* * *
Они прошли несколько рощ, одолели несколько перевалов и холмов и вышли на горное пастбище. Их встретила каменистая равнина, вытоптанная, опустошенная, тоскливая. Местность прекрасно проглядывалась во все стороны. Неприятель не мог подойти незамеченным. Правда, и их было видно издали. Словом, позиции равные.
Поэтому они зашагали со спокойной душой.
Первым заговорил Голый:
- Операция не удалась из-за нашей опрометчивости. Мы плохо ее подготовили. План был слишком общим. Вывод на будущее: разрабатывать операции до мельчайших подробностей, от первого до последнего шага.
- Больше всего мне жаль картошку, - сказал мальчик.
- Картошку? - Голый бросил на него косой, недоверчивый взгляд.
- Картошку, картошку, - серьезно подтвердил мальчик.
- А не говяжий край?
- Надо нам выбрать интенданта. Не дело всей армии ходить за пропитанием.
- Правильно. Кто-то должен заботиться о пропитании.
- А то мы так быстро протянем ноги.
- Потерпим до того перевала. Посмотрим, что по ту сторону добра и зла.
- Сытный обед.
- Эгей! - воскликнул Голый.
- Эгей! - невольно повторил за ним мальчик.
Вдруг раздался гул мотора и совсем близко от них с севера на небольшой высоте показался самолет. Он развернулся, лег на крыло и стал разглядывать их, точно птица - одним глазом. Тихоходный "аист" не спешил.
- Идем спокойно, как шли, - сказал Голый, - может, обознается.
Но самолет закружился над ними и выпустил пулеметную очередь.
Они кинулись в разные стороны - подальше друг от друга.
Пулемет захлебывался длинными очередями. Стрелок перегнулся, словно через борт лодки, и с явным наслаждением поливал землю смертоносными струями. Самолет кружил, облегчая ему эту забаву.
Попеременно то возле одного, то возле другого взметывалась пыль, пули свирепо врезались в землю. Бойцы старательно петляли, согнувшись в три погибели, как будто это могло сделать их менее заметными. На самолет не глядели, шеи втянули в плечи. Ноги вели себя прилично. Усталости и голода как не бывало.
Самолет снова стал делать маленькие круги, сначала над Голым, затем над мальчиком. Кружил он медленно, на небольшой высоте. При желании можно было бы переброситься словом с экипажем. Пулеметные очереди обрушивались то на мальчика, то на Голого. А они петляли и петляли. Ни о чем не думали, ничего не видели. Бежали вперед и вбок, вперед и вбок. То в одну сторону, то в другую. Спрятаться было негде.
Вдруг пулемет замолк. Стрелок увидел, что Голый и мальчик случайно оказались рядом, и вывалил на них с десяток кругляшей - небольших бомб для поражения живой цели.
Партизаны оказались в огненном кольце взрывов, хоть и не все бомбы взорвались. Но они продолжали бежать очертя голову. Лучше бы и не было у них головы. Не до нее сейчас было. Мешала она.
И вот наконец они разом упали и остались неподвижно лежать на земле.
"Аист" повернул восвояси. Поразвлекся, теперь можно отправляться дальше.
Бойцы подняли головы, переглянулись.
Голый встал, оперся на пулемет, не в силах перевести дыхание. Каждая жилка в нем дрожала от напряжения. Зачем он встал, он тут же забыл.
Мальчик сел, сложил руки на коленях и опустил на них голову.
Самолет уходил за горизонт.
Голому удалось наконец сделать несколько глубоких вздохов.
- Гады! - сказал он.
Еще некоторое время они молча старались отдышаться. Мальчик сидел на земле, а Голый стоял, опершись на пулемет, с лица его не сходило удивление.
- Гады! - повторил он немного погодя.
Мальчик медленно поднялся.
- Можно было ударить по нему, - сказал он. - Особенно из пулемета.
- Верно. Да кто же знал!
- Поди вспомни обо всем в такой горячке.
- Да куда уж там, - подавленно сказал Голый.
- Из винтовки тоже можно было.
- Гады! - выдохнул Голый.
- В другой раз будем умнее, - сказал мальчик. - Мне еще не приходилось стрелять по самолету. В другой раз он так легко не уйдет.
- Как же я забыл про пулемет? - сказал Голый.
Мальчику захотелось его утешить.
- Да я лучше сто раз пойду на блиндаж, чем один раз с этой сволочью биться.
- Налетел как ястреб.
- Не такая уж легкая задача, скажу тебе, сохранить людские силы под таким огнем. Сомневаюсь, что нам удалось бы его подстрелить. Этому надо специально учиться.
На душе у Голого было тяжело. И становилось все тяжелее. Его не покидало чувство недоумения. Нападение самолета застало его врасплох. У партизан никогда не было такого количества патронов, чтобы забавляться с самолетами. Такой поединок требовал не одного ящика патронов. Да и самолетам редко удавалось нанести партизанским частям серьезный ущерб, хотя время от времени они и выхватывали из их рядов лучших товарищей.
- Ты выбрал чистое поле, и это действительно было мудро, иначе бы нам несдобровать. Значит, когда-нибудь мы все-таки доберемся до картошки.
Голый поднял руку.
- Солнце! Почему ты позволяешь себя оскорблять? Земля, поле - все не мое, все чужое! А пшеница зовет домой! Все будет хорошо. Все кончится хорошо. Путь наш подходит к концу. Роса счастья уже сверкает на ветвях.
И, к великому удивлению мальчика, он утер с глаз горькие слезы.
* * *
Они забрели в настоящую пустыню.
- Солнце уже высоко, - объявил Голый.
- Время забот не знает!
Под ногами была твердая, каменистая поверхность; тонкий слой скудной почвы с трудом питал хилую траву. Овцы не попадались, хотя опустошение в значительной мере было делом их зубов. Ведь война только траву и щадит.
Местами они натыкались на завалы камней. Будто из земли вдруг забил фонтан камней всевозможных размеров и форм. Местами надгробными памятниками торчали огромные плиты, которые надо было обходить.
Все вокруг дышало заброшенностью, запустением, словно тут был какой-то иной мир. Казалось, за этой мертвой котловиной их встретит удача. Души их расцвели надеждой.
- Смерть, как назойливый шмель, жужжит над ухом, - вдруг тихо произнес Голый, как бы отвечая на свою мысль.
Почти все время шли молча, глядя под ноги и выбирая путь полегче. Неровности и даже небольшие камни обходили. Силы снова постепенно таяли. Но они шли все вперед и вперед. Шли, чтоб занять свое место в общем строю.
Долго, очень долго они молчали, и не потому, что им не о чем было говорить.
Горизонт, край котловины, приближался быстрее, чем они ожидали, и, перебравшись через хребет, расцвеченный деревьями, они увидели небольшое село.
- Видишь, - сказал Голый. - Я был уверен, что мы встретим мирное село.
Они были убеждены, что село уготовано здесь для них, и без малейших колебаний направились прямо к нему. Возле тропы, по которой они шли, крестьянин рубил граб. Он издали окинул их беглым взглядом и продолжал работать. А когда они поравнялись с ним, он, так и не обернувшись, еще яростней замахал топором. На приветствие крестьянин не ответил.
И все же они продолжали путь и скоро вышли к покосившимся воротам, за которыми виднелось четыре дома. Один дом стоял выше других, фасадом к дороге. Три другие сгрудились в сторонке и не так бросались в глаза. К колоде у первого дома была привязана корова. Трое ребятишек сидели на корточках под окном и играли. В огородике у другого дома человек средних лет втыкал в грядку колышки. На пришельцев никто не обратил внимания. Словно никто их не видел. Даже дети не проявили любопытства, продолжая играть как ни в чем не бывало.
Партизаны подошли к дубам, росшим у дома. За ними находился небольшой сарай, в тени которого они и решили сделать привал.
- Может, хоть воды попросим, - сказал мальчик.
- Воды попросить можно, - сказал Голый.
Тут в дверях сарая показался бледный, истощенный человек. Он еле держался на ногах. На нем была измятая рваная военная форма. Мундир - немецкий, кавалерийские штаны - итальянские, ноги босые.
Увидев партизан, человек остолбенел. От радости разинул рот.
Он приблизился к ним, шатаясь, неуверенно ступая на слабых ногах.
- Пришли… А мы…
Партизаны сейчас же признали в нем тифозного.
- Ты один здесь? - спросил Голый.
- Н-нет. Семеро нас, там, в сарае.
Голый, все еще держа пулемет с лентами в левой руке, смерил глазами расстояние до сарая, словно определяя, сколько оно потребует сил.
Мальчик сел под дубок, привалился к корявому стволу и закрыл глаза.
- В сарае? - переспросил Голый.
- Да.
- В сарае.
Наконец он решился и почти бодро зашагал к сараю.
В тесном, темном помещении, на тонкой соломенной подстилке лежали шестеро партизан, тесно прижавшись друг к другу. Один оперся спиной о стену и глядел вперед неподвижным взглядом, его большие глаза глубоко запали.
Голый застыл на пороге. "Да живы ли они?" - усомнился он. Но взгляды людей уже были обращены к нему. Он вошел внутрь и чуть не наступил на теленка, неподвижно лежавшего на полу возле людей. Похоже, что он спал.
Скоро глаза привыкли к темноте.
- Как дела, товарищи? - спросил Голый.
- Как видишь! - ответил глухим голосом тот, что полулежал, привалившись к стенке, и закашлялся. Остальные опустили глаза.
- Давно вы здесь?
- Дней десять.
- Кто вас кормит?
- Никто. Раз в три-четыре дня принесет какая-нибудь хозяйка, что от домашних останется. У них самих есть нечего. А что ни день через село идут больные да голодные.
- Вижу, вы выздоравливаете?
- Да.
Тот, что сидел, закрыл глаза.