В начале тридцатых сочли было батьку подкулачником, увезли с милиционером в райцентр. Меньшой, Колька, бежал за подводой, плакал… Отец вернулся через несколько дней, объяснять ничего не стал, только сказал сумрачно: "Недоразумение получилось…"
Как помнил себя Коль Саныч, росли возле их дома пять кудрявых яблонь. В мае заметали крыльцо белым пухом, а осенью плоды с глухим стуком падали в траву, приминая ее. Мать собирала яблоки в плетеные корзины, ставила корзины в избу, и ароматный, таящий в себе солнечную силу запах наполнял комнаты.
Но однажды пришла в сельсовет инструкция, по которой каждое плодовое дерево облагалось налогом. Весна выдалась пасмурная, холодная, медленно и вяло зацветали яблони, и по осени урожай был курам на смех.
Темным осенним вечером отец прохрипел сыну: "Руби!" И они срубили все пять яблонь. Коля сек ствол, и ему становилось чуть ли не физически больно, словно по собственной ноге попадал.
Постепенно все сильней и сильней зрело в мальчике желание уйти куда-то далеко, стать кем-то иным, чем его отец. Казалось, стоит уехать в город, и там жизнь сразу пойдет по-другому - лучше, счастливей.
Случай выдался, и Коля поступил в учительский техникум. В небольшом городе, где высились каменные дома и гудели паровозы, он первые месяцы просто блаженствовал.
А когда окончил техникум, направили его в дальнюю деревню учительствовать.
С тех пор не одну школу он сменил, отвоевал войну, постарел, а жизнь его все текла неустойчиво и неустроенно.
Коль Саныч был человеком покладистым - над ним подтрунивали, а он и сам посмеивался; в одиночку не выпивал: если брал "маленькую", то искал собеседника.
Его не покидала одна надежда - жениться. "На ком же думаешь?" - спрашивали его. Он хлопал ресницами, застенчиво улыбался. "Точно не скажу. Главное, чтобы вышло соответствие", - туманно объяснял он.
И вот Коль Саныч стоит перед Володей Селезневым, говорит просительно:
- Ну, поедем, пожалуйста…
- Да к кому ехать-то? - спрашивает Володя.
…Петя Кругликов, работник леспромхоза из большого села Степанихи, поведал Коль Санычу о Дарье.
Петя Кругликов слыл балагуром, баечником. Степаниха лежала на пересечении автобусных дорог, и, часто принимая гостей у себя, Петя обстоятельно беседовал с ними, наставлял.
- Женим мы тебя, Коль Саныч, - и глазом не моргнешь. И уж полное соответствие наметим… А мы тебя, - вдруг торжественно воскликнул он, - на представителе Советской власти женим!..
Тут даже Коль Саныч опешил. Он спросил тревожно:
- Это в каком смысле?
- А в прямом. На Дарье. Она у пас секретарь сельсовета.
Дарья жила на отшибе от Степанихи, в маленькой деревеньке, с матерью, подслеповатой старухой. Был у нее сын, взрослый парень - первый год служил в армии. Дарье шел сорок второй. Невысокая, располневшая, она выглядела налитой, и лишь морщинки у глаз да нечастые седины говорили о немягкосердечной ее судьбе.
Сын у нее еще при войне народился. Солдатский сын. А солдата того сыском ищи - не отыщется. Как говорится, глупа да молода была.
Позднее никто к ней в дом так и не вошел женихом. Случались встречи, недолгие и пустые, но после каждой из них она горевала томительно и тяжело, потому что чувствовала: еще одно нелегкое и возможное счастье прокатилось мимо…
В последние годы, когда сын подрос, она стала меньше тяготиться своей одинокой жизнью, в хлопотах о сыне коротала свободные часы. Но ведь сорок лет - это еще далеко до женского покоя, и находили на Дарью минуты шалые, жаркие, изнуряющие. Тогда она думала тоскливо: "Неужели все?.."
У нее застучало сердие, когда Петя Кругликов заговорщицки остановил ее на крыльце сельсовета:
- Учитель… Николай Александрович… Метит о серьезном браке…
Дарья покраснела, но, поскольку Петя был старый знакомый, спросила:
- Верно ли, Петя?
- Жди в субботу. Заявимся после вечернего автобуса.
В субботу с утра было пасмурно. Дарья сидела за своим столиком в сельсовете, отвечала на телефонные звонки, носила какие-то бумаги председателю, но все это делала механически.
Встала она в тот день на рассвете, вынула из сундука слежавшуюся белую скатерть, слегка намылила ее и разостлала на сугроб перед домом. Она знала, что так скатерть кипенно выбелится и тонкий аромат снега распространится в комнате. Матери объяснила:
- Мама, ко мне сегодня человек придет. Может, и подружимся мы с ним… Ты уж сядь с нами для порядка.
Бабка ответила покорно:
- Хорошо, дочушка!
Бабка засуетилась, слезла с печи и пошла в погреб за мясом. Ей сделалось беспокойно, потому что кто-то неведомый собирается войти в их размеренную жизнь. А каков он? Может, бражник, табакур, голь перекатная или утес- нитель ее старческих дней? Она понимала мудрым умом матери, что невмоготу дочери одной, да и дом без хозяина плох, но тревога за их жизнь наполняла мать. Однако жизнь свою надо показать лином, что бы там ни было. И она варила яйца, мешала их с молодой бараниной, заливала сметаной - стряпала, как в давние времена, когда в доме бывали большие праздники.
Потом она взяла в горнице с этажерки портрет внука и переставила в комнату, на комод, рядом со столом: пусть, дескать, и Митенька как бы присутствует здесь, да и гостю он должен быть виден от начала.
К середине дня появились в избе лукавые соседки:
- И что творишь?
- Загулять вздумала, - отшутилась бабка.
- А мы глядим, - тянули соседки, - что-то долго у тебя нынче дым из трубы бежит.
Хотя суббота была коротким днем, Дарья впервые за всю свою службу в сельсовете попросила отпустить ее пораньше. Она зашла к сельскому парикмахеру, и тот, расчесывая ее рыжие кудряшки, приговаривал:
- Мы только что с курсов усовершенствования: взовьем локоны, как в Париже.
Дарья испугалась:
- Лучше - как в Ленинграде.
- И это нам с руки, - согласился парикмахер и защелкал оглушительно ножницами.
Потом она шла домой по узкой распускающейся мартовской дороге и сокрушалась, как пойдут ее гости по талым местам, черпая в темноте воду в ботинки. Дома она отыскала старенькие мужские шлепанцы, помыла их, высушила и поставила у входных дверей. Дарья достала из заветной деревянной коробки ссохшуюся, давно не употреблявшуюся помаду и осторожно, словно ножом касаясь, провела перед зеркалом по нижней губе и по верхней. Губы вдруг стали какими-то ей чужими, но лицу придали новое выражение, и Дарья решила, что так она выглядит моложе. Она налила в рюмку браги, пригубила хмельной и сладковатый напиток и обрадовалась, потому что брага была в самый раз, словно для этого вечера она ее и варила.
Дарья осмотрела еще раз комнаты и села у окна, ожидая гостей.
Когда Володя с Коль Санычем, пришли на автобусную остановку, деревенские кумушки были тут как тут.
- Далеконько ли? - невинно спросили.
- На совещание, - твердо ответил Коль Саныч.
- Ишь, работа учительская, - сокрушенно и лукаво закачали они головами, - и в субботний-то вечер покоя нет…
Девчонки-старшеклассницы, вертевшиеся возле взрослых, прыснули. Коль Саныч, строго взглянув на них, зачем-то добавил:
- По линии ДОСААФа еду.
- Известно, батюшка, по линии, - дружелюбно поддакнули бабы, - на то и учен. - И добавили, прикидываясь простушками: - А Досафа - оно вроде как имя женское…
В автобусе ехали без приключений и через час, ступив на землю, прямо столкнулись с Петей Кругликовым.
- Добре, - сказал он. - А вы налегке? - обратился он к учителю.
- Тепло ведь, - обрадованно сказал Коль Саныч.
- Я в смысле чего-нибудь в кошелке.
Коль Саныч смутился и тихо произнес:
- Образно говоря, не подготовлен я. До получки имеется дистанция.
- Так, - мрачно молвил Кругликов.
- По дороге прихватим, - успокоил Володя и добавил, выгораживая Коль Саныча - Это он от волнения.
По пути они завернули в буфет.
- Надо выпить малость, - сказал Петя, указывая на Коль Саныча, - чтоб он успокоился. Дело-то навек!..
- Конечно, - с готовностью подтвердил Коль Саныч и уставился преданным взглядом на Володю.
Заказали две бутылки "Фраги".
Вошел пожилой шофер.
- Гуляешь? - обратился он к Пете.
- Сложней, - нахмурился Кругликов.
- А чего сложней? - заинтересовался шофер.
- Секрет.
- Да они Дарье-секретарке жениха везут, - высунулась из раздаточного окошка баба в белом халате. - Вот он и есть, - указала она поварешкой на Володю.
- Дела, - протянул шофер.
- Пора, - скомандовал Володя и залпом выпил свой стакан.
В магазине Володя предложил взять в подарок мармелад, поскольку в кармане у него было уже не густо.
Коль Саныч взглянул на Володю:
- А может, шоколад?.. Хотя, конечно, дистанция…
Взяли все-таки коробку шоколада.
Дарья увидела их издалека, вышагивающих гуськом во главе с Петей. Это было, наверно, не очень солидное шествие, поскольку они прыгали с сушины на сушину и все-таки попадали в лужи, раскидывая брызги.
Дарья еще разок подошла к зеркалу, поправила прядь и с безжалостной отчетливостью разглядела мелкие морщинки, которые ничем не скрыть. Ей вдруг так захотелось своего добротного счастья с мужиком, который бы заставил ее забыть одинокую тоску. Она накинула шаль и метнулась в сени.
Гости неловко втолкнулись в невысокую дверцу дома и стали неистово топать ногами. Вроде бы снег стряхивали, а на самом деле, конечно, - от переживаний. Дарья неестественно широко распахнула дверь в комнату:
- Пожалуйте.