивлением заметили, что давно уже остались позади хлопковые поля, обсаженные ёжистым тутовником, и шагают они не по большаку, а по асфальтовому шоссе, вползающему в пригород Ташкента.
И тут все почувствовали себя солдатами, этакими вояками, прошедшими огни и воды. Колонна выровнялась, вошла в Ташкент. Всё тот же неистовый голос скомандовал:
- Пе-э-эсню!
"Ну, уж! - подумал капитан. - Чего захотел. И того довольно, что идти стали по-человечески". Подумал и… изумился. Родилась песня. Робкий тенорок затянул:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперёд…
Грянул хор молодых голосов:
Чтобы с боем взять Приморье -
Белой армии опло-о-от!..
Провожаемые восторженными, жалостливыми, затуманенными слезами надежды взглядами прохожих, новобранцы шагали лихо, с присвистом. "Ай да сержант! - удовлетворённо подумал начальник команды. - Вовремя уловил ситуацию. Психолог".
А "психолог" - белобрысый парень с малиновым" треугольничками в петлицах, в франтоватой гимнастёрке (едва ли на ладонь длиннее пояса!) - самозабвенно печатал шаг впереди колонны. Раньше он шёл замыкающим, внимательно следя за тем, чтоб не отстал никто. В сущности он был таким же "желторотым", как и новобранцы. Пороху не нюхал. Но это - прирождённый воин. Ничто не смущало его. Даже вчерашнее вечернее сообщение Совинформбюро об оставлении нашими войсками Севастополя. Всем видом своим сержант выражал готовность действовать: колоть штыком, крутить прикладом, копать окопы, пилить дрова, драить сапоги…
Капитан сошёл на тротуар, как бы показывая этим, что целиком и полностью доверяет команду новобранцев сержанту. Колонна прошагала мимо текстильного комбината, свернула на длинную извилистую улицу и с грозной песней "Вставай, страна огромная!" появилась, наконец, на привокзальной площади. Тут её встретил небритый майор. Встретил как родную - засуетился, замахал руками, захлёбываясь, сказал что-то капитану, тот - сержанту. Белобрысый возопил:
- Ро-о-ё-ота!.. Правое плечо вперёд, шагом… аршшш! - и повёл её на воинскую платформу.
Неподалёку от водокачки бравый сержант скомандовал: "Стой! Ать-два. Напра-а-во!" - кинулся к капитану. Тот махнул рукой: мол, командуй без меня, а отправился оформлять документы. Сержант напыжился, побагровел, словно его схватили за горло.
- Смиррр-па-а-а! - гаркнул сержант и вздрогнул, будто испугался собственного голоса. Вздрогнули и новобранцы, подтянулись, задерживая в груди дыхание, - белобрысый их прямо-таки загипнотизировал. - Вольно! - скомандовал вдруг сержант воркующим, сытым голоском.
"Ну и глотка, - с удивлением подумал парень в полосатых брюках. - Труба, а не глотка. Настоящий карнай!"
Сержант вдруг заговорил человеческим голосом: