Немецкий фугасный снаряд летел в эту цепь. Он уже дошел до верхней точки траектории и начал снижаться, набирая скорость и воя все пронзительней.
Войновский продолжал ползти вдоль цепи. Беспалов полз за ним и то и дело тыкался каской в валенки Войновского. Тогда Войновский оборачивался и сердито дрыгал ногой. Третьим полз Стайкин, время от времени подталкивая Беспалова под коленку стволом автомата, отчего тот принимался ползти быстрее и снова натыкался на Войновского.
Войновский полз и думал о том, что через минуту они доползут до позиции противотанкового ружья, и он сделает несколько замечательных выстрелов. Первым выстрелом он убьет снайпера на колокольне, а следующими - по амбразурам - выведет из строя все вражеские пулеметы. Тогда цепь поднимется в атаку, и они захватят берег.
Беспалов снова ткнулся ему в валенок, и Войновский сердито дрыгнул ногой.
В пятидесяти метрах позади цепи, неподалеку от позиции противотанкового ружья лежал пулеметчик Маслюк. Во время последней атаки Маслюк, поддерживая цепь огнем пулемета, выпустил три ленты; ствол пулемета раскалился до такой степени, что вода в кожухе закипела. Маслюк прижался к пулемету, чувствуя сквозь одежду приятную теплоту ствола, согреваясь и думая о том, что сейчас он согреется, возьмет котелок, пробежит к воронке, чтобы набрать там воды и залить кожух пулемета.
Ефрейтор Шестаков лежал, докуривая цигарку, и соображал, где бы ему раздобыть еще два запасных магазина к автомату. Он докурил цигарку, пока она не стала жечь пальцы; бросил окурок в воронку и принялся набивать диски.
Через пять или шесть человек от Шестакова лежал Севастьянов. Он лежал, закрыв глаза, и лицо его светилось непонятной, загадочной улыбкой. Время от времени Севастьянов беззвучно шевелил губами, а потом снова улыбался таинственно и радостно. Мысли его были далеки от войны: Севастьянов вспоминал прочитанную давным-давно книгу.
Рядом с Севастьяновым лежал Ивахин. Он быстро сдвигал и раздвигал ноги, пытаясь согреться, и вспоминал о том, как Леля провожала его на вокзале. Она вцепилась в него руками, ртом и ни за что не хотела отпускать от себя. И долго его рубаха была мокрой от ее слез, а неделю назад Леля написала, что просит простить ее и забыть, потому что она встретила другого, настоящего, и полюбила его: он фронтовик и с орденами. От этого воспоминания Ивахину стало еще тоскливей и горше.
Недалеко от него расположился пожилой солдат Литуев. Он лежал ногами к берегу и грыз сухарь. Скулы его быстро двигались под заиндевелым подшлемником. Литуев увидел ползущего по льду Войновского и перестал жевать.
- Товарищ лейтенант, в атаку скоро пойдем? - спросил он.
- Пока не передавали, - сказал Войновский. - Я предполагаю, что с наступлением темноты.
- Не волнуйся, - сказал Стайкин, подползая, - тебя не забудем.
Подле Литуева лежали два солдата - Проскуров и Грязнов. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, тихо разговаривали меж собой.
- Я тогда ей и говорю: пойдем, пойдем со мной, не бойся, не съем...
- А она-то, она?..
- Поломалась для вида, потом пошла как миленькая. Пошли прямо в рожь...
- Эх, жизнь была. Представить невозможно.
- Товарищ лейтенант, - сказал Проскуров, увидев Войновского, - водку скоро выдадут?
- Старшина обещал к вечеру, - ответил Войновский. Он обернулся, чтобы посмотреть, ползет ли сзади Беспалов, и в это время услышал истошный, нечеловеческий вопль:
- Тикай!
Кричал Стайкин. Войновский зажмурил глаза, вжался в лед, не понимая еще, в чем дело.
Снаряд упал прямо в цепь. Он легко прошел сквозь ледяной покров, глухо взорвался в глубине. Огонь и вода вырвались наружу, встали столбом. Войновский почувствовал, как воздушная волна ударила в уши, кто-то выдернул из его рук автомат, он стал легким как перышко и полетел, переворачиваясь в воздухе, проехал по льду, перевернулся еще раз и, наконец, открыл глаза. И тогда увидел воронку, черную и громадную, как озеро. Она дымилась, волны кругами ходили по ней, вода с шумом скатывалась через края обратно.
Войновский услышал протяжные стоны и быстро пополз к воронке.
- Кто ранен?
- Ну и жаханул, гад. Чемодан.
Войновский обернулся. Рядом лежал Стайкин. Правая сторона его халата была в рыжих пятнах.
- Ранен? - спросил Войновский.
- Брызнуло. И водой облило. Жаханул чемоданчик.
Ранен был Литуев. Осколок перебил ему ногу, и Проскуров уже перевязывал ее индивидуальным пакетом. Литуев негромко стонал. Солдаты со всех сторон сползались к воронке.
- Ну и дал прикурить.
- Двести семь, не меньше.
- Хорошо еще, что фугасный. Осколочный всех бы накрыл. До свиданья, мама, не горюй.
- Товарищ лейтенант? - Шестаков подполз и принялся ощупывать Войновского.
- Увы! - сказал Стайкин. - Опять я остался жив, как сказал мой боевой друг в сорок втором году, выходя из сгоревшего танка.
- Постойте, постойте, - перебил Войновский. - Ведь тут, рядом с нами, когда мы ползли, лежал кто-то?
- С вами пополз. Из лейтенантов-то? Где он? - Шестаков приподнялся и стал осматриваться. - В меня который стрелял.
- Позади вас человек полз, товарищ лейтенант. Неужели пропал?
- Беспалов его фамилия, - сказал Шестаков, - из артиллерии. Свояк нашего Молочкова. И, выходит, за ним последовал?
- Беспалов! - закричал Стайкин. - Где ты? Издалека донесся сердитый голос:
- Чего тебе? Отвяжись.
- Все целы, товарищ лейтенант, - сказал Проскуров. - Все на месте.
- Нет, нет, - взволнованно говорил Войновский. - Я прекрасно помню, кто-то лежал здесь, в цепи. Как раз на этом месте. - Войновский показал рукой на воронку. - Я отлично помню. У меня хорошая зрительная память.
- Впрямь был кто-то, - сказал Литуев. Проскуров наложил ему жгут, и Литуев перестал стонать. - Он еще огонька у меня просил, а, я отвечаю: не курю.
- Память у тебя отшибло, - сказал Проскуров. - Это я у тебя огонька просил. А ты и сказал: не курю. А я, видишь, живой. Значит, это не я?
- Ты-то просил, это верно. А он тоже просил. Он тоже человек. Ой, тише ты. - Проскуров натягивал на раненую ногу валенок и сделал чересчур резкое движение, отчего Литуев вскрикнул.
- Кто же это? - спросил Шестаков, пугливо оглядываясь по сторонам.
- Севастьянов! - крикнул Войновский.
Севастьянова слегка отбросило взрывом в сторону, но он, кажется, даже не заметил, что рядом разорвался снаряд, и по-прежнему лежал, закрыв глаза и улыбаясь своим мыслям. Он все-таки услышал Войновского, посмотрел на него и приподнялся на локтях.
- Севастьянов, вы же рядом были. Вы не помните, кто лежал здесь?
- Не помню, товарищ лейтенант, - сказал Севастьянов. - Может быть, и я. Не помню. - Он лег и снова закрыл глаза.
- Где же он? - задумчиво спросил Шестаков и посмотрел на воронку. - Может, взрывом отбросило?
- Был, истинно говорю, был человек, - живо говорил Литуев. - Он еще огня у меня просил, а я отвечаю: не курю. А кто такой - убей, не помню.
- А ты иди, - сказал Стайкин, - не задерживайся. Без тебя разберемся. Ты теперь тоже с довольствия снят.
- И то верно. Пойду, братцы, не поминайте лихом. Живой буду, напишу. Прощайте, братцы. - Литуев пополз по льду, и раненая нога волочилась за ним, как плеть. Проскуров полз сбоку и поддерживал Литуева рукой.
- Из новеньких, может? - спросил Шестаков.
- Кострюков? - сказал Войновский.
- Кострюков еще утром уполз, товарищ лейтенант. Ему руку оторвало правую. Я сам его относил.
- Кто же это?
- Молочков! - воскликнул Стайкин. - Он самый.
- Он же убитый. - Шестаков посмотрел на Стайкина и покачал головой.
- Неужели не он? Ах, господи...
- А где Маслюк? - спросил Войновский.
Позади, за цепью поднялась рука, и громкий голос крикнул оттуда:
- Маслюк здесь. Живу на страх врагам. Сейчас с котелком к вам приду.
- Может, и не было никого, с перепугу мерещится. Такой снаряд жаханул.
- Человек ведь не может пропасть? Правда? - спросил Войновский и посмотрел на Стайкина. Стайкин пожал плечами, и вдруг глаза его сделались стеклянными. Войновский посмотрел по направлению его взгляда и вздрогнул. У края огромной воронки тихо и покойно покачивалась на воде белая алюминиевая фляга.
- Кто же это? А? - Войновский растерянно посмотрел вокруг и увидел, как солдаты быстро и молча расползаются прочь от воронки по своим местам. Шестаков посмотрел на воронку, быстро встал на колени, перекрестился и снова лег.
- Да, - сказал Стайкин. Он подполз к краю воронки, вытянул руку, поймал флягу, поболтал ею в воздухе. - Есть чем помянуть. Запасливый был человек.
Шестаков снова посмотрел на Стайкина и покачал головой. Войновский подполз к воронке и заглянул в воду. Вода была темная, глубокая и прозрачная. Она негромко плескалась о ледяную кромку, и Войновский ничего не увидел в глубине - только низкое, серое небо и свое лицо, незнакомое, искаженное и качающееся.