Лейлу, не знавшую о дневных происшествиях, просьба удивила и слегка позабавила.
- Спасти? От чего? С каких это пор мне стали молиться?
- За нами прислали курдов. Пожалуйста, попросите Рустэм-бея заступиться за нас.
- Кто такие курды, Гадар-ханым? Вроде солдат?
- Тридцать лет назад наши семьи перебрались сюда из Вана, чтобы от них избавиться. Курды, наездники, живут племенами. Они дикари и ненавидят нас.
- Никогда о них не слышала, - сказала Лейла, полагая, что все не так уж страшно.
- Они нездешние, откуда вам знать? Пожалуйста, попросите Рустэм-бея спасти нас.
Лейла-ханым беспомощно развела руками:
- Его нет. Он уехал в Телмессос, но к завтрему должен вернуться.
- А когда, когда?
- Не знаю. Правда, не знаю.
Гадар ткнулась лицом в руки и запричитала:
- Господи, господи, господи! Доченьки мои, бедные девочки!
Лейла сползла на пол и, утешая, обняла армянку. Гадар это показалось очень странным. Как все в городе, она считала Лейлу-ханым всего-навсего шлюхой, пусть и живущей с агой, и не подобало дозволять ей обнимать себя. Но Лейлино тело было таким мягким, таким материнским, от нее так тепло пахло духами и розовой водой, что Гадар дала себе волю немного поплакать в ее объятьях. Потом встала, отерла глаза и сказала:
- Пропала моя последняя надежда. Храни вас господь, Лейла-ханым.
- И вас тоже. - Лейла сама уже готова была расплакаться.
Гадар безвольно уронила руки.
- Мы лишь хотели спокойно жить и честно зарабатывать на пропитание. Все было так хорошо.
Лейла сдернула с запястья золотой браслет и подала Гадар.
- Возьмите, сможете продать. Мне он ни к чему, у меня еще есть.
- Спасибо вам, Лейла-ханым. Я приму это во имя Господа, по необходимости. И очень прошу простить.
- Простить? За что?
- За все, что о вас говорили.
С этими словами Гадар вышла. От стыда и возмущения у Лейлы горели уши, хотя она понимала, что аптекарша не желала ее обидеть. Лейла взяла лютню и играла, пока не восстановилось душевное равновесие.
Так получилось, что Рустэм-бей появился именно в тот момент, когда колонна изгнанников сворачивала на развилке к югу. Стоял одуряюще жаркий полдень, путники не ели и не пили с рассвета. Троих обессилевших стариков уже забили до смерти прикладами, чтобы не тратить патроны, а вся сносная обувь перекочевала на ноги конвойных. У людей кровоточили ступни, обожженные убийственно раскаленными камнями. Женщины заунывно тянули нескончаемый стон-плач, мужчины смаргивали пот и возносили вечно пустому небу невнятные молитвы, желая, чтобы все поскорее закончилось. Многих уже хотя бы раз избили, а через полчаса после выхода из города всем велели сдать захваченные с собой ценности.
Издалека услышав жуткий стон, Рустэм-бей поразился зрелищу, когда лошадь вынесла его к колонне. Еще больше он изумился, увидев знакомые лица людей, еще вчера известных всему городу. Рустэм не верил себе, глядя, в какое жалкое скопище они превратились.
Он тотчас понял, что произошло. Он был наслышан о высылках и в принципе не сочувствовал жертвам. Как и всех, его возмущала вероломная измена людей, которые предали Султана, дезертировали и ударили армии в спину. Он ловил себя на том, что хмурится, завидев армянина, негодуя на все их племя впервые в жизни. Однако ему хватало ума понять, что никто из этих армян и не приближался к фронту, они никого не ударяли ни в спину, ни куда еще. Наоборот, Левон Крикорян неизменно хлопотал при редких хворях аги, и его снадобья обычно помогали.
Подъехав к вставшей колонне, Рустэм-бей увидел лес протянутых в мольбе рук. Он смотрел на измученные лица, слышал отчаянные, невнятные крики о помощи. На мгновенье Рустэм-бей застыл в растерянности, но затем справился с собой и, пришпорив лошадь, подъехал к сержанту - явно здесь старшему. Приняв властный вид важного господина, кем, в сущности, и являлся, ага спросил напрямик:
- Кто приказал забрать этих людей?
Перепуганный и удивленный сержант достал из-за пояса документ.
- Приказ губернатора, эфенди.
Взяв бумагу, Рустэм-бей сделал вид, что читает. Сквозь вычурную каллиграфию и невероятно витиеватый официальный слог не продрался бы и образованный человек, к числу коих Рустэм-бей вообще-то не принадлежал. Однако, увидев хорошо знакомую губернаторскую печать, он понял, что документ подлинный, и молча вернул его сержанту.
Одна женщина ухватила Рустэма за ногу и взмолилась:
- Спасите нас, ради бога, спасите, Рустэм-бейэфенди!
- Приказ губернатора, - ответил ага. - Ничего не поделаешь. Иначе бы вызволил вас, клянусь Аллахом. - Он взглянул на маленькое море запрокинутых отчаянных лиц и печально помотал головой: - Времена плохи. Мир захватил сатана.
Оглядев разбойничий отряд узколицых курдов, Рустэм-бей вдруг с удивлением заметил, что все они нелепо обвешаны дорогими женскими украшениями.
- Я знаком с губернатором, - без обиняков заявил он. - Если эти люди пожалуются на дурное обращение, вас всех расстреляют. Каждый тюрбан лишится башки, каждая лошадь - всадника, и каждое тело будет гнить без савана непогребенным. Я добьюсь фатвы , и рай навеки захлопнется для ваших душ.
Впечатляющая угроза по-настоящему испугала курдов, наступило молчание, и тут выяснилось, почему колонна остановилась. Из рощицы неподалеку раздался пронзительный вопль. Левон Крикорян ухватился за стремя аги и закричал:
- Мои девочки! Мои дочери, эфенди, мои девочки!
Пришпорив лошадь, Рустэм-бей стремительно обогнул рощицу и увидел пятерых конвойных, которые злорадно срывали одежду с трех брошенных на землю дочерей Левона. Несомненно, в изнасиловании собирались поучаствовать все конвоиры по очереди. Девочки бешено сопротивлялись и смогли закричать, потому что как-то умудрились выплюнуть кляпы.
Выбора не было, и Рустэм-бей, словно охваченный чужой отвагой, выхватил из-за пояса пистолет с серебряной рукоятью, подъехал ближе и рявкнул:
- Именем Султана-падишаха, грозы мира!
Слегка опешившие курды удивленно замерли, а с земли на Рустэма смотрели огромные, полные отчаяния глаза растерзанных девочек.
- Именем Султана! - повторил он.
Повисло долгое молчание, пока Рустэм-бей оценивал степень тупости насильников, а те, в свою очередь, пытались определить, насколько он важен. Они сразу смекнули, что это не просто богатый и знатный, но весьма влиятельный человек: сияющие сапоги, чудесного сукна шальвары, красный шелковый пояс, идеально вычищенная феска и навощенные усы. Под полуденным солнцем посверкивали пистолет, рукоять и ножны ятагана; незнакомец восседал на красивом и горячем гнедом коне, по сравнению с которым лошади конвоиров выглядели жалкими одрами. У всех конвойных мелькнула одна мысль: такого господина вполне стоит грабануть. Однако никто пока не отваживался, тем более что правая рука человека, покоившаяся на лошадиной шее, сжимала револьвер, ненароком направленный в их сторону.
Определив, что степень тупости конвойных весьма высока, Рустэм-бей сказал:
- Этих женщин трогать нельзя. Они уже заняты.
- Заняты, эфенди? - переспросил один конвойный.
- Да. Все согласовано, их забрали по ошибке. Они мои, я приехал за ними. - Рустэм-бей взглянул на девочек, мысленно умоляя их молчать.
Конвоиры в замешательстве переглянулись.
- Одна должна стать моей женой, две другие обручены с моими братьями, - твердо сказал Рустэм-бей.
- Три брата берут в жены неверных? - спросил другой конвоир. - Да еще сестричек?
- Выйдя замуж, они станут мусульманками, - заявил Рустэм-бей.
- Этой всего лет десять, - сказал первый конвоир, показывая на Сосси. - Какая из нее жена?
- Раз годится для изнасилования, то и в жены подойдет, - ответил Рустэм-бей. - Вы едва не надругались над моей нареченной и невестами моих братьев. - Он приподнял пистолет. - Вам известно, чем карается изнасилование. А я хорошо знаком с губернатором. Скажите спасибо, что избавил вас от преступления и последующего наказания.
Конвоиры прикинули: кажется, мужик и впрямь знает губернатора и вполне сможет устроить им забивание камнями. К тому же появление аги и возникшая перепалка напрочь остудили их садистский раж, сбив весь настрой.
По лицам конвоиров Рустэм-бей понял, что победил, и властно приказал:
- Возвращайтесь к своим! - И обратился к девочкам: - Оставайтесь здесь, пока я не вернусь.
В сопровождении растерянных, насупившихся конвойных он подъехал к толпе, взглядом отыскал Левона и поманил. Нагнувшись с седла, Рустэм-бей прошептал:
- Я спас твоих дочерей. Но всех спасти не могу.
- Сберегите их, Рустэм-бейэфенди, - сквозь слезы попросил Левон, целуя его руку.
- Честью клянусь, - ответил Рустэм-бей.
К вечеру измученный и пропыленный ага добрался до города. Его все еще потряхивало от своего немыслимого героизма. Он не мог забыть найденные на дороге трупы забитых насмерть стариков, которых знал с детства. Несчастные девочки быстро обессилели; пришлось усадить их рядком на изможденную лошадь. Дома Рустэм-бей отправил сестер на женскую половину, а сам обиходил лошадь, ибо останки всех его конюхов уже давно разлагались в сырой земле русского фронта.
Благородно преодолев первоначальную ревность и подозрения насчет мотивов аги, Лейла-ханым вымыла и надушила сестер, переодела в новое и заставила немного поесть. До поздней ночи она под аккомпанемент лютни грустно пела полузабытые греческие колыбельные, а перепуганные девочки жались друг к другу и дрожали.