Пулемет уральца заговорил. Барахтающиеся у моста гитлеровцы скрывались в воде. На поверхности реки всплывали красные пятна.
На реке стало тихо. Сож, молчаливо приняв в свою глубину немцев, блестел на солнце, как будто ничего не произошло в его водах.
Машины сгрудились у реки. Немецкие саперы кинулись было восстанавливать мост, но "максим" Филькина остановил их. Из Шатрищ, словно в ответ его пулемету, рявкнули пушки. Снаряды рвались на берегу.
Гитлеровцы, отказавшись от восстановления моста, поворачивали машины и гнали их вниз по лугу, но недалеко. Они остановились на краю соснового бора, второпях навели орудия и стали стрелять по Шатрищам и окопам у моста, стараясь подавить русские пушки и пулемет, но те оказались более живучими и меткими, и немцы отступили дальше.
Стороной в тыл немцам пронеслась кавалерия с пулеметными тачанками. Над лесом взвились две зеленые ракеты.
- Сигнал комэска - сняться отсюда. Задание выполнено. Вражеская колонна не прошла, - сказал Елизаров и спросил: - Как ваши пальцы, Тахав?
- Мало-мало плачут красной слезой.
- Отправим в госпиталь, друг! - сказал Элвадзе.
- Отставить! - возразил Тахав. - Наши деды не велят. Салават Юлаев не велит, говорит мне:
Мужайся, мой друг молодой,
Добейся победы своею рукой.
- Моя правая рука может делать победу, и левая мало-мало помогает. А госпиталь - нехорошо. Конец разговору. Давай другую задачу.
Бойцы преследовали гитлеровцев, уходивших вдоль берега реки в поисках брода. Немцы, задержанные впереди заслоном, открыли огонь. Элвадзе приказал бойцам залечь. Они укрылись на опушке, окопались в кустах у реки и ждали момента.
С запада к мосту примчались другие немецкие грузовики. Солдаты бросились исправлять переправу. Советские артиллеристы по сигналу ракет обстреляли разрушенный мост. Элвадзе командовал группой казаков:
- Филькин, огонь! А вы по-пластунски к болоту, - махнул он рукой остальным солдатам.
Елизаров и Тахав остались на месте.
- Вот вам, черти полосатые! - выругался Филькин, строча из пулемета.
- А моя пуля кривая, что ли? - Михаил хлопнул рукой по своему автомату и заложил новый диск.
Немцы опять побежали с разбитого моста, обстреливаемого артиллеристами и пластунами.
- Здорово! - радовался Элвадзе.
- Русскому здорово, а немцу смерть, - сказал Михаил, помогая Филькину.
Пулеметчик, сбив немцев с моста, прижал их огнем к берегу.
- Вот дает! - восхищался Тахав работой уральца.
- Дает - рядом кладет. Крой, Филькин! - сказал Михаил и вставил вторую ленту.
- Ой! - вскрикнул пулеметчик и свалился на бок.
- Ранен? - спросил Михаил и лег за пулемет. Очереди он выпускал короткие, меткие, отбивая немцам охоту восстановить мост.
Тахав расстегнул шинель и гимнастерку Филькина, начал перевязывать ему грудь. Филькин уныло посмотрел на товарища и положил голову ему на плечо.
- Не оставляйте меня, - прошептал он. Страшные мысли овладели им. Он почувствовал невыносимую боль и зловещую слабость. Руки и ноги обессилели. Ом не мог шевельнуть ими. В глазах медленно темнело…
- Не тоскуй. Вылечим, - сказал Элвадзе, наклонившись над Филькиным. Тахав, накладывая бинт на грудь раненого земляка, утешал его:
- Кончится война, еще покатаемся на конях вдоль по Каме и Белой…
Филькин молча качал головой. Он чувствовал, что минуты его жизни сочтены. Еле слышно он повторил:
- Не оставляйте… - и умолк навсегда.
Друзья положили его на шинель, перенесли за бугорок. Выкопали на сыром берегу Сожа неглубокую могилу. На свежий бугорок земли положили его каску. Друзья сняли каски, постояли с минуту молча.
- Каких ребят оставляем в сырой белорусской земле! - тяжело вздохнул Михаил, отходя от могилы.
Богата белорусская земля болотами. Среди золотистых нив, за околицами деревень, на лугах и в лесах - везде расстилаются бесплодные топи. Болото, к которому отступили казаки от моста, раскинулось широко. Издали смотришь - не налюбуешься девственно свежей зеленью. Поросшее по краям саженным камышом, густой осокой, болото блестит на солнце, как зеленое море. Пронесся легонький ветерок. Камыш и осока колыхнулись. Мелкие ровные волны покатились по зеленой болотистой траве от одного края до другого.
Бойцы сидели в тростнике. Кто сложил себе сиденье из мягкого дерна, кто нарвал камыша и, свалив его в кучу, садился точно на перину, постепенно погружаясь в воду. Михаил сел на высокую кочку, ноги положил на другую и стал набивать ленту. От тяжести вода вокруг булькала, всплывали пузырьки. Тахав лежал на коряге, свесив ноги в воду. Раненая рука начинала тревожить. Но он не показывал виду, только кривил рот и изредка скрипел зубами.
Элвадзе, не отрываясь, смотрел в бинокль.
- Танкетки подходят, - спокойно сказал он.
Пластуны встрепенулись, кое-кто поднялся, хотел бежать.
- Куда? - крикнул Михаил.
- Ни с места! - приказал Элвадзе, сжав автомат. А сам думал: "Ну и положение - ни гранат, ни бронебойных патронов…"
Танкетки приблизились, начали прочесывать камыш. Засвистели пули, словно ножницами срезали осоку. Пуля пробила противогаз на спине Михаила.
- Ложитесь в воду, - тихо сказал он и по шею погрузился в болото. Стиснув зубы от холода, Михаил держался за рукоятки "максима". Пальба утихала.
- Дышите в рукав, - шепнул Элвадзе.
- Сандро, ударить в смотровую щель? - спросил Михаил.
- Ударь, чтоб шайтаны умолкли, - тихо сказал Тахав.
- Пока не надо, - запретил Элвадзе, - может, вылезут из своих ящиков.
Опять тихо. Блестели на солнце голубые окна воды между огромными кочками, густо обросшими тростником и осокой. Низко пролетели утки, шлепнулись в воду, начали купаться, окуная и выгибая свои фиолетовые шеи. "Значит, недурно мы замаскировались. Даже утки не замечают", - подумал Михаил. Холод пронизывал до костей. Пальцы ног горели, будто опустили их в кипящую смолу. Лицо побледнело, губы посинели, густые широкие брови, до глянца черные, взъерошились. Преодолевая дрожь и холод, он крепко сжимал рукоятки пулемета, словно боясь, что утонет без них. Сильно и гневно заколотилось сердце. "Дать бы мне с "максимом" волю, и я показал бы, какие в болоте черти водятся, - размышлял он. - Хорошо, если вылезут из машин. Тогда слава Элвадзе. А если немцы умчатся живыми и здоровыми? Вот позор будет - волка выпустили из хлева".
Из люка вылез танкист в засаленном комбинезоне. В одной руке он держал парабеллум, в другой - бинокль. Оглядевшись по сторонам, он сорвал несколько ягод перезревшей малины и что-то пробормотал. Вылезли еще два немца и тоже стали рвать малину. Затем они закурили короткие, как револьверные патроны, сигаретки. Из танкеток вышли еще три солдата…
- Сандро, не могу, руки горят, - сквозь зубы процедил Елизаров. Он неловко повернулся, зашелестел камыш, послышался плеск. Утки взлетели вверх. Немцы из пистолетов и автоматов начали стрелять по ним.
- Огонь! - скомандовал Элвадзе.
Раздался залп из автоматов. В руках Михаила гневно заговорил "максим".
Две танкетки с лязгом рванулись вперед, а две другие остались на месте: их пассажиры попадали, сраженные пулями.
- Каюк, - сказал Тахав, выпустив очередь из автомата.
- Хорошо работает братишка "максим", - Михаил постучал пальцами по пулемету.
- Хвали свои глаза и руки, - заметил Элвадзе. И подал команду: - Поднимайтесь! Сейчас на этом месте будет вода гореть.
Пошли казаки, мокрые и усталые, по затопленному камышу, держа винтовки и пулемет над головами. Остановились друзья на самой середине болота, в зарослях, примостились на кочках.
- Выворачивайте карманы, заправиться надо, - Элвадзе погладил коротко подстриженные, тонкие, как брови, усы.
- Все вывернуто, друг, одна махорка осталась и ту не закурить - мокрая. А заправиться охота, - сказал Михаил и щелкнул языком. - В животе лягушки квакают.
- У меня тоже курсак пропал. - Тахав положил руки на живот.
- А у меня что-то есть! - обнадежил Элвадзе.
- В одном кармане пусто и в другом ничего, - съязвил Михаил.
- Ты плохо знаешь меня. У меня всегда есть для друзей угощение, - улыбнулся Элвадзе. Он достал из своей заветной брезентовой сумки пачку печенья в зеленой обложке и торжественно добавил: - Пожелаем здоровья кондитерской фабрике "Большевик"!
Вдали, на том месте, где были убиты немецкие танкисты, начали рваться снаряды. Взлетали зеленые столбы воды, густые темно-синие облака дыма.
- Сказал: вода будет гореть на пустом месте! - похвалился Элвадзе. Он разорвал обертку и достал ярлычок: - Укладчица номер тридцать три. Дай бог ей такого красивого жениха, как я!
- Любишь печенье - женись на ней, - подсказал Тахав.
- А если она старуха? - заметил Михаил.
- Не может быть: вкусное очень печенье. - Сандро дал каждому по квадратной штучке.
- Не хочу! - отмахнулся Михаил. - Что один пряник? Червяка только подразнишь.
- Бери, не ломайся. А то, говорят, кто ломается, тому от перепелки только косточки достаются.
- Говорят и по-другому: или все, или ничего. - Михаил одно печеньице съел, а другое завернул в бумажку и спрятал в каску.
- Правда твоя! - кивнул головой Элвадзе. - Любил я одну девушку, Тамару. Красивая, как весна. Пришел однажды к ней, она допрос: почему долго не был? Я то да се: то некогда, то недосуг. "Брось, - говорит, - Сандро, вилять. Можешь совсем не приходить. Я люблю все или ничего".
- Вот подрубила! - ударил Михаил ребром ладони по большому пальцу.