Он дал согласие, планируя на завтра перенести оборудование в подвал, с этой мыслью он ушел из института домой. Как раз за ночь выпал небольшой снег. И когда, как обычно, спозаранку Цанаев пришел в институт - ничьих следов, даже Аврору опередил.
Полюбовавшись совами, Цанаев постучал в дверь. Сторож не открывает. Он еще сильнее стал стучать:
- Ну, ты спишь, - пожурил директор старика, а тот в ответ:
- Лишь под утро заснул, всю ночь помогал Авроре оборудование переносить.
- А где она?
- Теперь в подвале, - сразу же туда направился Цанаев.
Работает генератор: холод, сырость, сквозняк, спертый, угарный воздух.
В подвале лишь одна комната была более-менее благоустроена. Цанаев осторожно постучал, думая, что Аврора на своей раскладушке спит, а она отключилась, склонившись над микроскопом. Светятся два экрана компьютеров.
- Аврора! Разве так можно?! - озабочен Цанаев. - Ты не спишь, ты загубишь себя.
- Да вы что? - ее глаза устали, да горят, даже на щеках румянец. - Я занимаюсь любимым делом! Получаю такое удовольствие… А выйду отсюда - столько проблем. Война. Инвалиды… - И, словно пытаясь заглянуть в иной мир, она вновь прильнула к микроскопу. - Сейчас, еще один замер сниму, - и продолжая глядеть в микроскоп: - Гал Аладович, получаются потрясающие результаты. Все будут просто удивлены… Еще пять минут, и мы будем пить чай.
Такого меж ними не случалось: между ними лишь старый, но еще прочный табурет вместо стола. Над ним из-за прохлады клубится пар от стаканов с чаем. Тут же варенье и подсохший хлеб. В руках Цанаева - листки с таблицей, где множество цифр и диаграмма.
- Вот видите, видите, какой резкий произошел скачок от перепада температур и давления. Сразу же меняются все характеристики, структура и свойства вещества… Это парадоксально! - возбуждена Аврора. - Я думаю еще дважды провести этот же эксперимент, и если тот же результат, то это прорыв!
- Да, - директор очень долго изучает результаты, и вдруг о своем: - Аврора, а почему в Норвегии, в Европе, с их условиями и возможностями не смогли провести эти же опыты?
- Смогли бы, но не хотят, - Аврора в упор смотрит на Цанаева. - Там все очень заботятся и берегут свое здоровье. Вы-то ведь знаете, что эти реагенты-химикаты страшно влияют на весь организм, - на ее лице появилась та странная некрасивая улыбка-ма-ска, и она несколько иным тоном продолжила: - В этот подвал европейцы и не зашли бы - дико: а мы чай пьем, ха-ха-ха… Простите… А, кстати, доказано, что эти реагенты влияют на деторождаемые органы и мозг… Может, вы покинете лабораторию? Я серьезно говорю.
- Детей я уже родил, - строго ответил директор. - А вот ты… Ты была замужем? - неожиданно спросил он, хотя ответ знал.
- Не была.
- Почему? - тут Цанаев сам смутился. - Прости за дурацкий вопрос.
- Ничего, - Аврора улыбнулась, а Цанаев только сейчас стал, как ему казалось, ее понимать. У нее, видимо, это рефлекторно, выработано годами и нелегкой судьбой - две улыбки: одна - открытая, чистая, приятная, а есть еще улыбка-маска, за которой она скрывает все свои чувства, переживания и тяготы, но это тоже улыбка, странная улыбка, быть может, она не хочет свою пожизненную печаль показать. И как бы в подтверждение этого она стала говорить: - Мои родители из-за депортации безграмотные люди. Ни родни, ни кола, ни двора, в поисках куска хлеба направились в калмыцкие степи чабанить, а на иное в то время и рассчитывать не могли. Я старшая в семье, после меня пять мальчиков. Как себя помню - я за отарой хожу, в кошаре за хозяйством и детьми присматриваю. А отец меня любил и жалел, и он мне частенько говорил:
"Урина, я сам безграмотный, поэтому чабан, и боюсь, у тебя судьба будет такой же. Я тебе любые книги куплю, выучись сама… Вот тебе букварь, в этом я помогу… Учись, не то жизнь твоя будет хуже бараньей.
Так я стала сама учиться. Очень полюбила книги, учебу, чтение, что отец, хоть я и нужна была на точке, определил меня в районный интернат. Мне был тогда уже десятый год, и меня вначале посадили во второй, а через месяц, увидев мои знания, в третий класс.
Я была круглая отличница, и не читала, а буквально ела книги, будто зная, школа не для меня. Так и случилось. Когда я была в седьмом классе, мать умерла, и я вместо нее - единственная женщина на точке… Но книги я не бросила, самостоятельно прошла весь школьный курс и даже более, а вот аттестата не было.
Тут страна СССР развалилась. Наша кошара разорилась. А в Чечне какие-то революционные дела, генерал пришел к власти, призвал к борьбе за свободу, и мои братья присягнули в верности Родине. Так свое слово и сдержали, все погибли, - тут ее голос заметно дрогнул. Цанаев подумал, что она вот-вот заплачет, но нет, сдержалась. На ее лице появилась эта странная, улыбка-маска, которая как-то быстро сошла, и Аврора продолжила: - В начале девяностых, когда у нас в стране продавалось и покупалось все и вся, впрочем, как и сейчас, мой старший брат как-то говорит мне:
- Вот тебе подарок - школьный аттестат, ты ведь об этом мечтала?
Рассматриваю аттестат - вроде выдан мне, и все в порядке: средняя школа № 26 г. Грозного, печать и подпись директора.
Я пошла в эту школу, прямо к директору. Он рассмотрел без особых эмоций мой аттестат и спрашивает:
- Что ты, девушка, хочешь?
- Настоящий аттестат, - говорю я.
Тогда он тут же разорвал мой аттестат и говорит:
- Ответишь на десять вопросов по школьной программе - получишь. Он задал гораздо больше вопросов и подвел итог: - Ты достойна иметь аттестат, и у нас у обоих совесть чиста.
Как я была рада! Я мечтала стать врачом, но на медицинский факультет такой конкурс, и меня сразу предупредили: без взятки не возьмут. И тогдая поступила на химико-биологический, где был недобор…
Сегодня многие говорят, что девяностые годы - самое трагичное время в истории Чечни. А я тогда была студентка и считала и считаю, что это было самое счастливое время, по крайней мере, для нашей семьи. Потому что в то время все знали, что будет с Россией война, почти все из Грозного уезжали, бежали, за бесценок, буквально за копейки продавая дома, ведь спроса никакого, а в Чечне, как и в России, якобы, рыночная экономика. Вот тогда-то мои братья по-дешевке смогли купить несколько домов, чуть ли не квартал почти в самом центре Грозного.
Только вы не думайте, как все сейчас считают, что мои братья были боевиками, значит, бандитами и прочее. Мои братья были верующие, очень набожные, и я считаю честными до конца, что их и сгубило. Правда, они были малообразованны и, наверное, поэтому поддались агитации и пропаганде того режима, стали военными. И не просто так, а им выдали табельное оружие и у них были удостоверения, где я видела печать: "Министерство обороны Российской Федерации".
Тогда я спросила:
- Может, и эти удостоверения, как и мой аттестат, вы купили на базаре Грозного?
- Ты что? Ненормальная? - ответили братья. - Мы присягу дали на военной базе в Моздоке. И зарплату нам в аккурат каждый месяц из Москвы какой-то полковник привозит, все по табелю, обещают пенсию за выслугу лет.
Как я знаю, перед самой войной, якобы для продления срока, эти удостоверения у братьев забрали. Позже, когда война уже шла и один брат уже погиб, я у остальных спросила:
- Почему вы воюете? Ведь силы явно неравные. С автоматом против танка и самолета? - на что они ответили:
- Мы клятву дали. От своего слова не отступим, пока не будет иного приказа… А воюем за Родину, как Бог дал. И как Богом предписано, так и будет. Аминь. Ты лучше, сестренка, благослови наш Газават…
- Гал Аладович, - продолжает Аврора, - вы простите, но отвечая на ваш вопрос, далеко забежала. А перед войной, когда я была студенткой, был у меня парень-однокурсник. Мы любили друг друга, встречались, письма писали. Перед самой войной он сделал мне предложение. А я то ли для приличия, то ли не судьба, сказала: "Можно, я немного подумаю?" Тут началась война, больше я его не видела, и только позже узнала - он погиб в первый день войны от авиаудара.
После этого была долгая пауза:
- Налить вам еще чая? - предложила Аврора и чуть погодя сказала: - Было у меня в жизни еще одно предложение от вашего друга Ломаева.
- А ему почему отказала? - спросил Цанаев.
- Женат, ребенок… А если честно, не в моем вкусе.
- А ты не боишься одинокой на старости лет остаться? - вдруг ляпнул Цанаев.
- Уже старая, - усмехнулась Аврора, и тут же, став серьезной: - Очень боюсь, - она резко встала. - Гал Аладович, вам нельзя здесь долго быть, вредно.
- А тебе не вредно?
- Вы не поверите, - улыбнулась Аврора, - я здесь себя так хорошо чувствую… Этот разбитый город, руины. А дома стоны и вид изуродованных… И дома своего нет. Здесь, как в раю! - грустно улыбнулась она, и совсем неожиданно: - Гал Аладович, а вы почему не молитесь, вы ведь мусульманин? И вредные привычки у вас, - это похлеще нашей лаборатории.
Этим Цанаев был явно смущен. Стушевавшись, он вяло выдал:
- Ну и "рай" у тебя, - пошел на самый вверх, на балкончик, захотелось курить, а заодно подышать чистым воздухом после спертого угара подвала.