Володя, Коль Саныч и Петя Кругликов гуськом, как и на улице, вошли в горницу. Старуха стояла, как перед фотоаппаратом: неподвижно, скрестив руки и глядя прямо перед собой. Коль Саныч растерялся и вручил ей конфеты, и все вздрогнули, когда бабка звонким не по возрасту голосом крикнула некстати:
- Век не забуду!
Дарья, по-женски уловив общую растерянность, пригласила за стол. Гости сели на стулья, пододвинули тарелки, налили по стопке и ощутили себя в своей стихии.
- Вот привезли. Целехонек, - высказался Петя, словно речь шла о товаре в ящике с надписью: "Не кантовать".
Учитель зажмурился и похвалил баранину.
Дарья улыбнулась.
Бабка подложила в тарелку Коль Саныча.
Володя налил по второй стопке.
И все облегченно вздохнули.
Дарья пила мало, пригубляла больше. Коль Саныч ей нравился - интеллигентный и собой шустрый. Ей было приятно, что сидит он во главе стола, что курит и придавливает окурки в блюдце, что он пьет ею приготовленную брагу, - ей было приятно все, чего так давно не видела она в своем доме.
За столом шел уже тот пестрый и вольный разговор, какой всегда возникает к середине застолья.
- Все же школьная система нынче с изъяном, - важно твердил Коль Саныч.
- Не без того, - поддакивала Дарья.
- Не соглашусь, - упрямо мотал головой Петя.
А бабка, близоруко разглядывая Коль Саныча, спрашивала Дарью:
- Да никак он волосом совсем еще черненький?
Дарья говорила:
- Мама, перестаньте, - и улыбалась Коль Санычу, пожимая плечами: дескать, простим старость.
Коль Саныч сидел окруженный вниманием, и ему все очень было по душе - и пухлые плечи хозяйки, и заботливость бабки, и то, что есть спорщик Петя, которого он, учитель, может сражать своими доводами Он моментами забывал, зачем сюда приехал, и ему казалось, что он просто сидит в милой и теплой компании.
Бабка, прихлебывая бражку, расспрашивала Петю, не знает ли он, где поросеночка купить, жаловалась, что сена до живой травы не хватит, прикупать придется, везти не на чем, а шофера-шабашники дорого берут.
Коль Саныч ласково смотрел на пышную Дарьину грудь, но когда ясно осознавал, что его сегодня потчуют как будущего хозяина, то произносил про себя: "Нет соответствия, нет…"
Коль Саныч явственно ощущал в эти минуты вечные заботы крестьянской жизни, те, от которых он бежал в юности, от которых отвык и которые представлялись ему теперь изнуряющими и чужими. Он трезвел и лихорадочно думал: "Детства с меня хватит… Потом за этих поросят…" Снова всей своей жизнью стать сопричастным деревенскому быту, стать хозяином живности и дома - Коль Санычу казалось это изменой самому себе, мечте своей. "Люди-то какие хорошие, приветливые, встречают как", - твердил ему внутренний голос. "Ну и что? - возражал этому голосу Коль Саныч. - А если не соответствует? Так уж что тут!"
Коль Саныч сжимался, казался себе маленьким и жалким, каким-то совсем бесталанным. И оттого, что казался себе таким, произносил велеречиво:
- Думаю министру письмо отправить. Изложу свои соображения.
- Конечно, надо писать, - соглашалась Дарья и добавляла в простосердечье: - Вот в сирени и столик стоит.
Коль Саныч посмотрел в окно и снова важно сказал:
- В мае цветут сирени.
Дарья обостренным чутьем одинокой женщины схватывала- не так все идет. Словно обычная пирушка это, а не торжественное и таинственное начало новой жизни. Все напряженней вслушивалась она в речи Коль Саныча, все пристальней смотрела на него и с болью понимала, что не жилец он здесь, в ее доме. И чем сильнее она это ощущала, тем яростней хотела, чтобы вышло наоборот, чтобы этот тощий и нескладный человек остался с ней. Она бы так ждала его возвращения из школы по вечерам, еще издали бы из окна видела подпрыгивающую при ходьбе его зеленую шляпу и бросалась бы к плите разогревать блины, жирные и румяные. Так она думала, но с каждой минутой застольный разговор уводил от того главного дела, с которым гости пришли.
И Дарья уже хотела, чтобы скорее кончилось застолье, потому что ничего желанного оно не могло принести. Она медленно провела ладонью по лбу, зевнула неприкрыто и взглянула на часы.
Петя сказал, обращаясь к Володе:
- Пора.
Все трое поднялись, но в последнее мгновение Дарья смело и откровенно положила свою полную руку на плечо Коль Саныча, и тот беспомощно замигал, топчась на месте.
- Спокойной ночи, - усмехнулся Петя и дернул Володю за рукав. Они вдвоем вышли на темную дорогу и, обнявшись, отправились к Петиному дому.
…Утром, когда Дарья пила с Коль Санычем чай, она поняла уже бесповоротно, что снова ей быть одинокой. Она молча тянула из блюдца, вспоминая ночные прикосновения его рук, теплых и сильных. Дарья дотронулась до рубашки Коль Саныча, на которой расплылось винное пятно, и сказала:
- Оставьте рубашку, я застираю. А вы другую наденьте, у меня такая же есть…
Коль Саныч поперхнулся чаем и скороговоркой, словно боясь, что его прервут, застрекотал:
- Что вы! Забота вам! Ерунда это! Нет-нет, не надо…
И Дарья, глядя на его испуганное лицо, усмехнулась горько и жалостно.
Володя уезжал из Степанихи восьмичасовым автобусом. Сидел на ступеньках станционного домика, грелся на первом весеннем солнышке, как услышал за спиной стук сапог и знакомый голос Коль Саныча:
- Доброе утро!
Учитель бодрился, но выглядел понурым. Развел руками:
- Соответствия не произошло. А потом еще добавил с грустью:
- Хорошая женщина…
О Коль Саныче и истории его сватовства я узнал от своего приятеля, художника Володи Селезнева, который жил несколько месяцев в деревне на Ояти. А как-то он сказал мне:
- Получил я недавно письмо от Коль Саныча. Сообщает, что стал наконец горожанином: женился на учительнице из райцентра. "Поздравь меня, - пишет, - с законным браком"… Не стал я его поздравлять… Впрочем, может быть потому, что замотался тут со своими делами.
Солдат
Я еду в Лодейное Поле поездом дальнего следования. Едут со мной в одном вагоне солдаты - молодые, крепкощекие, в парадной форме.
Проводница - худенькая женщина лет тридцати, русая, с милым, но уже поблекшим лицом.
И один солдат, круглоголовый, все заходит в маленькое купе проводницы, и они о чем-то беседуют там, и он пьет чай, обжигаясь и отказываясь от сахара.
Люди в вагоне замечают, как они начинают тянуться друг к другу, и всем вроде не по себе, потому что так очевидна разница их лет.
А женщине хочется, чтобы солдат выглядел постарше.
А солдату хочется, чтобы она была как девчонка.
Проводница никак не может открыть выходную дверь, солдат помогает ей.
- Хоть один мужчина догадался, - говорит она, явно стараясь этим словом "мужчина" придать солдату солидность.
- Это нам нипочем, курносая! - смеется солдат.
Они смотрят друг на друга радостно и тревожно.
- Спляшем, - отчаянно говорит солдат, крутя кнопку приемника.
- Уж больно вы все в армии самостоятельными становитесь, - с притворным огорчением вздыхает проводница.
…Маленький полустанок, запорошенный метелью, с огромными черными воронами на деревьях.
Солдат приехал домой.
Он выходит с чемоданом в тамбур.
И она выходит за ним.
- Увидимся? - спрашивает он в последний миг.
Она улыбается непонятно и таинственно, как могут улыбаться только женщины.
- Через три дня по расписанию две минуты стоять будем.
- Ух, - вырывается у солдата. - Точно! Две минуты. Приду.
- Иди, мой мальчик, - тихо произносит женщина, уже безо всякой игры в его взрослость, и ее лоб пересекает морщина.
Солдат прыгает в снег и долго машет ей, такой юный и растерянный, среди снега, под голубым зимним небом.
Груша
Отчаянной, как никто, была Груша. Жила она без мужа, растила двух ребятишек - от разных отцов.
Работала в полеводческой бригаде, крупных заработков не имела, но дети выглядели у нее прибранными и смышлеными.
На колхозном зимнем празднике, хватив вина, ошарашивала:
- Внимайте, бабоньки, я женщина расхожая, закручу с вашими залетками!..
Фельдшерица, поглядывая, как отплясывает ее Федька с Грушей, цедила зло:
- Ну, теперь у нас как в большом городе - даже своя оторва есть…
А Грушка не смущалась ничем, озорничала, как молодая, хотя ей уже к сорока приближалось.
Мой знакомец, учитель Иван Егорович, человек наивный и слабый, жаловался:
- Лежу, понимаешь, с гриппом, а она - шасть в избу, одеяло дернула и ну меня ворошить. Я ей говорю: в милицию пожалуюсь, а она смеется… Несусветно!..
У нее белесые негустые волосы, и глаза тоже белесые, чуть навыкат. В своем единственном праздничном зеленом платье она кажется по-девичьи стройной и сильной.
Дурная слава о ней давно пошла.
Еще когда она только заневестилась - в первые послевоенные годы, - разразился скандал.
Стучал в кузнице певун и бабник Алеша. Стала по нему девчонка томиться, а он нарочно, как увидит, что мимо по дороге Груша идет, щемяще-щемяще про любовь запоет и в такт молотком отбивает.
Сама не своя пришла к нему Груша, и так в тот позднего мая день неистовствовали соловьи, что навек их запомнила Груша. И брела она в дом к себе под утро сквозь мокрые заросли иван-чая, темная от влаги юбка липла к голым ногам, волосы были спутаны, как молодой горох.
А на том берегу у переправы с вырванным из изгороди колом стояла Алешкина жена, тоже молодая, с чернотой под глазами от бессонной ночи. Груша замерла. Так и стояли на разных берегах две женщины, стояли молча и ненавидяще, пока односельчане не развели их.
- Утоплюсь…