- Вот мне бы туда, - сказал он. - Пять минут, и дома.
Мы молчали.
- А может, и ничего, - продолжал Родионов. - Боль-то из меня уже вышла. Может, обойдется. Вынесете меня.
Баранов распрямился и посмотрел на Родионова.
- Нет уж, Родионыч, - сказал он с нехорошей усмешкой, - ты уважь нас. Мы для тебя старались, так ты уважь.
- В самом деле, - судорожно вскричал Зазноба, перебивая Баранова. - Зачем мы это? Надо идти. Нести его. Я сам понесу. Я пойду к Старшому, я скажу ему… - Он выскочил наверх и побежал по склону.
- Суета, - Баранов погладил лопатой землю, накладывая последние штрихи, и вылез наверх. Мы сделали свое дело и терпеливо ждали теперь, чтобы Родионов исполнил свою долю: без этого наша работа становилась бессмысленной.
А Родионов вовсю разошелся и перестал думать о нас. Глаза у него блестели, и он просительно улыбался.
- Не бросайте меня. Может, обойдется все. Живы-здоровы будем и дома еще побываем… Закурить бы… Курить хочется страсть… Так вы не бросайте, я вам… - руки его стали шарить по земле и застыли. Глаза погасли, пусто смотрели в небо, а на лицо набежал почти неощутимый пепельный налет, и оно в одно мгновенье сделалось отделенным от жизни.
- Вот они, дела наши, - сказал Баранов, отряхивая руки от земли.
Снизу поднимались разведчики. Впереди, возбужденно размахивая руками, шагал Зазноба. Я вдруг увидел, какой он молодой, совсем мальчишка. Они подошли к нам и молча стали полукругом. Потом Старшой сказал:
- На прощание две минуты. Приготовиться к движению!
Немец стоял внизу и со страхом смотрел на нас. Я показал ему пальцем: "Вег!", он послушно побрел передо мною.
Солнце уже садилось, спасительная темнота укутывала наши тени. В ту же ночь, уже на рассвете, возбужденные коротким боем, целые и невредимые, мы вышли к своим.
40
- Кстати о Бельмондо, - Маргарита Александровна оживилась. - Что нового в кино, вы чего-нибудь видели?
- Типичная продукция массовой культуры, на которой зритель закаляется до степени истукана. Я бы с удовольствием посмотрел сейчас что-нибудь наше, с черемухой.
Маргарита Александровна нервно засмеялась:
- Рветесь к родному хэппи энду? А ведь нынче день памяти. Сколько на нее осталось? Как говорит моя Валентина, тоже вдова: воспоминания приходят и уходят, а суета остается. Мы прикрываем суетой нашу нечистую совесть. Человек весьма удачно запрограммировал себя.
- Иначе мы не выжили бы как вид, - подхватил Иван Данилович, поддавая жару в отвлекающую струю. - У меня деловое предложение: пошмыгаем немного среди настоящего и опять в наше прошлое.
- Где же вы предлагаете суетиться, по-вашему, шмыгать? - отозвалась Маргарита Александровна.
- Сегодня вернисаж, - Сухарев авторитетно назвал художника, довольный своим касательством к данному событию.
- Туда ведь не пробьешься…
- У меня билет, оставлен на контроле. На такси мы как раз успеем.
- А что? Я женщина решительная. С воспоминаниями покончено. Пусть я никогда не узнаю правды о том, как вы захватили важную немецкую шишку, ибо сказано недаром: искусство требует жертв. Вперед к настоящему! Пребывайте здесь, я мигом переоденусь. - Маргарита Александровна приостановилась у шкафа. - А вас туда искренне тянет?
- Признаться: ничуть. Я и не помнил об этом, пока мы не заговорили о Бельмондо.
- Может, дело ждет?
- Четверть дела, к тому же препротивнейшего - лучше не спрашивайте.
Маргарита Александровна взмахнула, как знаменем, цветным нарядом, сорванным с вешалки.
- В таком случае мы едем. Обожаю делать чужие дела, а противные - тем более. Противные дела надо делать сразу, иначе в прорубь. Я приму на себя половину вашей четвертушки, каждому достанется по восьмушке, это уже легче, значит, я одеваюсь. Куда я одеваюсь? Исключительно для вернисажа, для толпы, наряд вполовину уличный… - продолжая целеустремленно выбалтывать свою фонетическую партию, Маргарита Александровна окутала плечи разноцветными полосами, завернулась в свои знамена и, прошелестев мимо Ивана Даниловича, скрылась то ли на кухне, то ли в ванной. Сухарев продолжал оставаться в кресле, слушая ее голос и пропуская его мимо себя. Ему и без того было благостно.
- Вам чаю или кофе? - спросила снова Маргарита, обращаясь к нему с протянутой рукой, чтобы забрать пустую чашку.
41
Послышались порхающие шаги, и на пороге без предупреждения возникла Марина, окидывая критическим взглядом комнату. Меня не столько сама Марина удивила, сколько этот ее критический взгляд, будто она заранее знала, что здесь увидит и какой вердикт этому следует вынести. Она была в школьной форме: коричневое платье с белым воротничком, черный в оборках фартук, но без портфеля, и это казалось странным: где она его оставила? Рядом с моим "дипломатом", стоявшим в прихожей? И вообще, зачем она шляется по следам моей памяти? - так, вероятно, следовало бы удивиться в адрес всех нарушителей хронологии, но времени на размышления не оставалось, ибо она смотрела на меня в упор.
- Здравствуй, Марина, - сказал я и тут же начал лукавить: - Мы тебя ждали, ведь уроки давно кончились. Познакомься с хозяйкой, Маргаритой Александровной Вольской, сейчас мы все вместе поедем на вернисаж. А это Маринка Сухарева, Маргарита Александровна, кажется, я вам рассказывал?
Марина продолжала стоять в дверях. На губах застыла наглая ухмылка, так умеют улыбаться только подростки. Я испугался: заговорит ли она или, обдав нас молчаливым презрением, исчезнет столь же внезапно, как явилась? Мне сделалось стыдно: вечно я ставлю в неловкое положение своих близких, навязывая им собственные фантазии.
Но Марина перехватила инициативу. Стараясь сохранять достоинство и вместе с тем ни на минуту не забывая о своем превосходстве, она подошла к Маргарите Александровне, и они пожали друг другу руки.
- У вас тут симпатично, - соизволила молвить Марина. - Вполне интеллектуальная обстановка. Отец о вас мне не рассказывал, он же старый разведчик, московские похождения держит под замком.
- Марина! - призвал я ее к порядку.
- А что? - отозвалась она охотно. - Я и говорю: хата на уровне. Должна вас предупредить, Маргарита Александровна, ибо вижу в этом дочерний долг: мой отец интеллектуал районного масштаба. Он эрудит и именно этим способом обольщает женщин. Но учтите, он опасен. Он мастер начального периода.
Я нервно засмеялся, не видя другого выхода:
- Марина Сухарева в своем репертуаре. Доложи лучше, что ты получила в школе?
- Восемь! - с вызовом отвечала она.
- Две четверки?
- Три, три и два, мог бы сам сообразить. И вообще, ты отстал от жизни…
- Стоит мне уехать… Почему ты разговариваешь в таком тоне?.. До каких пор будет продолжаться эта разболтанность?.. - я выдавал полный родительский набор, абсолютно бездейственный, после чего перешел к информативной части. - По-моему, у меня нет тайн от тебя, иначе я не позвал бы тебя в этот дом…
- Нескромный, но существенный вопрос, - бесцеремонно перебила Марина, опережая события. - Давно вы знакомы?
- Хочешь чаю? - спросила Маргарита Александровна. Мне показалось, что поначалу она несколько опешила от непредвиденной гостьи, однако быстро сумела оцепить пикантность моего замысла и теперь была готова подключиться к нему, все-таки она удивительная женщина, и она продолжала без утайки: - Думаю, твой отец еще сегодня утром не догадывался о моем существовании.
Мне то и дело приходилось корректировать их самодеятельность, ибо я один стоял на страже исторической правды.
- Помилуйте, Маргарита Александровна! - вскричал я с торжеством. - Мы же познакомились двадцать пять лет назад.
- Солидный стаж, - усмехнулась Марина. - И теперь искупаешь грехи молодости? Вполне в твоем стиле.
- Разве у старых друзей не найдется, о чем поговорить хотя бы просто так? - с мягким упреком спросила Маргарита Александровна, пытаясь внести в разговор струю умиротворения. - Между прочим, твой отец фронтовой друг моего погибшего мужа. Это тебе не в укор, просто для информации.
- Все сходится, - с живостью отозвалась Марина. - Иногда у нас появляются фронтовые друзья папона. Тогда они запираются в кабинете и глушат водку. Но погибшие к нам еще не приходили.
- Вероятно, потому, что они всегда с нами, - терпеливо поправила Маргарита Александровна, продолжая оставаться удивительной женщиной и в этой усложненной ситуации.
- В таком случае я умолкаю и говорю: пардон, - Марина расшаркалась и сделала книксен, взявшись руками за низ платья: именно таким макаром она обычно признавала свое поражение. - Можете налить мне чаю, если вы не шутили.
- Ты не стесняйся… Если ты не обедала?..
- Аэрофлотовская курица была вполне жевательной, к тому же я на диете, - и с ожесточением впилась в поднесенный бутерброд.
Кажется, все вошло в русло. Гостеприимство проявлено и оценено. Марина уплетала за обе щеки все, что оказывалось в радиусе действия ее мелькающих над столом рук.
Улеглось? Как бы не так! Надо знать мою дочь. В первую очередь она кусает дающую руку. Насытилась, отвалилась от стола, встала у книжных полок, глядя на нас оценивающим взглядом как на предмет потребления. Длинноногая профессорская внучка и дочь, существо нежное, простоволосое, акселерованное, опережающее словом мысль, ранимое, всезнающее, музыкальное, хилое, рифмующее, бесцеремонное, эгоцентрическое и, может быть, прекрасное и уж наверняка единственное среди всех прочих.