Николай хотел сказать, что он тоже учился без отрыва от производства в вечерней школе. Но снова взглянул на фотографию, которую Юрий все еще вертел в руке, и вернулся к прежнему разговору.
- Что-то уж больно узко ты воюешь. За какую-то девчонку - и все.
- Чудак! Это же романтика, символ. Понимаешь? Вот я смотрю на нее и вспоминаю свой город, дом, родину. Мы на улице Мамина-Сибиряка живем. В палисаднике акации у нас много. И сирень есть… Ты, например, о чем думаешь, когда в бой идешь?
- Когда бой, думать о постороннем некогда. Главное - получше воевать, побольше сделать, да живым вернуться.
- А все-таки? После боя? Меж боями? Ты же ведь вспоминаешь что-то? Что тебе чаще всего на ум приходит?
- Чаще? - Николай еще раз посмотрел на Юрия изучающим взглядом. Потом отвел глаза и начал соскабливать ногтем грязь на рукоятке черного ножа у пояса. И вдруг заговорил оживленно, горячо выделяя отдельные слова. - Трудно сказать, что чаще… Вот, например, иногда вспоминаю: ездил я в свой Тагил, на завод. Просто так - попрощаться со всеми перед отправкой на фронт. Собралось там в клубе человек с полтысячи, меня на трибуну вытащили. Дескать, вот - наш, наш доброволец Колька Погудин. Я сказать хочу: привет от всей бригады передать, за технику боевую поблагодарить - а все в ладоши хлопают и "ура" кричат. Я и говорить не могу: воздуху нехватает и глаза застилает. Я ж им свой, свой заводской! И они мне все свои. Понимаешь? Даже слесарь Петька Ваганов с Гальянки, мы с ним никогда не дружили, дрались не раз, и тот вылез к трибуне да как крикнет: "Да здравствует наша сталинская гвардия!" Все встали и снова - в ладоши. Понимаешь, что я почувствовал? Сотни людей - и все любят меня. Я вроде как их уполномоченный фашистов бить! Вот это счастье!
Юрий улыбнулся.
- Но ведь это абстрактно очень.
- Абстрактно? Это значит отвлеченно? Так? А если наши ребята в атаку идут и кричат: "За Родину!" - это тоже абстрактно? Что же им "за Машу" или "за Соню", или там "Тоню" идти, что ли? Соня - что? Выйдет она замуж - а ты? Сразу ложись под танк и помирай?
- Но ведь я не за нее воюю. Просто… я ее люблю… И все свои лучшие чувства…
Николай не слушал:
- Ты насчет абстрактного и конкретного к Ивану Федосеевичу обратись. Он тебе живо растолкует. Все будет ясно.
- Это кто такой - Иван Федосеевич?
- Замполит батальона, знаешь ведь - гвардии капитан Фомин.
Помолчали. Николай вдруг неожиданно для себя зевнул. Он прикрыл рот рукой, чтобы этого не заметил задумавшийся Юрий, и предложил:
- Давай немного поспим.
Юрий обиделся, поднялся и ушел к танкам. Для него такой задушевный разговор был событием. Николай понял это и, глядя ему вслед, пожалел, что прервал беседу. В дом вошел автоматчик, потный и запыленный. Это был боец из отделения, поставленного Николаем в дозор на высотку впереди деревни.
- Товарищ гвардии лейтенант! Больше нет мочи, разморились на солнышке - так глаза сами и засыпают. Хоть бы бой был, а то тишина. Боюсь, провороним что-нибудь. Отделенный послал - сменить просим.
Лейтенант посмотрел на часы:
- Ребята всего сорок минут спят. Через полтора часа разбудишь помкомвзвода, и он даст подмену.
Автоматчик покосился на развороченные полы, вырытые траншеи вдоль стен, выдолбленные бойницы и, подавив вздох, приложил руку к виску:
- Разрешите идти?
- Взгляни, наблюдающий на крыше не уснул?
- Не-ет. Сидит с биноклем.
- Курево-то есть у вас? - спросил Николай.
- Нету, товарищ лейтенант.
Вынув начатую пачку сигарет, Николай разделил надвое и половину протянул бойцу.
- На, держи… Покурите - легче сон перебороть. Надо запасаться табаком.
- Куда его? Мы ж все карманы патронами набили. Ничего. Бригада подъедет - получим. Сводка информбюро еще не известна, товарищ гвардии лейтенант?
- Нет пока. Одна рация с бригадой связь держит, второй экипаж спит.
- Что же сказать отделенному?
- Скажи, что ребята славно поработали. К обороне приготовились. Сейчас спят и крепко надеются на вас.
- Все будет в порядке! - уже бодро ответил автоматчик. - Счастливо оставаться!
Николай лег, растянувшись на спине рядом с ординарцем, и быстро заснул. Через пробитую в стене дыру тонким лезвием проник солнечный луч. Шли часы, и луч перемещался. Сначала он упал на ноги Николая, на сапоги с распяленными голенищами, за которыми торчали магазины автомата. Потом лег на брюки, запачканные землей и кирпичной пылью. Затем на грудь с оттопыренными карманами гимнастерки и орденом, на верхнем кончике которого была отбита эмаль. Наконец, добрался до небритого подбородка, осунувшихся щек и, пригрев сомкнутые веки, разбудил лейтенанта.
Николай открыл глаза и отодвинулся от солнечного луча. Наверху послышался шум. Это по крыше застучал сапогами наблюдающий. Через минуту он вбежал в дом. Увидев командира, бросился к нему:
- Товарищ лейтенант, товарищ гвардии лейтенант!
Николай напустил на себя спокойствие, положил руки под голову.
- Что такое?
- Танки! - шептал автоматчик.
- Где-е?
- Справа по дороге, что тополями обсажена.
Стараясь не показать, что это его встревожило, Николай сел.
- Много их?
- Не видно. Только пыль одна. Уже близко.
- Буди ребят.
Автоматчик отыскал среди спящих Александра Черемных и затормошил его:
- Старшина! Старшина! Подъем!
Николай, сохраняя медлительность в движениях, подошел к окну. Он знал цену самообладанию в такие минуты и подумал: "Если идет много танков, то придется очень туго. Юрий с двумя машинами ничего не сделает".
За полями неубранных хлебов к небу поднимались огромные тучи пыли. Ветер дул в их сторону, и как ни старался Николай расслышать звук моторов - не смог. Лицо его нахмурилось, потемнело. Морщинки вокруг глаз вздрагивали.
- Товарищ старшина, старшина! Подъем! - Автоматчик тянул помкомвзвода за гимнастерку. - Спят, как мертвые!
Николай вынул пистолет и выстрелил в потолок. Как по команде, автоматчики вскочили, будто и не спали вовсе.
Все в ожидании смотрели на командира, который стоял к ним спиной у окна. И тут отчетливо послышался рев мощных советских моторов. Этот звук ни с чем нельзя спутать.
- Ура! Наши идут, - закричал кто-то во весь голос. Автоматчики зашумели. Тихо, чтобы не нарушить веселья, Николай подозвал одного из сержантов.
- Нуртазинов, готовь свое отделение в пешую разведку. До следующей деревни. Узнать, что за рощей. Есть ли оборона и как проходит? Пообедаете и отправляйтесь. Часа на полтора - не больше.
Сержант, сузив раскосые глаза, весело отчеканил:
- Есть, товарищ гвардии лейтенант! Разведаем все, что нужно.
Рокот моторов и лязг гусениц хлынул в деревню, затряслись стены. Проголодавшиеся десантники ринулись к приехавшей с танками кухне. Через несколько минут они уже шумно обедали во дворе того самого дома, где готовились обороняться. Старшина Черемных принес гармонь, которая хранилась в автомашине помпохоза, стряхнул с нее крошки сухарей и растянул меха. Мелодия вырвалась сразу громко, задорно, со звоном и переливами. Николай подмигнул гармонисту и запел свою любимую:
Начинаются дни золотые…
Голос у него был простуженный, незвонкий. Но он с большим чувством выговаривал слова:
Эх вы, кони мои вороные,
Вороные вы кони мои, -
подхватили остальные.
Миша Бадяев; десантник с остреньким носом, лукавыми карими глазами, дурачась, вскочил на спину своему приятелю-радисту. Схватив как вожжи, болтавшиеся на черном шлеме провода переговорного устройства, он высоким дискантом старался перекричать всех:
Нас не выдадут черные кони:
Вороных никому не догнать!
Под общий хохот радист прошелся козликом вокруг гармониста. Кто насвистывал, кто бил ложкой по котелку. За шумом уже не было слышно гармошки.
Николай незаметно отошел в сторону и отдал последние приказания отделению Нуртазинова. Семь бойцов пошли вперед, на запад от деревушки. Проводив их, Николай снова отправился спать.
Разбуженный песней, Юрий долго лежал на теплой решетке мотора позади башни, пока его не вызвали к майору Никонову. Майор бранил начальника снабжения. Горюче-смазочные материалы подвозились с опозданием.
- Что вы неживые, что ли? - басил комбат. - Не можете быстро заправить батальон машин! Сейчас вся бригада подойдет. Что тогда делать будете?
Воспользовавшись паузой, Юрий доложил:
- Товарищ гвардии майор, прибыл по вашему приказанию.
- Погоди, - Никонов едва обратил на него внимание, продолжая свой разговор со снабженцем.
Юрий терпеливо ждал. Наконец майор освободился.
- Здорово! Что же сам не приходишь, не докладываешь, как дела?
Юрий подробно рассказал, как произошел бой, как он принял на себя командование взводом танков разведки, где похоронили старшего лейтенанта Осипова. Повел к подбитым самоходкам, объяснил, зачем они переволокли их с места на место. Показал организованную оборону. Майор одобрительно поддакивал.
- Правильно. Так и надо. Захватить позицию - полдела. Удержать ее - труднее. Но к этому, вижу, вы отлично подготовились.
Он с интересом рассматривал вырытые под полом окопы и пробитые в стенах бойницы. И, наконец, спросил:
- Ну, а Погудин как? Хорош?
- Погудин? - Юрий спохватился, что ничего еще не рассказал о том, как замечательно действуют автоматчики, и восторженно начал: - Десант Погудина отличный. Прошу, товарищ гвардии майор, оставить его на будущие бои…
- Э-э, браток, смотря как обстановка сложится.