Глава вторая
Сейчас он вернулся на корабль, пообедал, лег отдохнуть и услышал долгий телефонный звонок. В трубке раздался, как всегда, почему-то хриплый, скрипучий голос начальника штаба ОВРа:
- Михаил Александрович, принимай нового командира на двести пятый…
- С удовольствием…
- Да не откуда-нибудь - из Америки прибыл… Зайцев, Петр Сергеевич.
- Знаю…
- Откуда тебе известно?
- Мы до войны вместе служили.
- Тем лучше! - И начштаба повесил трубку.
Максимов поднялся, надел китель и стал наводить порядок в каюте, нетерпеливо ожидая Петра. И вот он вошел, в своем щегольском пальто и фуражке с целлофановым чехлом. Как положено, взял руку под козырек и чеканным голосом произнес:
- Капитан третьего ранга Зайцев прибыл для дальнейшего прохождения службы.
Максимов стоял улыбаясь.
- Для начала снимай свое заграничное одеяние.
- Понимаешь, Миша, прихожу в отдел кадров, меня сразу спрашивают: "Хотите к Максимову на тральцы?" Я сказал: "Откуда вы знаете, что именно к нему и хочу?" Они говорят: "Мы все знаем!" И как видишь, решилось, к нашему обоюдному удовольствию…
- Я очень рад.
Максимов смотрел в широкое лицо с темными, сдвинутыми у переносицы бровями, под которыми искрились все те же озорные Петькины глаза.
- Разреши тебе сделать маленький заморский подарок.
Зайцев извлек из внутреннего кармана пальто и протянул бутылку вина. Максимов с интересом рассматривал красочную этикетку.
- Ого! Шерри-бренди, - прочитал он. - На Западе считается самое лучшее вино.
- Не знаю, лучшее ли, во всяком случае, самое дорогое.
Они сели, и Петр, попросив разрешения курить, набил трубку, пустил в потолок голубые колечки дыма и слушал долгий и, трудный для Максимова, рассказ об Анне.
- Да, война разбросала всех, - в раздумье сказал Петр. - Если живы будем - все встретимся…
- Будем надеяться. А теперь, Петр, потолкуем о другом, более важном, - сказал Максимов. - Тебе когда-нибудь приходилось командовать кораблем?
- Перед Америкой три года на тральщике помощником трубил.
- Значит, дело знакомое!
- Знакомое. Правда, обстановку плоховато знаю. Вас куда чаще всего посылают?
- Повсюду гоняют… - Максимов провел рукой по синеве карты Баренцева моря. - Вон куда забираемся, видишь? У острова Медвежий союзников встречаем и порожние транспорты туда-обратно конвоируем…
Зайцев смотрел то на карту, то на Максимова.
Второй час они сидели друг против друга, один - в кресле за письменным столом, другой - на хрупком складывающемся стулике, покрытом куском ковровой дорожки, и говорили почти беспрерывно, останавливаясь только для того, чтобы налить в стаканы и выпить шерри-бренди.
- У тебя никто из наших общих знакомых не служит? - с любопытством спросил Зайцев.
- Есть одна личность.
- Кто именно?
Максимов уклонился:
- Придешь к себе на корабль, узнаешь…
Выпивая за встречу и за успех совместной службы, Максимов не преминул напомнить, что борьба за повышение боевой готовности, о чем ратовал командующий флотом еще задолго до войны, не прошла даром: Северный флот не был застигнут врасплох и в первые, самые трагические дни не потерял ни одного боевого корабля.
Зайцев, хорошо знавший Максимова, счел странным его оживленность и разговорчивость, потому что в прежние времена Михаил слыл за человека неторопливого, основательного, не терпящего лишней суеты. Правда, он любил, когда люди собирались вместе и были веселы, но сам держался при этом в стороне, больше слушал и мало говорил.
Во время войны, незаметно для других, в Максимове происходила большая внутренняя работа: война сталкивала его лоб в лоб с разными людьми, ставила не раз в безвыходные, трудные обстоятельства. Три года войны оставили в душе массу впечатлений, какую не дает иногда целая человеческая жизнь…
Зайцев долго не мог уснуть. Едва смыкал глаза, ему казалось, что налетает волна и укачивает, под ее напором корпус корабля скрипит, скрежещет. Зайцев открывал глаза. При свете настольной лампы отчетливо виднелись все предметы: чернильный прибор, коленкоровые корешки книг. Он пытался прочесть названия: "Лоция Баренцева моря"… "Навигационные приборы"… "Чехов"…
Буквы прыгали. Постепенно качка утихала, и тогда буквы выстраивались в ряд: "Избранные произведения".
Он никак не мог привыкнуть, что остался один в незнакомой каюте, погруженной в полумрак и тишину. Снова пытался заснуть и не мог успокоиться после встречи, которую трепетно ждал.
Мысли путались и возвращались в прошлое. Как в воду смотрел Максимов, считая, что гитлеровская Германия - нам не партнер. Она - враг номер один. А однажды выступил перед личным составом в том смысле, что статьи в газетах остаются статьями. Мы - люди военные, обязаны видеть оборотную сторону медали и повышать боевую готовность.
А как он был прав в оценке людей! Быстро раскусил старшего лейтенанта Трофимова, карьериста.
Где он? Погиб или живет-здравствует?
В конечном счете плевать на него. Люди этого толка в нашей жизни - проходящие тени. Приходят и уходят, не оставляя доброго следа. Они не способны на дружбу. У них всегда на первом месте свои корыстные интересы…
Больше всего Зайцеву думалось сейчас о своем будущем: сможет ли командовать кораблем? В военном отношении подкован, знает новую технику. И командные навыки, кажется, не утратил. И все же мучили сомнения…
Единственное, что есть у него в активе, - это переход с транспортами из Америки. 12 600 миль - не шутка! Трудностей и опасностей на пути было предостаточно. Не раз в атаку на конвой выходили немецкие самолеты-торпедоносцы и подводные лодки. Правда, охранение было солидное. Но все равно приходилось вести бой и маневрировать, чтобы спасти транспорты с ценным грузом.
Зайцев сошел на берег в Архангельске не тем Зайцевым, который поднялся на борт корабля. И люди, которым пришлось столкнуться с ним, отличали его от других, не понимая еще сами по чему: по щегольскому ли американскому плащу с золотыми пуговицами и запаху незнакомого табака или по чему другому, более значительному. Правда, Максимов, разглядев плащ и с любопытством повертев в руках высокую фуражку в чехле, замотал головой:
- Смени, смени ты это. Спрячь в чемодан до лучших времен.
- Почему?
- Ни к чему дешевый форс. Ходи в шинели. Как все.
Зайцев засмеялся.
- Главное - как все! Правда? Лишь бы слиться с массой?
- Да, да, - подхватил Максимов. - Чем скорее сольешься, тем лучше будет.
Сейчас, ночью, вспоминая этот разговор, Зайцев усмехнулся. Он подумал, что Михаил остался прежним: простым парнем, немного грубоватым увальнем, хотя много повидал, звание заслужил большее, чем Зайцев, и положение занимает солидное.
Он спокойно повернул лицо к стене, закрыл глаза, и как будто опять его подхватила океанская волна.
Теперь в голове промелькнули обрывки недавних воспоминаний: вход в шлюз Панамского канала, английский кок, подбрасывающий в воздух белую шапочку, и высокий улыбающийся американец, пускавший под потолок ровные колечки дыма. Он был капитаном без парохода; в шутку называя себя вдовцом, охотно рассказывал всем историю, приключившуюся с ним в Атлантике, когда немецкая бомба попала в судно и его охватило огнем. Капитан приказал спустить шлюпки и был озабочен тем, чтобы как можно скорее отплыть от горящего парохода. "Вы, наверно, могли потушить пожар и спасти судно?" - спросил Зайцев. Капитан рассмеялся: "Пароходная компания получит страховку, а мне ни холодно ни жарко. Зачем рисковать? За это денег не платят". Зайцеву было дико слышать такие слова. "Позвольте, - пытался возражать он. - Сейчас идет война, и транспорты на вес золота. А кроме того, ведь есть чувство долга…" Лицо американца вдруг стало серьезным: "Какой может быть долг, перед кем, скажите на милость?" - "Как перед кем? Перед всеми! Люди всегда должны друг другу. Должны тем, кто их родил, кормил, учил грамоте, выручает на войне. Должны знакомым и незнакомым. Вот вы мне должны, и я вам тоже…" Капитан рассмеялся: "С вашими взглядами надо было родиться двести лет назад, когда была в моде романтика. А мы живем в другой век - век практицизма".
Зайцев чувствовал, что он уже больше не заснет. Поднялся, подошел к умывальнику и, отвинтив до предела кран, подставил голову под холодную струю.
На следующее утро Зайцев по трапу поднимался на свой корабль.
Первым, кто увидел Зайцева, был капитан-лейтенант Трофимов. По-прежнему бравый, подтянутый, только не пахнущий одеколоном. Время и на нем отложило свой след: лицо было смятым и складки залегли в уголках рта. Разве только усы бурно разрослись и закручивались на концах. Зайцев остановился у трапа и обмер от удивления. Значит, вот кого имел в виду Максимов, сказав: "Есть одна личность" из числа общих знакомых.
По застывшему в тревожном ожидании лицу Трофимова Зайцев понял всю значительность момента, приосанился, расправил плечи, с достоинством, чуть важно, ответил на приветствие. Когда подносил руку к козырьку фуражки, даже пожалел, что послушал Максимова, сменил плащ на шинель, и что нет сейчас на нем высокой фуражки в целлофановом чехле.
Трофимов по всем правилам отдал рапорт и тут же любезно улыбнулся:
- Сколько лет, сколько зим не виделись!
- Давненько, - холодно ответил Зайцев и прошагал дальше, в командирскую каюту.