Абдулхамид посмотрел ему вслед, отметив, что даже в намеренно горделивой походке аги сквозит убитость.
Он сел на скамеечку и глубоко вздохнул. Из-за полога снова раздался слабый голосок Тамары:
- Муж приходил? Я узнала голос.
- Он все еще любит тебя.
- Ничего он не понимает в любви, - горько вздохнула Тамара.
- Как и ты, дочка, как и ты, - сухо буркнул имам и начал седлать Нилёфер.
Меж тем у Айсе вызрели свои планы насчет поправлявшейся Тамары. Она не была жестокосердой, но уход за падшей женщиной - большая обуза, когда других дел невпроворот, а средств мало. Нет, она не стремилась выдворить Тамару, просто хотела, чтобы все вернулось в привычную колею, когда не нужно напрягаться и невозмутимо противостоять сплетням тех, кто тычет пальцем и, прикрывшись рукой, пошучивает: мол, ходжа возьмет распутницу второй женой, либо сдаст внаем чужакам.
Пробравшись сквозь шумную толчею улиц, Айсе вышла к задам дома Поликсены. Стукнула в ставень, разулась и поставила чувяки в нишу, вырезанную в крепкой стене, где угнездилась обувь всевозможных размеров и видов. Хорошо знавший семью сразу мог определить, кто дома, а кого нет.
Поликсена высунулась из окна, радостно взвизгнула и замахала руками:
- Мерхаба! Мерхаба!
Они с Айсе дружили всю жизнь: в детстве вместе возились в дорожной пыли и подскакивали на коленях у бабушек с дедушками. Обе в шесть лет даже чуть не умерли от дифтерита. Женщины обнялись и вошли в дом, затеяв радостную трескотню ни о чем, неизменно сопровождающую подобные встречи, даже если они случаются каждый день.
С ахами и охами они уселись на оттоманки и принялись лузгать фисташки с дынными семечками; шелуху бросали в жаровню, успевая приголубить с полдюжины ребятишек. Айсе схватила Филотею и так крепко сжала в объятиях, что та поморщилась.
- Какая же ты замарашка, мой тюльпанчик! - ласково ворчала Айсе, пальцем грубовато стирая грязь с лица девочки.
- Всюду ей нужно сунуться! - сказала Поликсена. - Никакого от нее покою!
- Она у нас красавица. В жизни не видела такого прелестного ребенка, честно!
- Кругом так говорят. Вся в мать. - Поликсена с притворным самодовольством стала прихорашиваться.
Айсе рассмеялась и погладила руку подруги.
- Конечно, так оно и есть, - сказала она и возобновила нежную атаку на девочку. - Уж такая прелесть, уж такая миленькая, прям затискать хочется!
- Перестань, - сказала Поликсена. - Она и так задается - стоит и любуется собой в луже. Господи, а что будет, когда до зеркала подрастет?
- Говорят, маленький Ибрагим в нас влюблен? - Айсе ущипнула Филотею за щеку. - У крошки принцессы есть воздыхатель!
- Бедняга, совсем голову потерял! Ходит за ней верной тенью.
- Как мило! Может, и поженятся.
Кашель из темного угла уведомил, что несокрушимый прадед Поликсены Сократ с его неизменным ходом мысли пребывает на своем всегдашнем месте.
- Ну, все, - шепнула Поликсена. - Сейчас старый хрыч опять задвинет речугу.
- Знаете, мне девяносто четыре года, - надтреснутым, дребезжащим голосом сказал старик, перебирая четки.
- А, дедушка! - Айсе подошла и почтительно чмокнула его в холодную пергаментную руку. - Девяносто четыре года! Надо же!
- У меня двенадцать детей.
- Ох, дедушка Сократ! Подумать только!
- Шестьдесят внуков.
- Неужели? Вот это да!
- Еще сто двадцать правнуков.
- Ой, дедушка!
- И даже двадцать праправнуков.
Поликсена, улыбаясь, подтолкнула Айсе и шепнула:
- Вот сейчас!
Старик подался вперед:
- И знаете что?
- Что, дедушка? - послушно спросила Айсе.
Старик ангельски улыбнулся, передернул плечами и заявил:
- Все они говно!
Айсе с Поликсеной рассмеялись, а старик просто лучился довольством - рот в колючей седой щетине разъехался чуть ли не до ушей с отвислыми мочками. Дед поднял трясущийся палец с намотанными четками и ткнул в Поликсену:
- Она думает, я шучу.
С этими словами он вернулся в свой сумеречный мир с бесконечно повторяющимися воспоминаниями.
- Старый хрыч! - пробурчала Поликсена. Ее слегка смутила новая концовка речи, прозвучавшая впервые.
С улицы донеслась очень громкая и невероятно заливистая птичья трель, совершенно невозможная для пернатых. Айсе удивленно вскинула брови. Поликсена махнула рукой, звякнув соскользнувшими с запястья браслетами:
- Опять Мехметчик с Каратавуком вызывают друг друга свистульками.
- Вот уж парочка! - воскликнула Айсе. - Мехметчик повсюду носится в красной рубашонке, будто он малиновка, а Каратавук в черной изображает дрозда. Непременно кто-нибудь грохнется со своей свистулькой и распрощается с зубами.
- Без зубов оно и проще, - заметила Поликсена. - Пусть хоть все вышибут, лишь бы угомонились.
- С другой стороны, - задумчиво продолжила Айсе, - когда ж еще побеситься, как не в детстве?
- Как там прелюбодейка? - спросила вдруг Поликсена. - Скоро ты с ней развяжешься? По-моему, ты просто святая. Чего с ней делать-то?
- Для нее только одно место, - ответила Айсе. - Но, боюсь, она этого еще не поняла.
- Вот уж судьба! Но по заслугам.
- Она не такая уж плохая, - вступилась Айсе.
- Не плохая! После того, что натворила?
- Я хочу сказать, в ней нет злобы. Все равно, у нее теперь одна дорога, и жутко, как подумаю, что сказать об этом придется мне.
- Может, все-таки сама дотумкает? - поджав губы, предположила Поликсена.
- Иншалла, - с надеждой сказала Айсе. - Слушай, выручишь меня? Окажи небольшую услугу.
- Я не стану приглядывать за шлюхой, если ты об этом. Не дотронусь до нее, и не проси!
- Нет-нет, я хочу, чтобы ты попросила за меня вашу Деву Марию Панагию. Вот деньги. - Айсе порылась за поясом и достала монеты. - Поставь за меня свечку, поцелуй икону и попроси Панагию скорее исцелить Тамару-ханым, чтобы я зажила прежней жизнью. Между нами - и ни единой душе не говори, а то мне конец, - меня тревожит, что Абдулхамид так часто с ней разговаривает. Она смеется, а мне беспокойно. Вот так женщина и завоевывает сердце мужчины - заставляет поверить, что с ним весело.
- Ох уж эти мужья! - воскликнула Поликсена. - Наверное, Господь шибко ненавидел женщин. - Она взяла монетки и положила на низкий столик подле блюда с фисташками. - Конечно, я попрошу Панагию. А ты, пожалуйста, привяжи лоскуток к гробнице вашего святого и попроси, чтобы мой прадед прекратил свои шутки.
- Ты сама можешь привязать лоскуток, - сказала Айсе. - Все привязывают. Я даже еврея видела, ну того, с потешными глазами, что на одной улице с армянами живет. Может, это и христианский святой, кто его знает. - Она помолчала и жалобно спросила: - Сделаешь прямо сейчас?
Женщины под руку отправились к церкви Николая Угодника, заступника девственниц и детей. Усевшись под солнышком на паперти, Айсе ела фиги и смотрела вдаль на долину с речушкой, убегавшей в море. По рассказам, в далеком прошлом там был торговый порт с величавыми кораблями, но потом в бухте появилась отмель, и река съежилась, оставив плодородную почву в уплату за потерю торговли. Абдулхамид арендовал у Рустэм-бея небольшой надел, куда ежедневно наведывался, чтобы собрать упрямых черепах, объедавших его посевы. Он отвозил их в мешке за холм, надеясь, что они больше не вернутся. Айсе подумалось, как нелегко быть замужем за таким добрым человеком, поскольку есть очень большая разница между "добрым" и "здравомыслящим", и здравомыслящий человек не станет тратить время на возню с черепахами и падшими женщинами.
Поликсена вошла в церковь и перекрестилась. Она поцеловала икону, положила монеты Айсе в ящик, взяла свечку и, запалив от горящей свечи, установила в серебряной чаше с песком. Еще раз перекрестилась и воззрилась на икону. Говорили, ее написал сам святой Лука, а принадлежала она Николаю Угоднику. Серебряный с позолотой оклад оставлял открытыми только лица и руки Богородицы и Младенца. Особо почитаемая икона называлась Панагия Сладколобзающая: у Марии нежное лицо, карие глаза и золотое сияние вокруг головы, на сгибе руки она держит младенца Иисуса, а он ручонками обхватывает ее за шею. В верхних углах образа ангелы со слегка осоловевшими ликами молились, скрестив руки на груди. Сия трогательная картина сотворила множество чудес, и не удивительно, что в нее свято верили столетиями.
Поликсена еще немного полюбовалась образом, и на нее снизошел молитвенный настрой.
- Матерь божья, - начала она, - пособи Айсе в ее тяготах. Она хоть и неверная, но хорошая, и в тебя верит, так что греха нет, правда? Пожалуйста, сделай так, чтобы Тамара-ханым сама все поняла и Айсе не пришлось ничего говорить, потому что это ужасно. Прошу, помолись за всех нас, сохрани моих детей и прими мой поцелуй.
Поцеловав икону, Поликсена вышла из церкви и сощурилась от яркого солнца.
- Как думаешь, она тебя услышала? - спросила Айсе.
Спустя две недели, в пятницу, она вывела Тамару из стойла Нилёфер. Молодую женщину пошатывало от слабости, а еще от отчаяния и дурных предчувствий, однако она понимала, что другого выхода нет, и не сопротивлялась, когда супруга ходжи вела ее за локоть.