Теперь, стоя рядом с пулеметом, он готов был кинуться на вражеские стволы, не считаясь ни с чем. И было удивительно, что солдаты еще не бросились в атаку, хотя на их лицах Батов читал то же, что переживал сам.
- Товарищ младший лейтенант, ваше приказание выполнено: пленные доставлены на сборный пункт, - соскочив в окоп, доложил Чадов.
- Теперь знаем, куда их девать, - сказал Крысанов, улыбаясь и показывая щербатые зубы. - Ух, сколь их там, сердешных, собрано!
- Ладно, - сдержанно бросил Батов. - Сегодня больше не придется вести пленных.
Из глубины улицы неслись две "тридцатьчетверки". Они на ходу били по немецким орудиям с фланга. Передний танк ударил по перекрестку - трамвайная коробка развалилась.
Как-то незаметно, осторожно подошел Кривко, тронул Батова за руку и, дождавшись, когда тот обернулся к нему, одними губами выговорил:
- Умерла!
Батов ничего не ответил, выдернул из автомата диск, набил патронами и, выскочив из окопа, крикнул:
- За мно-ой! - побежал вперед, прихрамывая, не оглядываясь.
Цепь поднялась за ним. Солдаты догоняли и обгоняли его.
Он злился на себя за то, что не может бежать быстрее. Торопился, старался не отстать от солдат и думал об одном: не упустить ни одного гада!
10
Где-то в порту все еще гремел бой, дымили пожары, слышалась ружейная и автоматная перестрелка. Но в районе действия шестьдесят третьего полка установилась непривычная тишина.
Как только рота, вернее, то, что осталось от роты, собралась вместе и расположилась в одном из более сохранившихся домов, Батов приказал сделать уборку в комнате, занятой взводом, послал Чуплаковых за водой, а сам свалился на пыльную кушетку и уснул...
Хороши, комфортабельны многоэтажные дома в большом городе: с электрическим светом, с водопроводом, с ванной, с канализацией и прочими удобствами. Но хороши они только до тех пор, пока безотказно действуют все нити, связывающие их в единое целое.
А как жалки и мертвы такие громады, когда порваны питающие их нити! Нет света, нет воды, не работает канализация. И совсем уж страшными инвалидами выглядят они с разбитыми окнами, продырявленными крышами, сбитыми трубами, изувеченными перилами на лестничных маршах и вырванными дверями.
Но солдат может жить всюду, в любых условиях приспособится. Чуплаковы откуда-то принесли четыре котелка воды. На столе затеплился неяркий огонек сальной плошки. Выбитое окно затянули плащ-палаткой. Осколков разбитого зеркала хватило на весь взвод, чтобы каждый брился перед своим.
Солдаты мылись, чистили оружие и одежду. Оспин пытался разбудить Батова - не удалось. Взводный что-то бормотал сквозь сон, отмахивался руками и спал, спал... Оспин накрыл его шинелью, которую тащил из окопа вместе со своей.
Принесли ужин. Снова пытались разбудить взводного. В комнату влетел Грохотало.
- Где Батов? - спросил он громко и, увидев на кушетке спящего, ухватил его за плечо, начал трясти.
- Не трожь ты его, товарищ командир, - посоветовал Крысанов, - устал шибко, да и раненый он.
- Как? Ранен?
Грохотало сдернул со спящего шинель, ощупал его.
У бедра рука угодила в липкую сырость.
- А ну, свет сюда дайте!
Милый-Мой поднял со стола плошку, осветил кушетку. На ней расплылось темное пятно.
- Подшибли, значит, - заключил Грохотало. Посмотрел на запачканную руку. Завернул гимнастерку на спящем. - И не перевязан... Так какого же черта вы смотрите! - крикнул он, обращаясь ко всем.
- Да говорили, говорили мы ему, - затараторил Боже-Мой. - Ничего, говорит, не больно. Высплюсь, говорит, и все пройдет.
- Пройде-ет! - уже одному ему сказал Грохотало. - Пройдет! А ты первый день на фронте, что ли? Не знаешь, к чему это может привести? - Он осторожно накрыл Батова и быстро вышел из комнаты.
Скоро появилась Зиночка Белоногова со своей санитарной сумкой. Она сбросила с Батова шинель, скомандовала:
- Мальчики! Быстро - воды! Стол подвиньте сюда. Свет - на край... Та-ак.
Солдаты повиновались ей во всем.
Зина сняла с Батова поясной ремень с пистолетом, завернула гимнастерку на грудь. Потянула заправленную в брюки нательную рубаху - спиной прижата к кушетке.
- Ну проснись, проснись, милый! Чего это ты разоспался? - толкала она Батова в плечо.
Тот открыл глаза. Удивленно посмотрел на Зину. Попытался подняться. Она удержала рукой, приказала:
- Лежать!
- Это еще что за операция? - возмутился Батов. - Без разрешения спящего!
- Спокойно, миленький, спокойно! Нервы беречь надо. Пригодятся. Подними рубашку!
- Может, еще штаны снять прикажете? - уже без злости, полушутя спросил Батов.
- Обязательно прикажу. А как же мы перевязываться будем?
Батов усмехнулся и хотел отвести руку Зины, гладившую его по груди.
- Что за глупости! - строго прикрикнула Зина. - Я - медсестра, ты - раненый... Служба, дорогой, - добавила она, и в голосе послышались теплые, материнские нотки, хотя она была старше Батова всего на два-три года.
- Я вовсе не нуждаюсь в этой службе.
- Опять глупости. Рану надо обработать, перевязать. Тогда все скоро заживет... Мальчики, - спохватилась она. - Ах, вот и вода! Поставьте на стол и все - марш отсюда. Ваш командир какой-то ненормальный. С головы придется начинать лечить.
Солдаты вышли. Зина тоже выскочила на минутку и вернулась, неся огромную фиолетовую вазу с отбитой ножкой.
- Ничего лучшего не нашла, - виновато сказала она, - придется обмыть над этой посудиной.
- Не надо, Зина, - взмолился Батов. - Лучше я сам.
- Глупышка, - засмеялась она, - что же ты сам сделаешь?
- Сам, - жестко подтвердил Батов.
- Перестань дурить! - Зина свела черные тонкие брови у переносицы и уставилась открытыми черными глазами на привередливого пациента. - Слышишь, перестань! В конце концов - я замужняя женщина. Позавчера мы с Леней Сорокиным поженились. Понятно? И нечего тебе девочку из себя строить!
Она расстегнула пуговицы, сдвинула брюки, обнажив рану на бедре. Батов отвернулся к стенке. Он больше не сопротивлялся.
- Вот так, славненький, так. Сейчас обмоем, обработаем... Гимнастерочку придется сменить, брюки - тоже. Эти чинить надо, - ворковала Зина. - Смотри, нарушен не только кожный покров, но и мышцы повреждены. Надо бы спокойно полежать недельку... Хоть бы денька три. Придется направить тебя в санроту.
- Никуда я не пойду.
- Хорошо, хорошо - никуда не пойдешь. Только не вздумай отлынивать от перевязки. Инфекция в таких случаях на девяносто процентов обеспечена. Только недогляди. Может быть, уже есть.
Широким бинтом Зина накладывала повязку, приятно обжимая раненое место.
- Вот видишь, как все хорошо и просто, а ты упрямился. У нас так не делают. Нельзя. А теперь давай посмотрим, что на щеке... Здесь совсем хорошо, только кожа ободрана. Помажем и завязывать не будем: так скорей засохнет... У-у, милый, а седые волосинки на висках сегодня появились, да?
- Не знаю. Раньше, кажется, не было. На моих висках не очень заметно. А у вас... давно?
- Ой, да я ведь уж старенькая... Давно. Еще на Висле. Черная я, вот их и видно так сильно.
За этой болтовней незаметно летело время, и Батов почувствовал себя в домашней, уютной обстановке, далеко от Данцига, от фронта: так подействовало на него "волшебное слово" Зины.
- Все, все, мой хорошенький. Но завтра чтоб перевязка была обязательно. Надо внимательно следить, как поведет себя рана. Смотри, не наделай глупостей! Приходи.
- Хорошо, Зиночка. Спасибо. А кто будет перевязывать, вы или Тоня? - шутливо спросил Батов.
- Тоня? - часто заморгала глазами Зина. - Тони уже нет...
- Как нет? Совсем?
- Хватит вам тут медицину разводить, - распахнув дверь, сказал Грохотало. - Ты, Зиночка, не изводи его. Человек еще не ужинал!
- Да, да, - спохватился Батов, - даже не обедал и уж не помню, завтракал ли.
- Совсем, - тихо обронила Зина. - Ты слышал? - обратилась она к Грохотало.
- Что?
- Тоню нашу там, за первым домом... миной.
- Слышал, - вздохнул Грохотало. - Ну, пошли. Я тоже не ужинал. Ждал, когда выспится этот забулдыга. Спит, как с большого похмелья.
Вышли в соседнюю комнату. Там вповалку спали солдаты. За столом - Седых и Дьячков. Валиахметов выставил бутылку коньяка. Еще одна, точно такая же, но почти пустая, стояла на столе. От раскрасневшегося лица Дьячкова вполне можно было прикуривать.
- Долга, долга спали, товарищ младший лейтенант, - укоризненно качал головой Валиахметов, открывая крышку котелка. - Вся теперь холодный. Как его кушать будешь?
- Сойдет, - сказал Батов и сел рядом с Грохотало. Против Седых стоял раздвижной серебряный стаканчик, которым он разливал коньяк по кружкам.
- За твое боевой крещение, милый человек, - поднял стаканчик Седых, обращаясь к Батову.
Выпили.
- Тебе, Дьячков, кажется, хватит, - заметил Грохотало. - Ты же сразу больше полкружки хватил.
- Ничего не хватит, - храбрился Дьячков. - Утром, как штык, в строю стоять буду.
Батов долго не ел, ослаб и после первой порции коньяка услышал легкий шум в голове.
- Ешь, ешь больше, товарищ младший лейтенант: шибка полезна, - угощал ординарец.
- Подбавь ему, Валиахметов, подбавь! - дурачился Дьячков, тараща хмельные глаза.
- К черту! - запротестовал Батов. - "Валиахметов", "Грохотало" и всякое такое. Что мы, чужие, что ли? Как вас зовут, Валиахметов?
- Я говорил вам: Валей Абдулзалим-оглы Валиахметов.