- Товарищ интендант, не забудьте: сегодня пароль - одиннадцать.
7
В черном небе сверкали крупные осенние звезды. Когда взрывался снаряд, полнеба охватывало зарево вспышки, становилась видна ломаная линия леса, окружавшего летное поле, и звезды на мгновение гасли. Вздрагивала земля, вздрагивал весь громадный воздушный океан над головой. Взрывы эти казались Криницкому совсем близкими, но, по-видимому, он ошибался, потому что Елена Андреевна не обратила на них никакого внимания. Она быстро зашагала по тропинке к лесу, и Криницкий пошел за нею, с трудом поспевая в темноте.
- А вы знаете, что такое одиннадцать? - спросила она, не оборачиваясь.
- Нет. Но я хотел не о том… - заговорил Криницкий торопливо.
- Это пароль по аэродрому на сегодняшнюю ночь, - объяснила она, не обратив внимания на его слова. - Каждый вечер число меняется.
Тропинка уже вошла в лес, темные деревья обступили их с обеих сторон, и небо текло над ними, как узкая звездная речка.
- Сейчас нас остановит часовой и назовет какое-нибудь число, - продолжала она. - А мы должны будем назвать разницу между его числом и одиннадцатью. Поняли?
- Как вы могли догадаться, что я все узнал из чужих писем? - спросил Криницкий, занятый своим и не слушая ее. - Ведь вам никто не мог рассказать…
- Я вовсе не догадалась, - ответила она. - Я так сказала… А вы все узнали из чужих писем?
- У меня есть один сослуживец, и семья его тоже в Челябинске, - сказал Криницкий.
- Ваша семья в Челябинске?
- Была в Челябинске. До июня. Жена и двое детей. Девочки-погодки. Старшей уже десять лет.
- Теперь их нет в Челябинске?
- Они недалеко оттуда, в пятнадцати километрах, на опытной сельскохозяйственной станции. Жена там работает.
- Так это хорошо, - сказала Елена Андреевна. - Там, конечно, сытнее.
- Жена мне так и писала, - подтвердил Криницкий, но по голосу его было ясно, что он не видит в этом ничего хорошего. - Она и теперь часто бывает в Челябинске.
- И встречается там с женою вашего сослуживца?
- Ну да.
- И жена сослуживца пишет в письмах к мужу про вашу жену, а муж показывает эти письма вам? И это вас мучает! - воскликнула Елена Андреевна. - Да ведь это же сплетни!
- Никаких сплетен она не пишет, - возразил Криницкий. - Она пишет только, каким образом моя жена устроилась работать на опытную станцию…
- Ее, конечно, кто-нибудь устроил…
- Ну да, один ученый-агроном, - сказал Криницкий с ненавистью и презрением.
- Ваша жена познакомилась с ученым-агрономом?
- Она давно его знала! В том-то и дело, что… - начал Криницкий, ужасно торопясь, решившись вдруг все рассказать и чувствуя от этого неожиданное облегчение.
Но тут звонкий мальчишеский голос окликнул их из темноты:
- Восемь!
Криницкий вздрогнул, остановился и замолчал, недовольный что его перебили. В темноте под елью он смутно видел фигуру краснофлотца с винтовкой.
- Три! - ответила Елена Андреевна, и они пошли дальше.
- Дело в том, что этого агронома я тоже давно знаю, - сразу же продолжал Криницкий, летя, как с горы, спеша рассказать все-все. - Он наш, ленинградский, работал здесь до войны в сельскохозяйственном институте. Года три назад жена познакомилась с ним где-то по своим служебным делам. И он… и он… И я… и я…
- Вам не понравилось это знакомство?
- У нас чуть до развода не дошло. Одну осень мы с ней прожили как в бреду. Я говорил: "Либо я, либо он". Ведь правильно? И она дала мне честное слово никогда больше с ним не встречаться.
Они дошли уже до входа в землянку продчасти. Елена Андреевна остановилась и обернулась к Криницкому.
- Дурак я! - воскликнул Криницкий, и голос его задрожал от гнева и муки. - Какой я дурак, что тогда не развелся!
- Счастливый, - сказала Елена Андреевна тихо.
Криницкий не понял. Она издевается, что ли? Вглядываясь в ее слегка приподнятое лицо, смутно белевшее в темноте, он спросил:
- Кто счастливый?
- Вы, вы счастливый! - сказала она искренне и мягко. - Вы не знаете, какой вы счастливый!
- Почему?
- Вам есть кого ревновать!
Он стоял, взволнованный ее словами, и старался сквозь темноту вглядеться в ее лицо, но не мог, так как она опустила голову.
- Как я когда-то ревновала! - сказала она. - Если бы я тогда знала, как я счастлива!..
Голос ее дрогнул и странно сорвался.
Взрыв снаряда озарил небо, и при мгновенном свете он увидел ее неуклюже сгорбившиеся плечи и понял, что она плачет. Он вспомнил, что она потеряла мужа.
После вспышки стало еще темнее, и она долго стояла перед ним в темноте и бесшумно плакала о муже, а он молчал, полный внезапной жалости к ней и с удивлением чувствуя, что боль, которая столько дней не покидала его ни на минуту, слабеет, утихает.
Она внезапно вытерла лицо рукавом и сказала:
- Простите меня.
И шагнула к низенькой двери, ведущей в землянку.
- Нет, это вы меня простите, - сказал он, чувствуя себя виноватым перед нею, хотя и не знал в чем.
Она уже скрылась за дверью.
Он постоял еще несколько секунд, потом повернулся и быстро зашагал по тропинке назад. Впервые за столько дней странное ощущение покоя охватило его. Он шагал, смотрел на звезды, мелькающие сквозь ветки, весь охваченный нежностью к жене.
- Тринадцать! - раздался звонкий голос из темноты. Криницкий остановился. Что это? Он должен что-то ответить, но что именно? Нужно прибавить… или отнять… Провожая его в конце июня прошлого года на Балтийском вокзале, жена все прижималась к его щеке и шее мокрым от слез лицом, потом отодвигала его руками, смотрела на него и опять прижималась… В темноте под елкой что-то шевельнулось, и свет звезд блеснул на стволе поднятой и выставленной вперед винтовки.
- Два! - выговорил наконец Криницкий.
- Проходите, товарищ интендант третьего ранга, - весело сказал часовой.
"О чем это я сейчас думал? - старался вспомнить Криницкий. - О таком хорошем… Да! Пускай… Не может этого быть, чтобы она меня разлюбила!.."
8
Утром на аэродром прилетели из-за моря истребители. Ветреный, пронизанный холодным осенним солнцем воздух был прозрачен, и немцы отлично видели, как они шли на посадку. Обстрел начался сразу же, черные столбы дыма и поднятой взрывами земли побежали через все просторное травянистое поле от одного края к другому. Истребители садились уже между этими столбами, и взвихренная к небу галька стучала, осыпаясь, по их деревянным плоскостям, как картечь. Лавируя между взрывами, к ним стремительно подкатили бензозаправщики, чтобы как можно скорее влить бензин в их опустевшие за перелет баки. Аэродром весь гудел и гремел, люди, то падая, то вскакивая, работали у самолетов, а ветер нес через их головы то клочья дыма, то смерчи из красных и золотых листьев.
Потом со стороны моря донесся новый звук, он быстро крепнул, приближаясь, и над аэродромом низко проплыли одна за другой три эскадрильи советских бомбардировщиков. Они здесь не собирались садиться, они прошли дальше, на юг, - бомбить скопления немецких войск у Ропши, - и только распластанные тени их скользнули по дрожащей на ветру траве. Истребители сразу же взлетели, чтобы сопровождать их, и пристроились к ним в воздухе, уже за лесом. Немцы мгновенно усилили огонь, и черные столбы взрывов опять побежали по летному полю, но уже пустому, безлюдному.
Часа через два Криницкий принял участие в экспедиции, отправившейся за нашим самолетом, сбитым немцами и упавшим в лес возле передовой. Из армейских частей сообщили, что летчик унесен и похоронен бойцами, а самолет, кажется, поврежден безнадежно; однако Завойко заявил, что необходимо его посмотреть.
- Хоть что-нибудь да уцелело, - сказал он капитану Гожеву. - А нам все пригодится.
Инженера Завойко сопровождали кроме Криницкого пятеро мастеров-краснофлотцев из его мастерской, двадцатилетних мальчиков. Они углубились в лес, беспрестанно перелезая через поваленные снарядами стволы. Они шагали по жестким зарослям брусники и нагибались, чтобы сорвать на ходу твердую красную ягодку с белым брюшком.
Впрочем, все очень торопились, потому что Завойко шел впереди и надо было не отставать от него. Свое большое полное тело нес он легко и весело, даже мальчишески подпрыгивая на ходу. Круглое лицо его с ямочкой на щеке оживленно сияло. Он увлечен был и целью похода и всем, что встречалось на пути. С явным удовольствием ступал он по мягкому мху, оседавшему у него под ногами, перепрыгивая с кочки на кочку через черные лужи болотца, раздвигая руками сплетения ветвей. Иногда, заметив у ног своих ягоду, он тоже, подобно своим краснофлотцам, нагибался, чтобы сорвать ее. Вообще он вел себя почти как они и держал себя с ними товарищески и просто, хотя был их командиром. Когда один из них нашел в траве маленькое подкинутое птичье гнездо, он подбежал к нему с тем же детским любопытством, как и все остальные. Он вместе со всеми принял участие в преследовании белки, которую внезапно обнаружили на сосне, и бежал за нею, и улюлюкал, и, подобно остальным, швырял в нее шишками, пока она перепрыгивая с дерева на дерево, не исчезла. Однако при всей беззаботной простоте их товарищеских отношений дисциплина не нарушалась. Бойцы любили его и дорожили его мнением о себе - это легко было заметить по той поспешности, с которой они стремились выполнить всякое его поручение, по тому, как заглядывали они ему в лицо, чтобы угадать его мысли, и как легонько отпихивали друг друга, чтобы идти с ним рядом.