- Доверяю, - совсем стушевался Герман, - но... доверие нужно заслужить, - пытаясь вновь напялить испаряющийся на глазах образ Штирлица, добавил он, облекая последние слова в интонационную сталь.
- Не знаю, с чего начать...
- Начните с начала, - почти обрадовался оперработник, - хотя бы с того, когда эта звезда Давида впервые появилась?
- Вы издеваетесь?
- Ничуть, - снова входя в роль сурового следователя, парировал Герман.
- Тогда причём тут звезда? И кто такой этот Давид?
Герман начал подозревать, что и он, и студент держат в уме совершенно разные сюжеты.
- Ну, вы достаточно проницательный человек, Аркадий. Я же просто хотел зайти издалека, станцевать, что называется, "от печки", от вашего однокурсника Слонима...
- А, это вы про нашего Илью, что израильскую звезду себе нашил... А я-то думал! И что, она звездой Давида называется? Не знал, ей-богу, не знал! - Аркадий перевёл дух и даже рассмеялся. - Да, действительно, "от печки" начали. Если КГБ даже такие пустяки известны, то от вас вряд ли что можно скрыть. Герман Николаевич, скажите, а вы действительно про меня всё знаете?
До Германа стало доходить, что этот парень готов рассказать что-то, по сравнению с чем "маген Давид" на рукаве студента покажется невинной шалостью.
- Всё может знать Господь Бог, а нам хватает и сути.
- Тогда позвольте, я сам расскажу.
- Конечно, конечно, я весь внимание.
И Аркадий начал. То, что он в течение часа излагал оперработнику, казалось фантастикой. Аркадий имел близкую романтическую связь с любовницей известного диссидента Р. Для Германа эта встреча и полученная на ней информация буквально распахивали перед ним новые служебные горизонты. Он уже предвкушал, что совсем скоро ему дадут новую квартиру, спишут грехи его родственников и отправят учиться на разведчика.
Фабула рассказа комсомольского вожака была незамысловатой. Его детство прошло в глухой деревушке в Горном Алтае. Там же в десятом классе он влюбился в свою землячку, студентку журфака Валентину и, несмотря на разницу в возрасте, почувствовал ответное влечение. Однако Валентина оказалась практичной женщиной и на пятом курсе вышла замуж за англичанина, тоже журналиста. Когда Аркадий учился на втором курсе, подруга его юности успела развестись и обосноваться в Лондоне. Летом она приезжала в их родную деревеньку, где Аркадий, успевший к этому времени жениться, тайно встречался со своей первой любовью. От неё он узнал о Р. и последней вспышке страсти дряхлеющего диссидента. Аркадий знал много. Непонятно, по какой причине, он был единственным человеком, кому изливала душу красавица Валентина.
Герман был потрясён, однако скоро пришёл в себя и, отбросив все напяленные ранее маски, спокойно предложил:
- Аркадий, пиши!
- Что писать?
- Подписку о сотрудничестве.
- Вы хотите сделать из меня агента?
- Да, агента, в будущем, возможно, - нелегала!
Аркадий вдруг замялся, и, уже когда он собрался с духом что-то сказать, Герман его опередил.
- Аркадий, а ты как полагаешь, Р. - это враг?
- Да, наверное... Хотя...
- У тебя сомнения?
- Нет, но...
- Слушай, ты что - в кусты? Мне за тебя в Лондон лететь?
- Вы хотите сказать, что мне предстоит поездка в Англию?
- Если будешь работать вместе с нами - то да! Будешь хорошо работать - наградим!
- Посмертно?
- Да! То есть... Тьфу на тебя, Аркадий! Шутки в сторону, садись и пиши: я такой-то, такой-то, выражаю добровольное согласие оказывать...
- Погодите, я не успеваю записывать.
- Да пиши, что хочешь и как хочешь, главное - добровольно, конспиративно и без разглашения. Сам сочинишь?
- Ага!
- Продолжай, а я выйду, покурю, и не забудь выбрать себе псевдоним, чтобы всё, как у людей, вернее - как у Штирлица. Понял? - Получив утвердительный ответ, ликующий Герман вышел в коридор и блаженно затянулся сигаретой, потом вернулся к Аркадию и в трёх словах объяснил, что надо делать с Ильёй, чтобы тот перестал баламутить народ своими семитскими заморочками.
Герману повезло дважды. Его рапорт и сообщение Аркадия повергло руководство управления в шок. Добрейший Михаил Иванович сказал, что такое везение - большая редкость. Ввиду форс-мажора, связанного с подготовкой Аркадия к установлению контакта с Р., с Германа сняли все мелкие сигналы и рутинные профилактики. Материалы на Илью с его "маген Давидом" передали майору Стеблову, который сначала упирался, потом чертыхался и, наконец, согласившись принять бумаги, сказал, что не верит в профилактику через общественность, поэтому "уроет гнусного жидяру" сам. Это было вторым везением Германа. Илья оказался упёртым студентом. Как таковой профилактической беседы майора с ним не состоялось. Со встречи Стеблов вернулся совершенно взбешённым. Он даже не предвидел хотя бы малейшего сопротивления со стороны какого-то сопливого студента, а между тем "этот жидяра" буквально задавил матёрого оперработника:
- Я, товарищ майор, еврей, и как гражданин свободной страны по закону имею право исповедовать иудаизм. Для христиан священным символом является крест, для нас - маген Давид. Я два года отслужил в погранвойсках КГБ СССР, имею звание старшего сержанта. Мой наряд задержал двух нарушителей государственной границы, поэтому извольте не "тыкать", товарищ майор, и вести себя, как подобает офицеру!
Стеблов от такой наглости просто плыл. У него уже давно "упали шторки", и старый волк, потеряв остатки самообладания, просто орал:
- Ты у меня ещё в ногах будешь ползать! Я тебя по батарее размажу!
- Только попробуйте, товарищ майор! За последствия отвечать будете сами! Верно мне говорили, что в территориальных органах одни слабаки работают. Вот наш начальник Особого Отдела был настоящим человеком и настоящим офицером, не чета вам! Следовую полосу с нарядами исходил вдоль и поперёк.
- Вон отсюда, недоносок пархатый! - закончил профилактическую беседу майор Стеблов почти в предобморочном состоянии.
Через три дня начальник Управления читал заявление "профилактированного" объекта. Упёртый Илья написал три заявления: в КГБ, прокуратуру и в областную газету. Дело замяли, Стеблову влепили выговор, а Герман тихо радовался, что избежал лиха с этим строптивым студентом. Матёрого опера, порванного в клочья обычным советским студентом, в течение недели перевели в порядке обмена в Узбекистан на повышение. Илье Слониму тоже досталось. Свои же однокурсники, организованные Аркадием, обстоятельно с ним пообщались, после чего бывший иудей-пограничник долго отсутствовал на занятиях. Звезду Давида он всё же спорол, но тут же подал документы на выезд и через месяц был отчислен из института.
Первый "звонок"
Между тем агента "Степана", как в секретных документах именовался Аркадий, всё более и более отдаляли от Германа. Молодой сотрудник понимал, что закордонные операции ему ещё не по зубам, но горечь оставалась. Наконец он не выдержал и впрямую спросил своего начальника, Михаила Ивановича, дадут ли ему ещё работать со "Степаном".
- Гера, забудь, - начал подполковник, - это дело серьёзное, на контроле в Центре, и к тому же ты скоро уезжаешь в командировку.
- Куда? В Лондон?
- В Афганистан, милый, ты же сам просился, или забыл?
- Я-то - нет, но думал, что кадры забыли... Мне же никто ничего не говорил!
- Ну, так слушай сюда. Сразу после Нового года ты убываешь в распоряжение Первого Главного Управления КГБ. Документы уже готовы. Конкурентов у тебя было много: и Геннадий Легостаев, и Вячеслав Затулин, и ещё двое со второго отдела. Я поручился за тебя.
- Спасибо, товарищ полковник. Только вы хотя бы чуток пораньше намекнули... Да, а с квартирой как?
- Что "как"? Как обычно, в порядке живой очереди.
- Михал Иваныч, я ж вам "Степана" нашёл, а нынче вот - на войну собираюсь. Подсобили бы "герою"!
- Отставить паясничать! Тоже мне - герой! Наши сотрудники по три года жильё ждут, а ты - и полутора лет не проработал... Хорошо, не переживай, я поговорю с руководством.
- Спасибо, товарищ полковник!
- Не за что. Только ты это... кончай меня в звании повышать, мне ещё до полковника служить, как медному котелку. Так что готовься, Гера. Тебе там за всё Управление отдуваться придётся. И не зарывайся!
- Понял, товарищ подполковник, начинаю подготовку.
Первым пунктом "подготовки" была встреча в том же составе, что и при чествовании кавалера "Красной Звезды" капитана Дымова. Германа обмывать не стали - плохая примета. Сидели в его кабинете, говорили "за жисть", потом Герман обвинил Генку и Славку в предательстве. Оба "предателя" божились, что никто из них его тропинку к Афганистану не перебегал, мол, это всё козни руководства. Дымов развёл волонтёров и плеснул всем по третьей. Молча пили за погибших, не зная, что первый в их жизни "молчаливый" тост останется с ними на все последующие годы.
Закончилась вечеринка тоже традиционно: первого сражённого алкоголем уложили на пляжный матрас на рабочем столе. Этим "первым" оказался Герман.