- И что ж? Обязательно приколю! Не буду я в этот вечер советской домохозяйкой, буду самой собой… Как прежде!
- А колбасы? - деловито осведомился я.
- Тетя уже нашла: какой-то ее ученик на Гулиевской мельнице поросенка обметками выкормил: обещал дать кишек и прочего. Мы и там побывали. Только вот свечек нигде нет. Не хватило жиров у советов! Не с чего, видно, им беситься будет. Опять тетя выручила: Петр Степанович ей воску обещал, сами наделаем!
- Позвольте, позвольте, гражданки, - увлекся и я, - а самое главное вы забыли! На верх что? Где звезда?
- Нет уж. Ну ее, и так надоела! Не будет звезды!
- Как? Нельзя же без завершения!
- Не суйся! У нас свой план. Тоже тете ручку поцелуй. Она обещала такое!.. но это - секрет. Только на елке увидишь.
- Тоже "прежнее"?
- Да еще какое! Помалкивай! И еще что-то будет…
Опять легли поздно. Но даже ночью, когда я, по скверной привычке, закуривал, видел при свете спички на губах жены счастливую улыбку, какой давно уже не замечал я…
… И вот, день, вернее, вечер настал… Как преобразилась наша "жилплощадь". Кипы моих желтокоричневых папок куда-то исчезли, и стало разом просторнее. На столе сияла снежной белизной какая-то не промененная на масло скатерь; появились, хоть и разнокалиберные, но все же рюмки…
- Не из чашек же вам хлебать… по-советски!
- Молодец, жена! Водка рюмочку любит. Это верно!
По середине стола, в ведре, обернутом зеленой бумагой, красовалась она, увешанная драгоценностями, как идол Вишну в дэлийском святилище, она, вышедшая из-под запрета по неисчерпаемой милости "отца народов" - рождественская, виноват, теперь "новогодняя" елка.
- Хороша? - ликовала жена, - скоро уж гости начнут собираться. Теперь - можно! Давайте его, тетя Клодя!
На ее подернутых ранней сединой волосах блистал лазурью итальянского буржуазного неба огромный голубой бант, а тетя Клодя поднимала ввысь своей старческой рукою распростершего помятые белые крылья… сусального ангела. Обе сияли.
- От последней своей школьной елки сохранила! Настоящий, старорежимный, царского времени…
… Лучше б меня обухом по лбу хватило или грузовик переехал бы! Каково положение? С одной стороны - детская радость жены, с другой - три определенных сексота в качестве гостей, а между ними вот этот далеко не восстановленный в своих рождественских правах сусальный ангел, да еще царского времени! Из такой ситуации никакая диалектика не вызволит.
Я - не Тригве Ли и ООНовских разговоров вести не умею. Пришлось итти, как говорят, "в сознание" даже без соответствующих инъекций.
- Понимаешь, милая… ангел абсолютно не приемлем! Пойми, среди гостей есть ненадежные. Даже более того - сексоты. Меня предупредили… из верных источников…
- Кто?
Я назвал своих друзей, но об ее дяде все-таки промолчал.
Две больших, круглых слезы выкатились из ее глаз.
- Проклятые! И сюда влезли! Ну, погоди ж ты! Ничего не будет! Выноси елку! - Лазурный бант полетел на пол…
- Но пойми! Успокойся! Ведь сейчас гости придут… Скандал… мое положение.
С минуту длилось молчание. Я видел, как слезы, наполнявшие только что лучистые глаза жены, ушли куда-то вглубь, губы сжались…
- Ладно. Пусть елка остается! Уберите бант, тетя. Все будет, как следует, но…
Я знаю женино "но", и в таких случаях не дискуссирую. Кроме того в дверь уже кто-то стучался. Но елка без завершения! Нет, это невозможно, это не умещалось в моем логически-плановом мозгу. К тому же могут заметить отсутствие традиционной звезды, криво истолковать, обвинить в саботаже…
Необходимо хоть чем-нибудь заблокировать зияющий прорыв. Я схватываю первый попавшийся вызолоченный картонаж, разрываю его низ и насаживаю на торчащий верх елки… И было во-время: гости уже входили.
Дальше все шло, как по маслу: жена была мила и любезна, тетка - хлопотлива и суетлива, гости любовались елочкой, хвалили ее убранство. Профессор - лауреат милостиво осмотрел ее с верху до низу и даже заинтересовался возглавлением.
- Что это там у тебя наверху? - спросил он, надевая очки, - кажется, летчик или кто-то с флагом?
Все взглянули на верх… Там, уродливо раскорячив кривые ноги, взмахивала картонной метлой… кривляющаяся обезьяна! Я замер…
- А, предок человечества! не лишено идеи - снисходительно улыбнулся профессор, - даже остроумно и современно. Наш естественный предок с метлой… так сказать, отметающий предрассудки, насильственно привитые древнему обычаю. Вполне выдержано идеологически… заметь и рекомендуй у себя, - бросил он сыну-комсомольцу.
- И как на предисполкома Суслова похож! - воскликнула экспансивная Нюрочка, - в точности он. Видно, в предка пошел…
Это, пожалуй, было и не совсем тактично, но идеологически правильно. Мы лояльно промолчали…
Безусловно я родился в рубашке. Удивительно, что меня об этом не информировали. Наверное, в суете акушерка рубашку сперла… это бывает.
Потом ужинали и пили водку одного сорта, и напрасно я ждал появления дымящихся колбас. Мои красноречивые взгляды и даже дягилевский балет бровей не производили на жену никакого впечатления. Казалось, она их не замечала, и на ее губах блуждала загадочная улыбка…
Все прошло, как по штату положено. После ужина завели разок грамофон, комсомолец протанцевал с Нюрочкой румбу, и быстро разошлись.
Когда я, заперев со вздохом облегчения дверь за последним гостем, оглянулся, то застыл в немом изумлении.
Жена… нет, не она, а торжествующая победу амазонка стояла на стуле, потрясая раскоряченной обезьяной… В ее волосах снова сиял лазурный бант.
- К чорту комсомольского предка! - кричала она, - в мусор, в Исполком, к Суслову! Пусть любуется своим прадедом! Мои прадеды Париж с Платовым брали! Балканы переходили. А их - на четверинках бегали? Правильна ваша идеологическая диалектика! Были вы обезьянами, ими и остались! Несите, тетя, ангела! настоящего, старорежимного, царского! Колбасы давайте и "то", секретное… Теперь мы одни! С Рождеством Христовым, господа! А не обезьяньи потомки!
Через минуту мы, втроем, сидели у расчищенного конца стола. Настоящие малороссийские колбасы скворчали и пофыркивали на сковороде… Им вторило разлитое по стаканам искристое вино. Да, да не сомневайтесь, настоящее "Абрау Дюрсо", столь редкостное в Сесесерии.
Вряд ли Николаю Васильевичу Гоголю приходилось запивать янтарный жир сорочинских колбас с чесноком шампанским, но и вряд ли у него было на каком-либо рождественском ужине так светло и радостно на душе, как у нас в тот час.
Потрескивали елочные свечи… С вершины смотрел, осеняя нас белыми крыльями, сусальный рождественский ангел… простой, бесхитростный, русский и бесконечно дорогой… нас было трое, только трое Нет. Между нами был и Незримый, о рождении которого возвестил в Святую ночь Ангел…
Робинзон Крузов
- Вы это видите? Вы можете это себе просчитать? - захлопнул увесистую папку всемогущий замзав. - Здесь одни только названия!.. И скажите мне по чистому сердцу, почему они все хотят писать только историческое? И где я возьму бумаги сверх плана?
Писатель растер в малахитовой пепельнице не докуренную папиросу и поднялся со стула. Полный провал. Ясно.
- Нет, нет! Я не говорю вам: нет. Но давайте мне в план! Извольте, вот вам детская литература. И что в ней? Шесть названий, всего на десять листов… Это все равно, что ничего!
- Но я никогда не писал для детей.
- Ну и что? А Катаев писал? Алексей Толстой писал? Но они взяли себе перо и написали классическую детскую литературу. У вас есть перо? У вас есть талант? Давайте мне тему и… получайте аванс и творческую командировку, куда вы хотите…
Аудиенция была окончена. В широком корридоре бывшего Джамгаровского пассажа, а ныне управления Госиздата, писатель был тотчас же окружен прочими, дожидающимися очереди у заветной двери.
"Какая смесь одежд и лиц", выкликнул бы Поэт времен минувших. На стоящем перед дверью деревянном диване, в гармоничном контрасте сочетались основательно потертый престарелый литератор из "приявших" и нагруженный пудовым манускриптом своего первого романа курносый комсомолец, и посвященный во все тайны задних дверей репортер "Вечерки" с целым репертуаром разнообразнейших тем, и только что прибывший в Москву, но уже испуганный ею талант-самородок с единственным рассказом, но дюжиной партийных рекомендаций и отзывов. Изредка бросив секретарше небрежное "к Борису Лазаревичу… лично…" проплывал без доклада и очереди литературный кит провожаемый завистливым шопотом: "такой-то" (известное имя)! По "персональной" идет: три тысячи с листа…
Репортер мгновенно подлетел к вышедшему.
- Ну? Клюнуло?
- Чорта с два! Историческая романтика полностью затоварена: одних "Багратионов" и "Кутузовых" - целый вагон. На пять лет сверх плана! "Прокопа Ляпунова" и того три штуки. Сам видел… В детскую - полный газ, там пусто.
- Взял темку?
- Да что я - Чарская, что ли?
- Дуррак! А еще талантом всесоюзного значения считаешься! Псих малахольный! Духа эпохи не чувствуешь! Отстаешь от темпов! Катаев Гюговского Гавроша на советского Гаврика переоборудовал и полмиллиона на "Парусе" привез! Техника решает все! Хоть лорду Фаунтльрою пионерский галстук подвязывай! Но - сумей! Тебе же и книги в руки. С Чкаловым на остров Врангеля летал, в каракумский автопробег ходил… А он - "я не Чарская"! - плюнул с досады репортер. - Сходи к Диогену, коли у самого шарикоподшипников не хватает!