- Был у меня дружок, Федя Лаптев. Мы с ним все вместе делали. Сбегал он в сестерскую, принес ножницы, присел на колени к ворчуновой койке и - тяп! - да так ловко отхватил правый ус, что Ворчун и не услышал. Прыгает у него, торчит, как у таракана, один левый ус, а правый в целости на тумбочке лежит. Федя мой залез под одеяло и не дышит там.
От нашего гогота проснулся Ворчун. Сел на койке и потянулся было за правым усом, потому как уже сердился, - хвать! - уса нет. Поперхнулся и сказать ничего не мог, глаза у него на лоб полезли.
На шум в палату прибежала дежурная сестра, хотела ругаться, да глянула на Ворчуна, так сразу и убежала обратно. Смех ее разобрал.
- Врешь ты, Таранчик, - заметил Митя. - Если взаправду такое было, то ус отрезал ты сам, а никакой не Федя.
- Ну, хоть и сам, какая разница?
- А что, Ворчун не надавал вам костылем по шее? - деловито справился Журавлев. - За такое дело следовало...
- Понимаете, нет. Посмотрел на нас, вздохнул да так горько и говорит: "Видать, здорово ж я вам насолил, коли аж за усы принялись, сук-кины дети!" Даже не пожаловался никому. Отстригнул второй ус, сложил обе половинки, завернул в бумажку (аккуратненько завернул!) и спрятал в тумбочку. А нам сказал: "Дураки, - говорит, - вы. Я жене зарок дал - не снимать усов, пока не вернусь. Эх, - говорит, - головы! Упредили б раньше, что собираетесь усы резать, я б вам - хоть на головах ходите - слова не обронил бы".
- Хорошо, что про Ворчуна рассказал, - подцепил Земельный, - теперь будем знать, что с твоими усами делать, как насолишь добре.
- Так я ж, хлопцы, не все рассказал. Вы еще не знаете, что сказал Ворчун, когда жене письмо писал. Вот смеху было! В другой раз не захочешь усов резать.
Таранчик замолчал.
- А чего он сказал?
- Э-э, нет, хлопчики, того я вам до самого отъезда не скажу, а то много знать будете...
- Товарищ лейтенант! - крикнул от подъезда Фролов. - Вас вызывают на первый пост. Там англичане опять пожаловали, что ли...
Володя оседлал Орла и поехал к линии. Около первого поста стояла легковая машина, по асфальту прохаживались двое англичан. В одном из них, маленьком и щуплом, он без труда узнал Чарльза Верна. Второй был высок и широкоплеч. Такого раньше здесь не было. Подъехав ближе, Грохотало поразился видом капитана Верна. Он еще больше сжался, сделался бледнее, под глазами легли глубокие складки, кончик острого носа покраснел. Незнакомец стоял с надменным видом. Правая рука его была забинтована и подвязана.
Оставив у избушки коня, Грохотало подошел к ним. Чарльз Верн поздоровался и познакомил Володю со своим спутником, тоже капитаном. Тот с усердием встряхнул руку русского лейтенанта своей левой и сделал шаг назад, чтобы не мешать разговаривать старым знакомым. В пожатии чувствовалась недюжинная сила.
- Знакомьтесь ближе, - посоветовал Верн, - это новый начальник штаба нашей батареи.
- Как - новый, а вы?
- Еду в отпуск, - загадочно улыбнулся Верн. - Через двенадцать часов буду в Лондоне.
И в словах, и в поведении Верна Грохотало заподозрил что-то неладное и стоял в замешательстве.
- Вы не стесняйтесь, говорите свободно: этот парень совершенно не понимает по-немецки. - Верн легонько кивнул головой в сторону нового начальника штаба. - Только поменьше жестов и выразительности на лице. Насчет перевода не беспокойтесь: что бы вы ни сказали, переведу ему, как надо...
- Ну, что ж, тогда для начала закурим, как у нас в России делают.
Володя достал коробку папирос и предложил закурить новому начальнику штаба. Тот взял папиросу, небрежно сунул ее в угол большого рта и заложил руки назад, дожидаясь огня. Чарльз Верн потянулся к коробке и тоже взял папиросу.
- Вы знаете, что я не курю, но это - на память. Хорошо?
Дальше все пошло как нельзя лучше. Двое разговаривали свободно обо всем; Чарльз Верн время от времени что-то переводил своему преемнику, тот удовлетворенно скалил зубы.
- Вот преподнесли мне отпуск, которого я не просил и не ждал, - рассказывал Верн. - Но вы, очевидно, догадываетесь, что это за отпуск, если на мое место уже приехал другой человек. Майор довольно ясно намекнул мне, что знает о моих "шашнях" с русскими...
- И все-таки вы решились приехать еще раз, да к тому же с "хвостом".
- Море от одной капли не прибудет. Да и "хвост", как видите, не мешает, даже хорошо прикрывает с тыла.
- А что у него с рукой?
Верн перевел это дословно, и новый капитан, дождавшись наконец настоящего вопроса, приподнял перевязанную руку здоровой и начал горячо объяснять.
- Он говорит, что купался, нырял и сломал руку. Он же пловец-спортсмен. Говорит, что еще в тридцать шестом году был в Москве на соревнованиях по плаванию... А ну его к дьяволу, он готов целый час хвастаться. Время идет и, как ни жаль, пора ехать.
Верн тяжело вздохнул и протянул руку. Володя обшарил свои карманы, но ничего не нашел, кроме папирос. Тогда зашел в избушку и написал на крышке папиросной коробки с внутренней стороны: "Чарльзу Верну от Владимира. Простые люди России и Англии никогда не были врагами, зато друзьями могут быть хорошими".
Выйдя из избушки, Грохотало увидел, что новый начальник штаба сидит уже в машине, а Верн нетерпеливо топчется на дороге. Он принял коробку, поискал у себя в карманах и, ничего не найдя, сказал:
- До свидания! Знайте, что Чарльз Верн возвратится в Англию не тем, кем приехал оттуда.
Они уехали. А Грохотало, проводив их взглядом почти до деревни, сел на коня и тихонько направился к заставе. Не успел отъехать от линии и полкилометра, как его догнал английский мотоциклист. На заднем сиденье с ним ехал Жизенский.
- Вот, дьявол, какой преданный! - сказал сержант, не вставая с сиденья и удерживая равновесие мотоцикла ногами. - Везет вам пачку сигарет. Я ему говорю: давай ее, мы передадим, а он маячит, говорит, что ему приказано передать самому лейтенанту.
- Приказ есть приказ, - пошутил Грохотало.
Английский мотоциклист, точь-в-точь похожий на восклицательный знак, в огромной каске, коротенькой куртке и сапогах-ботинках, зашнурованных почти до колен, подошел к лейтенанту и, бойко козырнув, подал коробку английских сигарет, на которой было начертано по-немецки: "Владимиру от Чарльза. Россия для меня больше не загадочна".
21
Отворив дверь своей комнаты, Грохотало остановился в замешательстве. Несколько секунд смотрел на человека, сидящего за столом, и лишь когда тот, опершись о край, начал подыматься, он овладел собой.
- Здравия желаю, товарищ подполковник!
Они пошли навстречу друг другу.
- Сабир Салахович! - вырвалось у Володи, и они обнялись...
У Володи выступили совсем некстати непрошеные слезы. Пряча их, он прижимался к этому огромному человеку все сильнее, а тот, похлопывая лейтенанта по спине, успокаивал:
- Мы же мужчины... солдаты... Ну, что с вами... Воло-одя?..
И это его протяжное "Воло-одя" и по-родному потеплевший голос расплавили было парня вовсе, но он оторвался от Уралова, отвернулся и, резко встряхнувшись, будто сбросил нахлынувшую слабость.
- Какими судьбами, товарищ подполковник? - спросил Грохотало вполне окрепшим голосом, но внутри у него все еще где-то трепетало, и ему странно было и непонятно, почему подполковник Уралов назвал его именно так, и откуда он знает его новое имя, подаренное когда-то на фронте Батовым.
- Да вот случайно узнал, что вы здесь... Ехал мимо и решил заглянуть к фронтовому однополчанину, - сказал Уралов, снова садясь за стол, и усмехнулся: - Едва уговорил вашего заместителя и часового, чтобы пустили сюда. Хорошие ребята, службу знают.
- Знают, - вспыхнул Володя, - а мне не доложили, что вы здесь.
- А это мы так договорились. Здорово пришлось попросить.
- А где ваша машина?
- Часа через два подойдет...
- Извините, айн момент, - подхватился Грохотало и выбежал. Через минуту он вернулся и сказал: - Человеку с дороги подкрепиться надо - сейчас принесут.
- Не голоден я... Ну, да хозяину подчиниться придется... А что это вы так расчувствовались?
- Да, знаете, очень уж неожиданно как-то... А потом с того самого момента, как расформировали наш полк, ни единой души из своих не встретилось. Друзей растерял и не знаю кто где. Целый полк будто в воду канул - никого.
- Так уж и никого? - едва заметно улыбнулся Уралов.
- Есть тут один, - замялся Володя, - да о нем я не соскучился.
- Кто?
- Майор Крюков, начальник штаба полка у нас...
В дверь постучали. Путан принес обед и ушел. Хозяйничая за столом, Грохотало усиленно соображал: спросить или не спросить у Уралова про Батова? Ему никак не хотелось верить в несчастье друга. А если он подтвердит? И все-таки спросил:
- А вам не приходилось ничего слышать, о Батове, не знаете, где он?
- Нет, ничего не слышал...
- А о Верочке Шапкиной? Это медсестра, знакомая Батова.
- Шапкина? Она, по-моему, была где-то здесь, в Германии, в госпитале работала. Но, кажется, или уехала в Россию, или должна скоро уехать. А почему ты спросил о Батове?
Володя, обрадовавшись Уралову, как родному, рассказал ему подробно и о том, как Крюков пытался судить их вместе, с Кривко, и о том, что было до этого в Данциге, и о том, как Батов искал извлекатель во время боя и схватился с Крюковым... Словом, вспоминал вслух все прожитое и пережитое, а Уралов молча слушал, не мешая рассказчику вопросами.
- А как это у вас тогда вышло с сюрпризной миной? Ты что, гроб другу решил подарить на завершение войны? - неожиданно спросил Уралов.