Уже больше месяца прошло с того времени, когда Андрей Стоколос, передавая важную радиограмму, из-за плохого режима работы потребовал замены оператора, а Леся Тулина никак не могла успокоиться. Собственно, нервничать она начала, как только приняла первые десять цифровых групп (Андрей давал по десять, а потом выжидал, не повторить ли какую). Цифр, которые приходилось повторять, становилось все больше - передатчик Андрея слышался все хуже и хуже. "Может, у них низко антенна?" - подумала девушка. Пока что ей и в голову не пришло, что у Андрея плохо с радиопитанием. И вдруг его просьба посадить на вахту "OP № 1". Это укололо в самое сердце: где же чувства у Андрея, в которых он так пылко заверял ее? Так безжалостно скомпрометировать ее перед всей школой радистов, в глазах вот этих трехсот курсантов вместе с минерами, которые, конечно же, узнают, что Тулина не сумела принять важную радиограмму из вражеского тыла… Одно мгновение, а сколько в течение его пережито, передумано… Андрей представился Лесе нетерпеливым, невоспитанным, неискренним. Разве можно так - словно обухом по голове.
Леся чуть не разрыдалась, приняв "OP № 1". Но на ее счастье или несчастье рядом стоял Илья Гаврилович, сразу же прочитавший этот сигнал. В начале сеанса она сообщила, что передает именно Андрей, и Веденский, мгновенно осознав ситуацию, вдруг приказал:
- Леся! Передай ему сигнал: "LB"!
Девушка вспыхнула, щеки ее пошли огнем. "Издевается надо мной?" - настороженно подняла на него большие карие глаза. Но Веденский даже не улыбался, а стоял задумчивый, наверно, припоминая свою Анну-Луизу. Вот у него с Анной настоящая любовь. А у Леси и Андрея детская игра.
К Лесе уже подходил низенький человек лет двадцати семи, в очках, как раз и бывший тем оператором номер один, который мог принимать сигналы с самого Марса, не то что из Миргорода. Леся все еще колебалась, но Веденский, казалось, умолял глазами: "Прошу. Передай! Прошу…" - словно от этих слов зависело очень многое и в его жизни. И Леся отстучала: "Я люблю вас!" Тут же поднялась и передала наушники очкарику. Он ей сразу не понравился - глаза узкие, как щелочки, а уши - репродукторы.
- Молодец, Леся! - положил ей руку на плечо инженер Веденский. - Пойми, так нужно. Представь, что он в окружении, что эта радиограмма имеет большое значение для нашей армии, что это крик о помощи, которую мы еще в силах подать отсюда, хотя возможности наши и ничтожны. Все может быть. А наиболее вероятно - у них кончается запас радиопитания и нужно спешить, дорого каждое мгновение.
- Вы на его месте так не поступили бы, если бы ваша Анна-Луиза сидела тут на вахте! - обиженно промолвила Леся.
- Только так! Может, даже вашим жаргоном послал бы ее к черту, отстукав "99", хотя и люблю ее, - сбавил голос Веденский. - Успокойся. Далеко не все из тех, кто и много лет работает оператором, имеют опыт, могут быть оператором номер один. Это уже талант. А мы люди обычные, просто судьба заставила браться за оружие, за рацию, за мины.
- Да я же ничего, - оправдывалась Леся. - Но зачем еще это "я люблю вас"?..
- Что ж, - развел руками Веденский. - Если "зачем", то в следующий раз можно передать "99". Но в нынешней ситуации этот позывной добавит Андрею выдержки и мужества. Ты представь, как он волновался, попросив заменить радиста. Ведь он знал, что это касается тебя.
- Да я же ничего, если уж так действительно нужно… - повторила Леся.
Действительно "ничего", если б на месте Стоколоса был Рубен. Умом Леся понимала то, что говорит Илья Гаврилович, а сердцем - нет. Единственной и большой радостью того дня была весть о том, что хлопцы нашли Маргариту Григорьевну и что мама уже в их отряде.
Вечером Леся, чтобы как-то успокоиться (а в действительности из желания "отомстить"), достала из гуцульской шкатулки, подаренной Майборским к выпускному вечеру, последнее его письмо. Он послал его из-под Москвы.
10
- Андрейка! Сыночек! - воскликнула Полина Ивановна, протягивая руки к парню, как только он переступил порог комнаты.
Обнялись. Названая мать поцеловала Андрея в лоб, а потом стала вглядываться в его бронзовое от морозных ветров лицо, в морщинку, пролегшую между бровями. И он, Андрей, и будто не он: такой возмужавший, с усиками. В последний раз они встречались еще в мирные дни, когда Андрей Стоколос уходил на службу.
- Сынок… - пока что не находила других слов мать, видя свое отражение в его глазах.
Андрей же стоял в нерешительности. И от сомнения, назвать ли Полину Ивановну матерью, и от мыслей об этой встрече. Об этой встрече он думал все последние дни, когда отряд Опенкина - Рубена преодолевал трудные километры вблизи Котельвы, Богодухова, Мерефы, Змиева, когда переправлялся через Донец и наконец добрался до позиций Красной Армии.
- Мама! - произнес он негромко и словно виновато. - Вот мы и снова встретились… - И добавил шутливо: - На всякий случай!
В жизни подруги пограничника Шаблия было много трудных, наполненных высоким нервным напряжением дней и часов. И все это было ожиданием мужа: из наряда по охране границы, из стычек и боев, из похода против белокитайских банд в 1929 году. А сколько Полина Ивановна пережила за те недели, когда люди говорили, что полковник Шаблий пропал без вести под Киевом. И еще изо дня в день она ожидала вестей от приемного сына. Ждала и его самого, такого сейчас отчужденного, действительно неродного, погруженного в свои мысли, но такого дорогого ее сердцу. Она знала, что в этих мыслях у Андрея на всю жизнь осталась память о родных отце и матери.
- Умойся, сынок, с далекой дороги! - повеселевшим голосом сказала мать. - А вы, хлопцы, с пятой заставы - все молодцы! Так о вас говорил и Илья Гаврилович, и отец. Уже в сорок первом показали, как надо воевать партизанам. За это Ивану Осиповичу Опенкину и дали звание Героя Советского Союза вместе с тремя самыми лучшими партизанскими командирами на Украине. Ты знаешь, что и тебя наградили вторым боевым орденом? И друзей твоих?
- Наградят, мама, и третьим, только не ленись на войне, - пошутил Андрей, ловя струйку воды, которую из кружки лила Полина Ивановна на его руки. - Если не убьют, конечно!.. Слышал, что отцу присвоили генеральское звание. Все хлопцы рады за него и говорят, что он настоящий партизанский генерал:
- Надолго пришли на эту сторону фронта? - несмело спросила мать.
- Пока снова не пошлют, - ответил Андрей.
- Тебе все шуточки! Может, какую-нибудь передышку сделал бы, подучился на курсах, в школе, в училище? Война эта, по всему видно, не закончится в сорок втором.
- Приходится, мама, на ходу учиться. Я, наверно, навсегда связан одной веревочкой, как альпинист, со своими товарищами. Куда Опенкин, Рубен, Мукагов, Колотуха, туда и я. Мы же все - пятая застава. Надо нести ее честь! Да еще тут одно обстоятельство. Не для печати, как говорится. Хлопцы верят в то, что меня не запеленгуют немцы за пять-двенадцать километров. Может, в этом и есть доля правды - я много думал и работал над тем, чтобы моя рация была слабо слышимой вблизи. А это немаловажная причина, чтобы идти с таким радистом на боевые задания!
Андрей вытирался свежим, чистым полотенцем, пахнущим льном, водой и даже солнечными лучами, под которыми отбеливалось когда-то полотно.
- Правда, крепкий узелок связывает тебя с бойцами своей заставы, - заметила Полина Ивановна.
Андрей глянул на стол. Там уже стояли тарелки с огурцами, помидорами и квашеными яблоками. На плите - кастрюля, в которой варилась картошка.
- Целый десант гостей ждет, Полина Ива… - Андрей прикусил губу: заговорился. "Не обиделась ли она?"
Но Полина Ивановна сделала вид, что ничего не произошло, и сказала:
- Да. Придут твои друзья - Опенкин, латыш Артур, осетин Шмель, Колотуха, Леся со своей матерью…
- Лида, наверно, не знала, что я возвращаюсь? - спросил Андрей. - Где она?..
- Еще в школе. Прибежит сейчас, - успокоила Полина Ивановна.
- На всякий случай я пойду встречу гостей. А, мама? - посмотрев в зеркало и пригладив взъерошенный чуб, сказал Андрей.
- Иди! - сказала мать, провожая его теплым взглядом.
На улице Андрей сразу же встретил Маргариту Григорьевну и Лесю. Обнял обеих за плечи, прижимая к себе и говоря:
- Теперь вы всегда будете вместе! Слышишь, Леся? Не будь таким неслухом, как на заставе, - намекнул Андрей на то, что девушка не поехала эшелоном на восток вместе с матерью, а осталась на границе вместе с отцом и бойцами.
- Слышишь, дочка, что говорит Андрей? - обняла Лесю мать, заглядывая в ее глаза.
Леся поднялась на цыпочках и поцеловала мать в щеку, Маргарита Григорьевна покраснела и сказала:
- Вот так всегда… Ну, я побежала к Полине Ивановне. Помогу на кухне.
Леся прижалась к груди матери и глубоко вздохнула.
В эту минуту Стоколос припомнил ласковый вечер двадцать первого июня на берегу Прута. Мать и дочка пели на веранде: "Ой у полі три криниченьки…" и что-то вкусное готовили. Леся была в белом, легком, как облачко, платье, собиралась идти на выпускной вечер в городок. "Как давно это было!"
Маргарита Григорьевна пошла, а Андрей мысленно все еще бродил на берегу пограничной реки, искал на небе звезды - Юности, Любви, Надежды и Счастья. Но Леся грустна. "Почему же?"
Он вел ее за руку в небольшой сквер, где по-весеннему оголенные, неуклюжие деревья уже выбрасывали листочки.
- Эх, как здорово, что мы вместе! - сказал Андрей. - А ты по-настоящему молодец! Когда я передавал тебе о замене оператора, даже руки задрожали на ключе.
- Что-то не заметила. Правда, и слышно тебя было плохо, - заговорила Леся. - Ты просто забыл: "OP номер один" ты отстучал с железной выдержкой и твердостью.