Точно так же вел себя и санитар Кери, приходивший в лагерь каждое утро. В австралийской армии не существовало, видимо, звания старшего ефрейтора и ефрейтора, погоны носили, лишь начиная с младших унтер-офицеров. Кери принадлежал к числу беспогонников. Он лечил Ёсимуре ноги. В джунглях Ёсимура ходил босиком, поэтому ниже колен ноги у него покрылись язвами. В тот день, когда они прибыли в лагерь, Кери заявился к ним в палатку и спросил, не жалуются ли они на что-нибудь. Жалоб не было. Тогда Кери поинтересовался, нет ли у них кожных заболеваний. Ёсимура хотел было сказать о своих ногах, но, подумав, что это не так уж серьезно, ответил: "Нет". Однако Кери, видимо, усомнился, завернул ему штанину и, увидев покрытую язвами голень, присвистнул. Затем он заставил Ёсимуру снять брюки и приступил к лечению. Марлей, смоченной в спирте, он выдавил все нарывы, затем осторожно удалил пинцетом струпья, спрашивая при этом по-японски: "Больно?!" Это было единственное японское слово, которое Кери выучил в лагере. Пленные часто передразнивали его. Ёсимура подумал, что сестра милосердия из японского Красного Креста вряд ли стала бы возиться с его болячками. А если бы он осмелился обратиться к санитару, тот попросту выгнал бы его из медпункта.
Пленные, побывавшие в австралийском госпитале, рассказывали, что с больными обращались там значительно лучше, чем в японских военных госпиталях. Ёсимуре было даже приятно, когда Кери лечил его. Санитар не казался интеллигентным человеком, но явно был добрый малый. Однажды, бинтуя его ногу, он вдруг спросил: "Хирохито намба ван?" - и взглянул на Ёсимуру. Тот не ответил, так как не понял санитара. Тогда Кери снова спросил: "Тодзио намба ван?" Ёсимуре показалось, что он пытался выяснить, кто в Японии стоит на первом месте: император или премьер-министр. Ёсимура покачал головой. Тогда Кери сказал: "Иес, Хирохито, Тодзио - намба тэн" - и, насупившись, торжественно произнес: "Ю - намба ван". ("Вы - номер один".) Ёсимура не знал, что Кери имел в виду императора, поэтому и не понял смысла его слов. Только потом он сообразил, что Кери пытался растолковать ему принцип демократии: уважение личности - превыше всего.
Кери, видимо, постоянно твердил всем: "Вы - номер один", так что эти слова стали крылатым выражением в лагере. Пленные начали поговаривать, что в японской армии очень скверно обращаются с людьми. Понося армию, критикуя ее за варварские порядки, люди в лагере как бы пытались оправдать свой плен.
Ёсимуре все еще не удавалось обрести такое же душевное равновесие, какое отличало старожилов лагеря. Те день-деньской сражались в карты или в самодельные ханафуда . Игра шла на сигареты. На кон ставились пять сигарет - дневной паек. Сдвинув раскладушки, они усаживались на них, скрестив ноги, в одних фундоси, а вечером, когда в палатках становилось темно, переселялись поближе к проволочной загородке и продолжали игру до поздней ночи уже при свете фонарей. Игроков окружала толпа болельщиков - время подъема и отхода ко сну не регламентировалось, - иногда от скуки к ним присоединялся и охранник, ходивший вокруг лагеря по ночам.
В свободное время пленные занимались разными поделками. У всех, кто мог двигаться, на ногах были самодельные сандалии или тэта; из бинтов и марли, полученной от австралийских солдат, все сшили себе дзюбан и фундоси, увлеченно вырезали трубки из корневища кокосовой пальмы, вышивали для австралийских солдат носовые платки, рисовали их портреты, за что получали сигареты и другие подарки.
Разумеется, не все старались найти себе занятие. Да и здоровых людей, по правде говоря, в лагере было мало. Однако именно они задавали тон всей лагерной жизни. И самым заметным среди них был общительный и громкоголосый Исида. Его громкий смех разносился по всему лагерю. Исида отвечал за прием новеньких, Ёсимура и его друзья постоянно ощущали его заботу.
Раз в два-три дня в лагерь прибывали новички, когда один, а когда и целая группа. Исида давал им различные разъяснения, касающиеся жизни в лагере, а на поверке, на работе или в столовой подбадривал их: "А ну, подтянись! Хоть мы и не военные теперь, но должны держаться так, чтобы не было стыдно друг перед другом!" Эти замечания пленные воспринимали совершенно беззлобно.
Сын винодела в префектуре Н., Исида был призван в армию в тридцать девятом году - годом раньше, чем Ёсимура. Он служил в артиллерии. По-видимому, Исида не испытывал никаких угрызений совести от того, что попал в плен. Вечерами, когда делать было нечего, Ёсимура рано забирался в постель и молча лежал в темной палатке, изнемогая от духоты. И вдруг откуда-то доносился громкий смех Исиды. Казалось, там, где Исида, какая-то совсем другая жизнь. Почему этот Исида да и остальные разжиревшие в лагере старожилы так спокойно относятся к своему положению? Ведь даже если они вернутся в Японию, на них все равно останется навечно позорное клеймо. Они не смогут жить, как прежде. Нет, Ёсимура не мог понять этой беспечности!
* * *
Однажды пленным попал в руки журнал, который Кубо взял почитать у австралийского солдата. Всех заинтересовала фотография на первой странице, и вечером после ужина пленные долго не расходились, каждому хотелось взглянуть на фотографию.
- Вот это я понимаю! - громко сказал Исида. Поднявшись с лавки, он растолкал склонившихся над журналом людей. - Вот как надо встречать пленных солдат, черт возьми!
- Эй, дайте же и нам посмотреть! - просили толпившиеся позади, и вскоре журнал передали через головы в задние ряды.
- Пленных встречают, вернувшихся из Германии, - поясняли те, кто уже посмотрел журнал, передавая его из рук в руки.
Ёсимура увидел фото: корабль в сиднейском порту. Освобожденных из германского плена австралийских солдат встречают жены и матери. Толпа на причале машет им платками. Картина впечатляющая - пленных встречают, словно победителей.
- А у этих "волосатых" неплохие порядки! - сказал кто-то растроганно.
- Черт возьми! Вот бы нам там родиться.
- Еще чего!
- А как, ты считаешь, тебя будут встречать в Японии? Как преступников без роду и племени! Вот как! Думаешь, платочками махать будут? Как же! Дожидайся. Головы поднять не посмеешь, как сойдешь с корабля да по улице пойдешь. А мать и жена? Думаешь, они тебя пустят на порог?
- Ладно уж! Не каркай. Проиграем войну, ни пленных, ни солдат - ничего не будет.
Долго еще шумели "красные фуфайки" - обсуждали, что с ними будет, когда они вернутся домой. Вечером Ёсимура спросил у Такано, который спал рядом с ним:
- А что вы думаете об этой фотографии, господин фельдфебель?
- Что думаю? Гм…
- Мне так прямо завидно стало. Я считаю, что пленных народ должен встречать тепло. Вот как тех…
Ложиться спать было еще рано, но делать все равно нечего, и они улеглись на раскладушки. Ямада еще не вернулся - наверно, заболтался с кем-нибудь. В палатке стоял полумрак. При свете сторожевых фонарей, горящих высоко за проволокой, льющемся из окон столовой, кухни и канцелярии, с трудом различишь лицо собеседника.
- А правда ли это? - спросил вдруг задумчиво Каваи с другого конца палатки, приподнявшись на своей раскладушке. - Не пропаганда ли? Где это видано, чтобы пленных так приветствовали!
- Но там ясно было написано: "Пленные из Германии", - возразил Ёсимура.
- Это только "волосатые" могут позволить себе такое, - сказал тихо Такано.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Ёсимура.
Такано помолчал немного, затем, не поднимая головы, заговорил:
- Они владеют всеми морями и океанами. Даже Австралия с населением всего семь миллионов человек имеет территорию, в несколько десятков раз большую, чем Япония. Кроме того, у нее еще есть подмандатные территории: Новая Гвинея, острова Бисмарка, Соломоновы острова. Вот такие богатые страны и выходят теперь победителями в войне. Они-то могут себе позволить кормить нас как на убой, могут себе позволить торжественно встречать пленных.
Ёсимура вспомнил вдруг надменное лицо поручика Симонса и понял, что хотел сказать Такано.
- Но если бы Япония победила в войне, - поспешно перебил он его, - она не стала бы так заботиться о пленных. Всем бы поотрубали головы. Не так ли?
Такано промолчал.
- Я начинаю думать, что в нашей армии сложился неправильный взгляд на пленных. Вот вы, я вижу, все еще мучаетесь оттого, что попали в плен. А у "волосатых" больше человечности. Им можно только позавидовать.
- Я понимаю тебя, - сказал Такано, - но, если встать на их точку зрения, нет никакого различия между теми, кто был схвачен, "не имея возможности оказать сопротивление", и теми, кто сам поднял руки. Тогда можно оправдать и тех, кто сдался в плен еще до поражения, просто потому, что бродил голодный по джунглям. Об этом ведь рассказывали Кубо и Исида.
- А что, ты считаешь, они не должны были сдаваться?
- Может быть, это и есть демократия, но, если бы в Японии придерживались таких взглядов, вряд ли мы смогли бы вести большую войну. Страна у нас маленькая, островная, ресурсов никаких, промышленность не развита. И все-таки эта отсталая страна вырвалась из тисков "волосатых" в эпоху Мэйдзи и стала одной из трех сильнейших держав мира. А все потому, что в Японии господствовал суровый принцип: "Нет оружия - грызи зубами!" Это дух японской армии. Если бы мы, как "волосатые", чуть что сразу же поднимали бы руки, Япония давно бы уже проиграла войну.
- Так-то оно так… - промямлил Ёсимура и замолк. Такано тоже больше не произнес ни слова.