11
Сентябрьская ночь. Темно-синее небо опустилось низко, на самые вершины сосен. В лесу, на опушке которого полк занял оборонительный рубеж, так тихо, будто и нет поблизости немцев. Пермяков пришел с командного пункта, присел на корточки возле бойцов, лежавших в окопах, шепотом спросил:
- Все поужинали?
- Все! И куревом запаслись, и сахаром, и консервы получили на два дня.
- Слушайте, товарищи. Командир полка приказал послать разведку в Шатрищи, узнать о силе противника, достать "языка". Желающие есть?
- Я пойду, - отозвался парторг Величко.
- Вы останетесь. Обойдите взводы, спросите, кто хочет пойти в разведку.
Вскоре к командиру эскадрона пришли десять бойцов.
- И вы, товарищ Элвадзе, собрались? - В темноте всматривался Пермяков в лицо комсорга.
- Душа вон - отомщу за моего кровного брата Михаила.
- Ничего не имею против такого желания, - проговорил Пермяков и удивился. - Тахав? Вы же ранены.
- Если бы я в могиле лежал, все равно вступился бы за Михаила. Это он слез со своего коня, а меня посадил…
- Не знаю, как быть с вами, Тахав. Утром только контузило вас. В санбат вы отказались ехать. И сейчас лица на вас нет…
- Не смотрите на лицо, товарищ командир, - сказал башкир, - моя сила в сердце.
- Он кощей бессмертный, - заметил Элвадзе. - Убитым не отстанет.
- Себя не хвали, другого не хай, - оборвал Тахав друга.
- Не обижайся. Я хотел сказать, здоров ты, можешь идти с нами в разведку, - успокоил Элвадзе товарища.
- Так сразу и сказал бы. - Тахав ткнул себя пальцем в грудь. - Могу, здоровье есть.
- Но ты ведь ординарец командира. Как ты оставишь его? - дипломатично напомнил ему Элвадзе. И это единственно подействовало на башкира. Он испытующе посмотрел на Пермякова и покорно спросил;
- Товарищ командир, может, я не нужен буду вам, седлать не придется?
- Седлать - дело небольшое, - ответил Пермяков. - Я и сам подтяну подпруги. Что ж, идите, если чувствуете себя неплохо.
- Есть идти! - повеселел Тахав. - А ты, Сандро, брось такие шутки - одним концом угощать, а другим по башке бить: "Можешь идти, но ты ординарец". Не люблю такой подход!
- Ну что же, в добрый путь, - сказал Пермяков. - Может, Елизарова найдете…
Вера, лежавшая в шалашике, наспех сооруженном бойцами для своего фельдшера, вздрогнула, услышав эти слова. Жутко стало ей при мысли: "Где же он? Что с ним?"
- Самое главное, не теряться и не робеть ни при каких обстоятельствах, - донеслись до Веры слова командира эскадрона.
Разведка казалась Вере самым опасным делом. Идти ночью, найти врага, схватить его без звука, не дать ему и дыхнуть - железные нервы надо иметь. Она удивлялась, слушая разговор бойцов - спокойный и шутливый, будто они собираются на охоту.
- Начальником разведки будете вы, товарищ Элвадзе, - сказал Пермяков, - можете отправляться.
- Разрешите покурить.
- Пожалуйста, только осторожно с огнем.
- Давай, Тахав, закурим. Курите все, а там, в разведке, забудьте, что есть на свете табак, - напомнил Элвадзе.
- Подходить к селу надо с южной стороны, - приказывал Пермяков, - менее опасное место.
- Кустами, - подхватил Элвадзе. - Там где-то дорожка есть глухая.
- Кто знает дорогу? - спросил Пермяков.
Все молчали. Никто хорошо не представлял себе ту окраину. Вера, слушая разговор, волновалась. Она знала не только ту дорожку, а каждый кустик, каждую кочку вокруг своего села…
- Ну да ладно, пойдем, - сказал Элвадзе.
Вера выскочила из шалашика и решительно заявила:
- Я знаю ту дорогу, пойду покажу.
- Спокойно, - сказал Пермяков, - раненых там нет, будем надеяться, и не будет.
- А может быть, есть, - тихо сказала Вера, - может, Елизаров там мучается.
"Наверно, уже расправились с ним фашисты, - подумал Пермяков, вглядываясь в лицо девушки. - Вдруг что - случится и с нею - не прощу себе никогда".
- Пойду я, - настойчиво повторила Вера.
- Хорошо, идите, - сказал Пермяков, - покажите дорогу и вернитесь в эскадрон.
Идти было километра два с половиной, но путь показался долгим, опасным. Покажется ли в темноте кустик, копно, деревцо, вспорхнет ли ночная птица, хрустнет ли хворостинка - все заставляло настораживаться, приседать, вслушиваться, всматриваться.
Дошли до кустарника. Вера вывела казаков на глухую тропку и пошла с ними дальше. По грязной осушительной канаве подкрались к крайней хате, неподалеку от которой были сложены небольшие кучи торфяных кирпичей.
В воздухе словно сова пролетела: взвилась осветительная ракета. Элвадзе подал знак, и все залегли.
- Неужели заметили нас? - шепнул он Вере.
Кругом стало светло как днем, хоть читай газету.
Разведчики замерли. Немецкий часовой, держа автомат наготове, осматривался по сторонам.
Вечностью потянулись минуты. Ракета висела, словно вцепилась за что-то в воздухе. "Будь ты проклята, - волновался Элвадзе, - когда же погаснешь, неужели всю ночь будешь гореть?"
Солдат, стоявший перед хатой, поворачивал голову то вправо, то влево.
- Дышите в рукав, - шепнул Элвадзе.
Ракета меркла, опускалась ниже и ниже.
"Как бы тебя смазать?" - подумал Элвадзе, не отрывая глаз от часового.
- Нет ли палки или камня? - шепотом спросил он товарищей.
Тахав передал ему сырой ивовый корень. Элвадзе на корточках пробрался меж торфяными кучками ближе к солдату, стоявшему перед хатой, и бросил тяжелый корень. Бросок был меткий и сильный. Солдат выронил автомат и взялся рукой за подбородок. Элвадзе бросился на гитлеровца, заткнул ему рот пилоткой. Возле него, словно тень, очутился Тахав. "Каюк?" - шепнул он. Вдруг, как перепуганный зверь, вскочил из-под забора подчасок, должно быть мирно дремавший на своем посту. Тахав успел ударить его прикладом по макушке, и тот упал.
- Тащи шакалов в канаву, - приказал Элвадзе и поднял немецкий автомат.
Разведчики снесли часовых в рощицу, посадили их рядом. Один часовой не мог сидеть, все валился на бок, как куль.
- Ну и аллах с ним, пускай лежит, - благодушно сказал Тахав.
- Пускай, - добавил Элвадзе, - отлежится. Смотрите, чтоб пилотки изо рта не выбросили, а то заорут, - приказал он трем разведчикам, которые остались с пленниками. - А мы пойдем понюхаем, чем пахнет на селе.
- Может, довольно? А то спохватятся фашисты, не выбраться тогда отсюда, - несмело прошептала Вера.
- Правду говорит фельдшер, - подхватил Тахав. - За многим пойдешь и малое упустишь.
- У нас на Кавказе говорят по-другому: много - хорошо, больше - лучше, - возразил Элвадзе.
- Не надейся на крепкий сон врага.
- Узнают немцы, что их карабаи,- указал Тахав на пленных, - пошли на сабантуй, будут землю рвать, небо жечь.
- Верно, Тахав, но и мы не будем хлопать ушами.
В кустах зашуршало. Разведчики приникли к земле, вскинули карабины и автоматы.
Совсем близко раздвигались кусты. Кто-то щелкнул затвором.
- Не стреляйте, свои, - послышался детский голос.
Из кустов вынырнули пять парнишек.
- Костюшка, братец, откуда ты? - Вера обняла мальчика.
Костюшка прижался к сестре, как к матери.
- Что вы здесь делаете? - спросила Вера, не выпуская брата.
- Ходили на задание, поворачивали на перекрестках немецкие указки.
- Как поворачивали?
- Как? - повторил Костюшка. - Указка указывает на Ямполь, а мы ее в другую сторону. А там немцев ждут партизаны.
- Тимуровская работа, - сказал Элвадзе. - Что в селе?
- Убивают кого попало, застрелили Кирю, - мальчик прижался к сестре.
- За что?
- Зашли к ним фашисты, спросили яиц. Кирька сказал: "Нету". Немец обшарил хату, нашел яйца и за обман застрелил Кирьку.
Бойцы лежали, как неживые, слушая рассказ мальчика. Элвадзе кусал ногти до крови.
- А, сазизгари! - вырвалось у него. - Ну дрались бы с нами. Чем виноваты дети, женщины? Смерть сазизгари! - он схватил карабин у Тахава и занес приклад над головой немецкого солдата.
- Не кипи, - схватил Тахав Элвадзе за кисть руки.
- Вера, немцы Михаила поймали, - печальным голосом сказал Костюшка.
- Елизарова? - грузин отскочил от солдата и схватил мальчика за плечи. - Где он?
- В сарае больницы… Какой страшный! Весь в крови, лицо ранено, нога тоже. Еще одного красноармейца бросили к нему, тоже раненого.
- Значит, живой? - Вера не выпускала брата из объятий.
- Днем живой был, стонал. Я подходил к сараю, крикнул ему: "Михаил!", а немец чуть не застрелил меня, хорошо успел я прыгнуть в речку.
- Глупый, я же тебе говорила, не оставайся у немцев.
- Не успел бежать.
- Теперь конец думам, - решительно сказал Элвадзе. - Поднимайтесь.
- Да, другой теперь разговор! - встал Тахав. - За товарища в огонь бросайся.
- А как нам лучше пробраться к больнице? - спросил Элвадзе.
- Я провожу, - назвалась Вера.
- Отставить! Сейчас вернетесь в часть с товарищами, которые поведут немцев.
- Я покажу, - вызвался Костюшка.
- Ты, браток, иди спать! Ложку с собой положи, может, кисель приснится.
- Не думай, что я маленький, - обиделся Костюшка, - это что? - Он показал гранату.
- Погоди, где ты взял?
- Нашел на том месте, где лежал Михаил. Он не успел бросить ее…
- Дай сюда, - сказала Вера, - взорвешь еще себя.
- Куда там! Будто я не знаю, как их бросать. У нас еще есть.