Одна за другой вспыхивали и хаты в селе. Возле дома Нади Калины остановился автомобиль. Вышли двое - штурмбаннфюрер Вассерман и Перелетный.
Перелетный все-таки догадался, что пограничником, наведавшим старую Шаблий, был не кто иной, как Терентий Живица, и доложил об этом штурмбаннфюреру. И не потому, что он так уж стремился ему услужить, найти драгоценную саблю. Просто он был убежден: именно Живица обстрелял его автомашину, убил шофера, чисто случайно не попав в него, Перелетного. Вадим, как сказал начальник полиции, "отделался легким испугом". Испуг хотя и легкий, но злоба у Вадима большая. Теперь за этот испуг ответит все село. Нет, он, Перелетный, тут ни при чем. Просто в село ворвался батальон карателей, только что прибывший из Белоруссии, где сжег десятки сел. Забота же Перелетного - допросить с господином Вассерманом Надежду, арестовать ее.
Конечно, ни Терентия Живицы, ни Ивана Лосева в селе не было, но тайну сабли могли знать те же Калина, мать и крестная Терентия. Мать уже побежала вместе с другими спасаться в церковь и там доживала в муках последние минуты. Командир батальона гауптман Зиглинг не привык церемониться. А крестная попала в число двух десятков заложников, которых просил Зиглинга оставить в живых штурмбаннфюрер Вассерман. Ей уже сказали, что ее крестник Терентий Живица - комиссар партизанского отряда "Пятая застава", действующего на территории области. Заложников втолкнули в закрытый кузов, машину окружили эсэсовцы с автоматами наготове.
Село полыхало, словно на него упало с неба раскаленное преджатвенное солнце. Посреди площади, расставив ноги, стоял гауптман Зиглинг и невозмутимо наблюдал, как в огне гибли беззащитные люди…
Надя растерянно бегала взад-вперед по хате и не знала, как ей быть с больной матерью. Хваталась за голову, терла пальцами виски. Она даже не обратила внимания на то, что в ее хату пожаловали незваные гости - Вассерман и Перелетный.
- Мама! Мама! Да что же это такое творится! - наконец вскрикнула Надя.
Мать только стонала. Она сидела у окошка и видела все село, церковь, площадь вокруг нее, видела, как церковь вспыхнула свечкой, и у нее отняло речь.
Надя остановилась посреди хаты. В ее глазах застыли слезы, сквозь них, как через увеличительное стекло, она смотрела на Перелетного и Вассермана.
- Идите на фронт и воюйте! Воюйте с партизанами. А что вам нужно от наших матерей? - выкрикнула она с гневом.
- А где сейчас твои партизаны? Где твой Лосев? Где Терентий? - подступил к ней Перелетный.
- Наверно, пошли встречать Красную Армию. Они же солдаты, а не перелетчики к чужому берегу! - с вызовом бросила Надя.
Желваки заходили по лицу Вадима, но он сдержался.
- Тебе рассказывал Терентий о сабле?.. Где спрятана сабля?..
- Какая сабля?
- Очень ценная, старинная, в золоте и серебре.
- Терентий украл у вас саблю? - удивилась Надя.
Такого ответа не ожидали ни Вассерман, ни Перелетный.
- Прикидывается, что ничего не знает! - заметил штурмбаннфюрер. - Мы ее заберем с собой. Для нас важен результат.
- Может, Терентий еще знает, где царская корона? - с иронией спросила Надежда. - Вы что, господин Перелетный, так опились горилкой, что и разума лишились?
Штурмбаннфюрер решительно и сердито глянул на нее. Но она не смутилась. "Откуда у такой красивой женщины столько мужской отваги в глазах?" - спрашивал сам себя Вассерман. Он, коротко замахнувшись, ударил молодую хозяйку этой опрятной хаты, которая почему-то напоминала ему хату, в которой жила художница Шаблий, а еще раньше предки генерала Шаблия, хату, где Вассерман вычитал из томика Гоголя подчеркнутые чьим-то карандашом слова о запорожских казаках:
"народ воинственный, сильный своим соединением".
- Говори! Где твои пограничники? Куда спрятала саблю? - с яростью выкрикнул Вассерман.
Надя даже не охнула.
Вассерман вдруг услышал за спиной стон и оглянулся.
Возле окошка поднималась на больные ноги мать Нади. Вассерман выхватил парабеллум, резко вскинул руку и выстрелил. Как подрубленная, мать рухнула на пол.
- Сюжет! - пожал плечами Вассерман, пряча парабеллум в кобуру.
Надя бросилась к матери, та была уже мертвой. Резко обернувшись, женщина прыгнула к Вассерману, но Перелетный схватил ее за руки.
- Опомнись!
- Стреляй и в меня! Стреляй, людоед! - яростно бросила Надя в лицо палачу.
- Не-ет! Тебя мы берем как заложницу, - ответил, ухмыльнувшись, Вассерман. - Слишком дорога для нас сабля! А еще хотим знать, где твои пограничники.
Сказав, это, штурмбаннфюрер думал не только об Иване и Терентии, но и об Артуре Рубене. Вассермана прямо трясло, когда он вспоминал о латыше, сумевшем бежать в невероятной ситуации. Обвести двух эсэсовцев и отважиться уйти босым по мерзлой земле - просто в голове не укладывалось. Когда Вассерман услышал о партизанских действиях какого-то бандита в немецкой униформе, он сразу же понял, кто это. По всем комендатурам объявили награду за живую или мертвую голову Рубена. Кроме того, штурмбаннфюрер будет просить разрешения у шефа гестапо распространить уже давно напечатанную листовку с "признанием" капитана Рубениса.
В хату бодрой походкой вошел стройный, подтянутый гауптман Зиглинг и громко доложил:
- Операция завершается, герр штурмбаннфюрер! Осталась только эта изба.
- Выполняйте! - коротко приказал Вассерман командиру карательного батальона и кивнул Перелетному: - Ведите заложницу.
- Не пойду! Убейте и меня тут, в родной хате! Не пойду! - выкрикнула Надя.
В хату вскочили два солдата, облили керосином пол, стол, стены. Эсэсовцы подхватили Надю под руки и вытащили из хаты.
Калина в последний раз оглянулась на родную хату, из окна которой уже вырывались зловещие языки пламени, на два клена, печально склонившихся над пылающей крышей.
Солдаты втолкнули ее в легковую машину и связали ей руки.
Машина уже двинулась, когда огонь перебросился на испуганно затрепетавшие листья кленов…
Штурмбаннфюрер всю дорогу хмурился: так и не удалось развязать язык Калины. Анализируя ее поведение, он пришел к выводу, что эта молодая женщина не знает, где сейчас отряд "Пятая застава", который вот уже столько времени не дает покоя Вассерману. Так же назывался и отряд Ивана Опенкина. От воспоминаний об Опенкине настроение у штурмбаннфюрера еще больше испортилось. Еще бы, ведь выпустил из рук комиссара этого отряда Рубена, а вместе с ним надежду на успешные розыски драгоценной сабли… Неужели эта старая фанатичка Шаблий забрала тайну с собой в могилу?.. Нет, вряд ли. Такая не может жить одним днем. Она патриотка. Возможно, что тайну казацкой сабли знал Артур Рубен?.. Если это так, то его бегство - непоправимая утрата! А может, Перелетный небезосновательно стал показывать на Терентия Живицу?.. Тогда о сабле должна знать и Калина!
Вассерман немного успокоился. Автомобиль ехал дорогой, пролегавшей через кустарник, переходивший в в лес.
Заметив легковую машину, Галина спряталась за куст боярышника, росшего над самой дорогой. Автомобиль приближался. Галина уже видела шофера, какого-то офицера рядом. А за другим боковым стеклом… Там с разметавшимися волосами сидела Надя Калина, словно тисками зажатая с одной стороны Перелетным, а с другой - эсэсовцем.
А из села ветер доносил запах горелого, над полем нависла черная туча дыма…
Куда же теперь?..
Словно высеченная из камня, стояла молодая мать, прислушиваясь к биению изболевшегося сердца, которое вместило сейчас и ненависть к врагу, и тревогу за Надю. Из села еще доносились одиночные выстрелы - каратели заканчивали свою кровавую расправу. Галина крепче прижала к груди свое дитя: "Надо жить, сын!.."
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ТРЕТЬЕ ЛЕТО
1
С беспросветного серого неба косыми потоками лил дождь, до краев наполняя водой ручьи, полесские речки, болота и луга, расквасив лесные дороги. Было начало июня 1943 года, а партизанам казалось, что это осенний дождь: люди в непрерывном походе не могли спрятаться от него, на них не было сухой нитки. Даже плащ-палатки не защищали бойцов, холодная влага процеживалась сквозь брезент и плотную материю, отчего все тело зудело, будто по нему ползали пиявки. Уже с неделю партизаны не могли разбить лагерь, развести костры, высушить одежду. Сорокатысячная армия карателей неотступно преследовала их. Враги стремились разгромить в северных районах Ровенщины и Житомирщины партизанские соединения и отряды, их аэродром, на который с первых дней июня каждую ночь с Большой земли прилетало по семь-десять транспортных самолетов.
На лесных дорогах появлялись взводы и роты фашистских солдат, посланных в разведку, над лесами, лугами и селами летали "рамы". То в той, то в другой стороне громыхали артиллерийские залпы, не смолкала пулеметная пальба, взрывались мины, оставляемые партизанами на путях своего отступления.