Командиров рот вызвали в штаб для получения задания. Ждать пришлось долго. Солдаты пулеметной роты перебрались в большой сад, раскинувшийся за железной оградой, и там, составив "ружья в козлы", расположились, как дома. Сначала слышались шутки и оживленные разговоры. Потом постепенно все утихло.
Бессонная ночь и многокилометровый переход по горным дорогам утомили солдат. Зато теперь они нежились под солнцем в невысокой духовитой траве. Редкие листья корявой старой яблони давали плохую тень. От жары и усталости все настолько разомлели, что никому не хотелось говорить, многие дремали. Таранчик сладко похрапывал. Грохотало тоже прилаживался уснуть, вертелся с боку на бок, но сон к нему не шел.
- Что, братцы, загораем? - вдруг раздался громкий знакомый голос.
Володя оглянулся - из калитки к пулеметчикам бодро шагал капитан Горобский. Все смотрели на него, как на пришельца с другой планеты. А он, стараясь быть самым земным, присел к ребятам на корточки, даже не поздоровавшись (будто лишь на минутку отлучался), закурил сигарету и бросил на траву открытый портсигар. К нему потянулось несколько рук.
- Как вы здесь оказались? - первым пришел в себя от неожиданности Мартов. - Ведь вы на родину уехали...
- Да вот, выходит, что не уехал, коли тут сижу... На грех, говорят, мастера нет. Не успел доехать до Берлина, как начала здорово беспокоить вот эта злосчастная нога. Черт знает, может, от раны, а может, ревматизм... Пришлось завернуть в госпиталь. А пока там лежал, время шло, и на границе придрались к пропуску - не пустили. Еле разыскал вас в пути.
Все в ответе было правильно, убедительно и все-таки непонятно. Как можно, чтобы домой не поехать? Ни один фронтовик не поймет этого! Все замолчали.
- Шел бы ты ко мне на новоселье, коли на проводы не поспел, - быстро заговорил Горобский, обращаясь к Володе и стараясь прервать эту молчаливую неловкость. - Мы, брат, с начштаба устроились получше, чем на старом месте. Там казарма была, а тут настоящая человеческая квартира с прелестной хозяйкой.
- Надо на свое новоселье поскорее добираться, - ответил Грохотало, не пряча своего недовольства приглашением, но о Крюкове умолчал. - Уходить нам скоро.
- Едва ли скоро, - возразил Горобский, словно не заметив недружелюбия Грохотало. - Вашего Блашенко подождешь, пока дождешься. Сейчас я там был - спор до потолка идет.
- А о чем он спорит? - вмешался Коробов.
- В отпуск немедленно просится, хоть ты ему ухо режь!
- Так что ж, из-за его отпуска мы и сидим здесь столько времени?
- Ну, не совсем так, а завелся он здорово. Ведь я ему предлагал поехать вместо себя, да батя не соглашается...
- А вы что, не очень торопитесь домой? - спросил Грохотало, не поняв, шутит ли капитан, предлагая вместо себя ехать в отпуск Блашенко, или действительно мог бы уступить.
- Да ведь мне и ехать-то, собственно, не к кому, - произнес Горобский упавшим голосом. - Некуда...
Говорить после этого было не о чем. Сколько после войны появилось солдат и офицеров, которым не к кому ехать в отпуск!
- И все же поеду! - выдохнул Горобский. - Россия велика, - и, бросив окурок, оживился: - А вы заходите, если долго еще не уйдете. Во-он, смотрите, отсюда видно. Второй от угла розовый домик с маленьким садиком, видите? Вот там моя квартира.
Будто вспомнив что-то неотложное, он заторопился и ушел так же быстро и неожиданно, как и появился.
Не теряя зря времени, Коробов улегся поудобнее и скоро захрапел, выводя замысловатые рулады. Мартов, послушав эту сонную музыку, тоже задремал. И Грохотало, последовал бы их примеру, но его внимание привлекла маленькая девочка лет семи, с русыми кудряшками, в коротеньком светлом сарафанчике, резвившаяся недалеко от солдат. Она начала взбираться на кривую старую яблоню, напевая какую-то веселую песенку без слов. Добравшись до первого сучка и опираясь на него ногой, потянулась к недозрелому яблоку. Тонкий отросток хрустнул и отломился - девочка повисла на сучке, вцепившись в него руками и не решаясь прыгнуть на землю. Она готова была заплакать или позвать на помощь, но не делала этого, видимо, стесняясь чужих.
К ней подбежал Земельный, ловко подхватил и понес высоко на поднятых руках. Потом опустил девочку очень низко над землей, подбросил высоко вверх, поймал и начал так кидать, приговаривая:
- Что, проказница, лезть так не боялась, а прыгать струсила! А? - Земельный бросал девочку все выше и выше. Она визжала и смеялась, что-то лепеча в восторге.
- Ах ты, коза востроглазая! На руках, так и страх пропал! - сказал он по-русски. Но девочке понятен был смысл этих слов, как и тех, что сказаны были раньше на немецком языке.
Из глубины сада, от флигеля, покрытого до карниза плющом, к Земельному подбежал мальчик лет пяти-шести. Он дернул солдата за брюки и строго сказал:
- Опусти: это моя сестра!
Земельный, словно опомнившись, глянул на мальчика, но девочку все еще держал в руках.
- Чего ты бормочешь? - спросил он по-русски.
- Отпусти: это моя сестра, - повторил мальчик.
- Э-э, нет, - уже по-немецки возразил Земельный. - Эта девочка - моя, Наташка! Правда, Наташка?
Девочка весело смеялась, а мальчик сердито дергал Земельного за брюки и капризно тянул:
- Отпустите ее, отпустите... Вон бабушка идет, она вам задаст!
- Отпусти ты ее, пока греха не нажил! - вмешался Жизенский. - Вон бабка ихняя идет, еще шуму на весь сад наделает.
- А что, по-твоему, и уважить ребенка нельзя, - сердито возразил Земельный. - Если б я им платил тем, чем они мне...
От флигеля по тропинке к солдатам шла седая старуха с клюкой в руке. Земельный, тяжело вздохнув, подчеркнуто осторожно поставил девочку на землю и, погладив по головке загрубелой рукой, проговорил:
- Дите безвинное, неразумное, не знает ишшо злости на людей.
Володе показалось, что в глазах у солдата блеснула слеза, но Земельный закашлялся и отвернулся. Девочка и мальчик, взявшись за руки, бегом пустились к бабушке. Та сердито схватила девочку за плечо, подтолкнула на тропинку и, что-то ворча, побрела за ними...
- Р-рота, стр-роиться! - вдруг раздался резкий голос Блашенко.
Солдаты, услышав грозную команду ротного, вскакивали со своих мест, быстро разбирали оружие, становились в строй. Старшина бросился помогать ездовым запрягать лошадей. Он давно служил вместе с Блашенко и с одного взгляда научился отгадывать его настроение. Сейчас все должно кипеть вокруг ротного. Допусти малейшую оплошность или заминку - ястребом набросится и никаких оправданий слушать не станет. Как только рота построилась, Блашенко крикнул старшине:
- Долго вы там намерены копаться со своим обозом?
- Сейчас, товарищ старший лейтенант, будет готово, - ответил старшина, подталкивая лошадь к дышлу повозки и бросая свирепые взгляды на нерасторопных ездовых. Блашенко не терпел уже никаких "сейчас". Он выровнял строй, командирам взводов приказал стать в голову колонны и скомандовал "шагом марш".
- Товарищ старший лейтенант, они ведь могут отстать, - вступился за ездовых Мартов.
- Вот новости, чтобы на конях от пехоты отставали!
- Да они же маршрута не знают! Вот мы сейчас завернем за угол, потом - за другой... А им куда ехать?
- Идите к ним нянькой, товарищ лейтенант! Выходить из города будем левее станции. Понятно?
- Слушаюсь! - козырнул Мартов и помчался назад, придерживая левой рукой планшет.
- На дворе вечер, а нам еще идти целых полсотни верст, - будто оправдывая свою раздражительность, произнес Блашенко и ускорил шаг.
- Но ведь не старшина в этом виноват, товарищ старший лейтенант, и не ездовые виноваты, что вас в отпуск посылают, а вы не хотите, - хохотнув, съязвил Коробов. - Чего же тут сердиться?
- Не тот сердит, кто кричит, да скоро отходит, а тот, кто молчит, да долго зло помнит... Вон Грохотало, ишь, как надулся.
Володя промолчал.
- А откуда известно, что мне отпуска не дают? - уже мягче спросил Блашенко, обращаясь к Коробову
- О-о, сорока на хвосте принесла. Вон их там сколько летало, сорок-то.
- Он спал все время, - решил Грохотало поддержать шутку, - это ему во сне приснилось.
- Во сне или наяву, черт побери, а правда. Я ему говорю: мне отпуск нужен; рапорт у них с самого конца войны валяется, а Крюков мне график, утвержденный батей, под нос сует. Ну, скажи на милость, чем выслужился этот Горобский? Орденов много? Служил в разведке? Ему, пожалуйста, а тут хоть лопни - не дают!
- Так ведь Горобский предлагал вам вместо себя ехать, как мне сорока доложила. Чего ж вы не согласились? - еще ввернул Коробов.
- Предлагал! Черти б ему так предлагали. Говорит, а сам смеется...
- Да нет, у нас он не смеялся, когда рассказывал об этом, - заметил Грохотало. - Говорит, ехать не к кому: все погибли.
- Может, и вправду с ним самим договориться? - раздумчиво произнес ротный.
- Подумайте: он говорил серьезно.
- А ну его к лешему с его благородством, - вдруг решил Блашенко. - Дождусь этого проклятого графика: не так уж долго теперь... Ведь у меня сыну четвертый год пошел! - Блашенко достал из планшета фотографию, с нее смотрело веселое лицо мальчика. Он смешно прищурил глаза и приподнял верхнюю пухлую губу, показывая ровные зубенки.
- Человек родился, вырос, в эвакуации был, а родной отец его еще и не видел. Вот дела!
Коробов взял фотографию. Колонну догнал Мартов и громко доложил:
- Товарищ старший лейтенант, повозки следуют за нами!
- Становись в строй.
- Сынок-то на отца не похож, - трунил Коробов, продолжая рассматривать карточку. - Курносый... Как назвали-то?