54. Оливки
Нермин всполошилась - вдруг теперь сыновья не вернутся? Дни шли, тревога все разрасталась, и она, не выдержав, решила повидать подругу.
На задах дома Поликсена ломала хворост для жаровни. Она уловила смущение гостьи, постеснявшейся сразу обращаться с просьбой. Та не знала, куда девать глаза, и крутила в руках горшочек, засовывая в него пальцы. По горшочку-то Поликсена и догадалась, зачем пришла Нермин, но немного помучила ее и лишь потом сказала:
- Да говори же, чего тебе надо! Ну, в чем дело?
- Ох, Поликсена! - решилась Нермин. - Я доела оливки, что ты дала мне на счастье. Съедала по одной в день, как ты велела, все было хорошо, но вот съела последнюю, и теперь боюсь, что удача сгинет и сыновья не вернутся. Ужасно неловко, в жизни бы не попросила, но… нет ли у тебя еще? Мне неймется. И вот, возвращаю Искандеров горшочек, как ты просила.
Поликсена рассмеялась:
- И это все?
Она вошла в дом, доверху насыпала горшочек оливками и, отдавая его подруге, сказала:
- Как христиан забрали в трудовые батальоны, от Мехметчика ни весточки.
У Нермин набежали слезы.
- Счастливых оливок хватит нам обеим?
- Молись о хорошем урожае, - ответила Поликсена.
Женщины обнялись, и Нермин пошла домой. На ходу она съела по оливке за каждый пропущенный день.
55. Мустафа Кемаль (12)
Энвер-паша, молодой, респектабельный, красивый и энергичный муж племянницы Султана, с наполеоновским размахом замышляет явные провалы. Мустафа Кемаль уже притормозил исполнение одного безумнейшего плана - послать через Персию в Индию три полка и взбунтовать тамошних мусульман. С той же целью Энвер направляет в Афганистан человека, абсолютно не сведущего в организации мятежей, и тот возвращается, щедро одарив золотом афганских военачальников, которые затем таинственно исчезают.
Теперь Энвер желает атаковать Россию. Он давно мечтает расширить империю на восток и никогда не расстанется с этой мечтой, которая станет главной причиной поражения в войне. Вдобавок Энвер требует немедленного наступления на юге.
Генерал Лиман фон Сандерс резко возражает против восточной кампании, поскольку требуется долго готовить, переоснащать и укрупнять части, но Энвер лично возглавляет поход и бодро движется к России через Кавказские горы. Высота три тысячи метров, температура - 26°, местами глубина снежного покрова шесть метров, все время идет снег. Большинство солдат замерзает насмерть, остатки армии русские разбивают под Сарикамишем, а 10 000 человек, которым удалось вернуться, сметает тиф. Бедствие невообразимых размеров.
На юге атакована восемнадцатитысячная армия, которая движется через Синайский полуостров и Суэцкий канал. Шести сотням удается пересечь канал, но им противостоят англичане. Египетские мусульмане не бунтуют против колониальных хозяев, генеральный план неизбежно рушится. Армия возвращается в Палестину; на перекличках в ней насчитывается на три тысячи человек меньше. Англичане энергично укрепляют линии обороны Суэцкого канала, он надолго становится неприступным.
В Стамбуле Мустафа встречается с бледным и потрясенным Энвером. Тот понятия не имеет, куда надлежит отправиться Кемалю, и советует поспрошать в Генеральном штабе, где, как ни странно, не слыхали ни о Мустафе, ни о 19-й дивизии под его командованием. Наконец в путанице разбираются, и Кемаль отбывает на Галлипольский полуостров в Майдос. Это прелестный портовый городок, где в просторных домах обитает масса зажиточных греков. Здесь великое множество ювелиров. После войны, когда греков не будет, городок переименуют в Эджеабад и установят несколько статуй Мустафы Кемаля Ататюрка, а местные оптимисты будут неустанно проводить раскопки в поисках денег и драгоценностей, которые греки вроде бы запрятали в садиках, стенах и погребах.
А сейчас Мустафе Кемалю придают 57-й полк, неукомплектованный, необученный и неоснащенный. Его войскам предстоит пережить мощные обстрелы и отразить многочисленные набеги диверсионных отрядов союзнических сил, намеревающихся разрушить оборону. Прибывают 72-й и 77-й полки, но Мустафа рассчитывал не на такие части. Они состоят в основном из арабов, не умеющих и не желающих воевать. Мустафа Кемаль упрямо требует нормальных турецких солдат, но ему отказывают.
В Майдос попадает Каратавук, наскоро посвященный в тайны военного искусства и оказавшийся прирожденным снайпером. Он пылко проникается духом джихада, ему не терпится встретить Пророка в райском саду. Кроме того, взволнованный красотами природы на Галлипольском полуострове, он в странном экстазе пишет матери:
Дорогая мама,
ты можешь гордиться, что произвела на свет двух солдат. Как возрадовалась моя душа по получении письма, что по твоей просьбе написало соседское перо. В письме столько советов! Мне его передали, когда я сидел под грушей у ручья посреди Дивринской равнины, столь прекрасной и зеленой. Моя душа, уже очарованная прелестью этого края…
56. Письмо от Каратавука
Запустив круг, Искандер послал ему вдогонку еще пару толчков, словно извещая о намерении хорошенько поработать, смочил руки в миске, стоявшей рядом на табуретке, и взял большой ком глины. Нередко он сам не знал, что будет лепить, пока не приступал к работе. Гончар как бы отдавал дань уважения материалу, у которого частенько уже имелись собственные планы, во что он желает превратиться. Иногда заготовка вихлялась и разваливалась, если Искандер пытался вылепить миску из глины, которой хотелось стать горшком, или наоборот, а потому следовало просто помять и почувствовать в пальцах материал, а потом наблюдать, как он во что-то превращается. "Не спеши, - говорил себе Искандер. - Торопливая кошка наплодит чудных котят".
Теперь он работал и для того, чтобы отвлечься. Сыновья ушли на войну, жене с дочерьми приходилось в поле трудиться за себя и за мужчин, и они постоянно хворали - такова, по-видимому, природная женская напасть. Вполне вероятно, что не сегодня-завтра Искандеру тоже придется идти на войну, если власти вспомнят о его существовании, ибо после действительной службы еще полжизни находишься в запасе. Искандер с содроганием вспоминал о пяти годах в армии, хоть обзавелся там незабвенными друзьями и понял, что можно вытерпеть самое ужасное. Да, идет джихад, и Искандер должен бы с радостью умереть во имя любви к Аллаху, но все же верующего человека озадачивало, почему арабы и мусульмане с другого края Персии стакнулись с англичанами. Похоже, лишь турки воспринимают джихад серьезно. "Я турок", - думал Искандер. Мысль крутилась в голове, напоминая о днях, когда это слово подразумевало нечто постыдное - варвара с Востока. Теперь вместо "мы османцы" или "мы оттоманы" люди говорили "да, мы турки". Как странно: слова меняют мир, а мир меняет слова. "Турок Искандер", - шептал гончар, изучая новое и странное ощущение - его личность будто стала глубже и больше его самого. Некоторые говорили, что "турок" означает "сила". Искандер крепче сжал комок, и глина вылезла между пальцами.
- Ага, подсвечник, - сказал он.
- Селям алейкум, - произнес над ухом чей-то голос, и Искандер, глубоко погруженный в свои мысли, комично подпрыгнул. Схватившись за колотящееся сердце, он взглянул на незнакомца, который слегка поклонился, разом здороваясь и извиняясь. Искандер увидел дружелюбное пухлое и сильно загоревшее лицо, увенчанное потертой запыленной феской, а по одежде понял, что некогда человек был богат, но сейчас переживает трудные времена. Говор выдавал в пришельце южанина, возможно, киприота. - Простите, - сказал человек, - не вы ли гончар Искандер? - Кивнув на круг, он добавил: - Есть повод считать, что это вы. Извините, что отрываю вас отдел. Говорят, усердный труженик сродни бойцу на священной войне.
- Хорошая поговорка - приправа речи, а изящная ложь приятнее неряшливой правды, - ответил Искандер. - Но у меня сыновья на фронте, их-то работа посерьезней, чем моя.
- Ненадежные времена, - сказал незнакомец. - На севере большая битва.
- Там мои сыновья, в Галлиполи, - вздохнул Искандер. - За войной легче следить, когда воюют чужие дети.
- Возможно, я вас утешу. - Порывшись среди заткнутых за пояс пистолетов и ятаганов, незнакомец достал изрядно замызганный конверт. Письмо, явно погулявшее по рукам, несло следы людей, у которых побывало: сажа из кузницы, мед с чьего-то стола, смазка, вероятно, с тележной оси, оливковое масло, оставившее на бумаге прозрачный кружок, и запах пачулей. - Извините, что так измялось, - сказал незнакомец, - но письмо добирается как только может. Мне его дали в Телмессосе, узнав, что я направляюсь в эти края. Желаю вам добрых вестей.
Взволнованный Искандер вертел письмо в измазанных глиной руках. Прежде он никогда не получал писем, и сейчас, ощущая себя невероятно важным, сильно испугался.
- Позвольте предложить вам чаю? - обратился Искандер к путешественнику.
- Ради бога извините, - ответил незнакомец, - но я выпил чаю, едва добрался сюда - жарко, устал. Конечно, прежде следовало разыскать вас, но плоть слаба. Так что чай я уже пил, но все равно спасибо. У меня мало времени, я направляюсь в Книдос, может, удастся найти рыбацкую лодку, которая подбросит меня дальше. Мы с моими ногами уже находились.
- Лишь в путешествии созревает человек, - заметил Искандер, который последние пятнадцать лет дальше Смирны не ездил.
Незнакомец улыбнулся и горестно, понимающе хмыкнул:
- Каждое путешествие - кусочек ада. Будьте здоровы.