Не только Цельнер, все уже видели это торжество; перед глазами президента Бенеша проплывут знамена, прогрохочут орудия, проревут танки. А он будет дивиться! какая здесь у него боеспособная, организованная армия, к которой не очень-то благоволил Лондон.
Яна оторвалась от шитья, обвела глазами двор казармы и опять наклонилась над обмундированием. Станека нигде нет. А говорил, что они пойдут посмотреть город. Киев - город рождения их любви, а они не знают, каков он. Они ночью с боями проходили этот город, и языки пламени скорее скрывали его от них, а не освещали.
Вошли Шульц и Блага, устанавливавшие связь с центральной станцией.
- Что нового? - спросили солдаты.
- Все обсыпано снегом, как сахаром, - сказал Шульц.
- Ничего себе сахар, - возразил Блага. - Скорее, как бинт и вата на ране…
Шульц обратился к Цельнеру:
- Лучше расскажите, что тут. Прихорашиваетесь?
- Здесь главная цель - парад, - сказал Цельнер. - Яна латает наши мундиры, чтобы мы соответствовали песенке "Парни как цветы".
Ержабек, ставший командиром взвода вместо Калаша, приказал Шульцу:
- Вы были в городе, вы и рассказывайте! То и дело слышишь: Киев, мол, как Прага. Это верно?
- Верно. Днепр - Влтава, лавра - Градчаны, Крещатик - Вацлавская площадь.
- Но никто бы не желал, чтобы они во всем были подобны, - сквозь зубы пробормотал Блага: - Лавру немцы разбили. Самый красивый храм - развалины…
Перед глазами солдат возникла панорама Праги.
- Крещатик в руинах, - продолжал Блага. - Куда ни глянешь - всюду развалины, камня на камне не осталось…
Все мысленно перенеслись на Вацлавскую площадь. Конец войны сливался у них с представлением о параде на этой площади при всеобщем восторге и криках "слава".
- А если и там не останется камня на камне! - тихо прошептал Зап.
Млынаржик мысленно крался к Спаленой улице. Шульц продолжал:
- И вокруг Крещатика все мертво, огромное кладбище.
- А сколько людей погибло! Тысячи! - говорил Блага. - А во что обошлась оккупация нам?
Зап думал о родителях, маленькой Греточко, Арноштике…
- Молчи! Молчи! Я не хочу тебя слушать!
Киев был для них как бы пророчеством Праги, но никто не знал, в какой степени уже осуществленным.
- Меня торжественный смотр не очень радует! - Цельнер горько рассмеялся: - Наш смотр уже позади, Шульц и Блага только что об этом позаботились.
В двери появился Леош. Глядя на Яну, он передал, что Станек едет на санях к линии фронта посмотреть, все ли кабели смотаны. Яна должна попросить у каптенармуса маскировочный комплект. Поедет со Станеком.
Яна не трогалась с места.
Цельнер, словно за Махата кто-то должен был высказать его недоброжелательство, не без ехидства произнес:
- Ну и жизнь у тебя, Яни!
Яна колебалась: ее ждала прогулка с Иржи, а тут остаются оборванные ребята. Опустив глаза, она спросила, обращаясь ко всем:
- Мне надо ехать?
Боялась поднять глаза, потом услышала Благу:
- Почему же тебе не ехать? Конечно, поезжай! Посмотришь на более приятные картины, чем видели мы…
Цельнер "смилостивился":
- Не хмурься, Яни. Мы рады, что у тебя над адом войны голубое небо с золотыми звездочками…
- А шитье мне тут оставьте, я вернусь… Я поеду.
Зап проводил Яну до двери:
- Ну, вот и хорошо. Хоть одна душа счастлива.
Варвара вела Ефимыча по свежевыпавшему снегу, срезала углы, стараясь скорее выйти на шоссе. Ефимыч шел след в след, предоставив ей выбирать путь на Васильково. Его разбирало любопытство. Начал сладко:
- Шустрая ты женщина, Варенька, все умеешь. Только скажи, как ты извернешься перед этим чехом…
- Извернусь? Я врать не собираюсь! - сказала она и прибавила шагу, чтобы он немного поотстал.
Но и Ефимыч поднажал.
- Ведь ты, я думаю, не будешь ему объяснять, что оставила дома больного мужа, а сама тут с другим любовь крутишь. Может, дать тебе какой-нибудь совет? Я-то человек бывалый.
- Не нуждаюсь! - Она припустила почти бегом. Чертыхалась. "Будет мне тут всякий лезть в душу". Кричала через плечо: - Вы что, хотите удержать меня в супружеском хомуте? А что вы знаете о моем муже? Тьфу!
Патруль. "Стоп! Хоть отдышусь", - воспрянул Ефимыч. Куда там!
Патрульный выкрикнул "Пароль!" Варвара ответила, затем спросила, как выйти на шоссе. Туда? Хорошо. И снова устремилась вперед. Теперь уже шли в горку. Ефимыч что-то говорил. Варвару вдруг словно прорвало. Позорит танкистов? И при чем тут Беляев? Какое ей дело до жены Беляева? Почему тот сравнивает ее со своей Соней? Вопросы так и сыпались.
- Если его Соне нравился ее Онегин или Дон-Жуан в шелке и кружевах, то я тут при чем? Где вы там плететесь? Смотрите! - закричала она. - Воронка от снаряда. Не скатитесь в нее. Костей не соберете.
И опять сломя голову вперед. Наконец шоссе. Показался грузовик. Варвара проголосовала.
- В Васильково?
- Нет.
Ефимыч кипел злобой. Не только за Беляева, но и за себя. Его сын потерял на фронте ногу. Они поменялись местами: старый был здесь вместо сына, сын вместо старого - в колхозе.
- Странный был бы порядок, если б сы́нова Марфа стала бегать за другим, кого война пощадила! За каким-нибудь ветрогоном, вроде Петра Петровича. Я бы ее задушил к чертовой матери! - ругался он в обледеневшие усы.
Варвара разозлилась:
- Почему вы решили, что я подлая, бездушная? Разве я бросила бы искалеченного ради забавы? С чего вы это взяли? И Соня, и Марфа никогда бы такого не сделали. - Варвара остановилась, повернула злое лицо к Ефимычу. - Если бы Беляев был моим мужем, я за то, что он пережил, клянусь вам… любила бы его больше, чем того, прежнего обольстительного баритона. Или ваш сын… Но что меня возмущает, это ваше желание вмешиваться во все, поучать, ни в чем как следует не разобравшись…
Огромная побеленная пушка, которую тащил на буксире грузовик с боеприпасами и расчетом, надвинулась на них.
- В Васильково?
- Да, - крикнули из грузовика солдаты и втащили в кузов старика и Варвару.
Ефимыч все наставлял ее:
- Видишь, девочка, видишь, как ты правильно говоришь. Вот, Варя, и пообещай капитану, что уже никогда с Петром Петровичем…
- Что вы, дед! Опять мораль читаете? Не с Петром Петровичем - с мужем разойдусь!
- Варвара! - строго прикрикнул Ефимыч.
- Что вы обо мне знаете? Что я замужем. А за кем? Об этом не спрашиваете! - Варвара сжалась, опустила голову и замолчала. Потом вдруг снова набросилась на Ефимыча: - Это вы виноваты, что я разлюбила мужа! Вы все в роте! Беляев, Леонтий, наш капитан…
Старик всполошился:
- Болтай, сумасшедшая! Будешь теперь валить на всю роту.
У Варвары от непрерывной тряски стучали зубы.
- Беляев мог бы и до сих пор нежиться в госпитале. Обожженный. Так нет, не хочет! Капитану предлагали после трех ранений быть инструктором в военной академии. Не хочет! Он в Берлин хочет! - Она сжала зубы, чтобы они не так лязгали. - Любой из вас в роте лучше моего мужа. А Петр Петрович к тому же любит меня!
Ефимыч не мог прийти в себя:
- И этого, этого… - повторял он, - этого достаточно, чтоб изменять мужу?
- Достаточно. Даже чересчур. - Голос Варвары был теперь скорее скорбным, чем резким. Она думала, что хорошо знала мужа. Нет, не знала. Только война показала, какой он на самом деле. - Его брат погиб под Сталинградом. Вот вы, пожилой человек, пошли на фронт вместо выбывшего из строя сына. Георгий, чех, сражается за свою землю на чужой земле, да как! А мой Коля не в состоянии защищать даже свою собственную. - Голос Варвары посуровел: - Нашел у себя целую кучу болезней: желчный пузырь, сердце, нервы… Но меня на фронт отпустил. Все-таки кто-то в его семье участвует в Великой Отечественной. Для больного это большая жертва, не так ли?
Ефимыч понял. Он был спокоен за сына, спокоен за Беляева. Его волновала Варвара. Он молча взял ее руку и прижал к своей груди, словно выпавшего из гнезда неоперившегося птенца.
- Но муж пишет тебе! А ты ему. Все время. И такие длинные послания.
Варвара глядела назад на убегавшее шоссе.
- У меня дети, еще маленькие. - В глазах ее блеснули слезы. - Пишу мужу, и он мне. Каждое его письмо перечитываю по многу раз, пока не придет новое - он пишет о моих ребятах. Как иначе я могла бы здесь выдержать, скажите, как? - Лицо Варвары стало нежным от легкой улыбки. - Танечка писать еще не умеет, а Володя пишет немножко. Печатными буквами. "Дорогая мамочка, я и Таня крепко тебя целуем". - В Варваре что-то надломилось. - Оставьте меня в покое.
Замелькали первые домики Василькова. Ефимыч с Варварой спрыгнули с грузовика. Опять патруль. Проверил документы, просмотрел бумагу, которая должна была обеспечить им доступ в расположение бригады Свободы, и скомандовал:
- Кругом и назад!
- Мы должны явиться к старшему лейтенанту, связисту! - кричит Варвара.
- Ищи его, свищи! Их бригада передислоцировалась.
- Куда?
- Не знаю! А вам дальше нельзя.
К югу от Василькова полыхали зарницы, оттуда долетали отчетливые залпы орудий.
Варвара с Ефимычем возвращались пешком.
- Ну, как? - встретил их вопросом капитан.
Ефимыч вытащил из кармана позолоченную стопку.
Беляев, колеблясь, взял свой подарок обратно.
- Не принял?
- Переместились.
- Далеко?
- Никто не знает. - Ефимыч повысил голос: - Но мы снова с ними встретимся, снова они нам подсобят, а мы им. И будет это еще много раз.