Наконец Корбач свернул на проселочную дорогу, и впереди показались островки редколесья. Со слов Звездослава Беркут уже знал, что за несколькими такими посадками должно находиться село, а за ним - лес. Правда, в глуши его тоже может явиться им небольшое село, если только немцы не сожгли его, но там уже настоящие леса, в которых можно чувствовать себя более или менее защищенными.
Еще больше ободряло Беркута то, что, судя по карте, этими лесами они смогут пройти километров пятьдесят. А там и до Украины рукой подать. И сразу же вспомнилось: Подольск, лесная база отряда, последний бой на Змеиной Гряде… Крамарчук, Мазовецкий, Мария, другие ребята - живые и погибшие…
Вновь и вновь Беркут припоминал тех, кого послал тогда на задание вместе с Мазовецким и Крамарчуком. Неужели никто из них не спасся? Неужели никого из них уже не придется встретить в лесах под Подольском?
Как все круто изменилось в его жизни! Карательная экспедиция, бой на гряде, дни скитания по лесу, предательство старика, у которого он решил переночевать и немного отогреть свою простуду… А затем вдруг плен, имитация расстрела, вновь лагерь, наконец побег, и вот теперь эти бесконечные дороги и хутора Польши…
Вечерами, сидя в землянке вместе с Владиславом Мазовецким, он не раз выслушивал почти детское фантазирование поручика о том, как, вернувшись в Польшу, он создаст небольшой партизанский отряд и развернет борьбу за независимую Польшу. Слушать - слушал, но даже в сонном бреду не мог предположить, что очень скоро сам окажется на польской земле, и что самому ему, причем раньше, чем Мазовецкому, придется пройти почти через всю Польшу. Как партизану, с боями…
* * *
- Товарищ лейтенант, немцы! - вырвал его из потока раздумий крик Корбача. Но, прежде чем Андрей увидел этих самых немцев, он успел выхватить пистолет и приоткрыть дверцу кабины, готовый в любое мгновение броситься на землю.
- Да это же всего лишь немецкий пост! - сказал он несколько разочарованно, заметив наспех сколоченный шлагбаум, возле которого, рядом с мотоциклом, топтались трое солдат.
- Что-то многовато их там.
- Не больше, чем нас. И вообще, воспринимай все это спокойнее. Кстати, ты впервые употребил слово "товарищ". До сих пор я был для тебя "паном".
- Но ведь в Советском Союзе к офицерам обращаются именно так - "товарищ"?
- В Союзе - да, так что привыкай. Ну что, гренадеры-кавалергарды, - ступил он на подножку, ожидая, пока Корбач медленно подведет машину к посту. - Следите за моей реакцией и моими действиями. Пальбы не открывать. Говорить только по-немецки, а лучше - вообще, нагло, по-русски, молчать.
- Что за граница, фельдфебель? - машина еще двигалась, но Беркут на ходу спрыгнул и побежал к шлагбауму, махнув Корбачу рукой, чтобы тот притормозил.
- Приказано перекрыть дорогу и проверять документы, господин обер-лейтенант.
- У германских офицеров - тоже? - удивленно вскинул брови Беркут.
Фельдфебель растерянно взглянул на стоявших рядом солдат, смотревших на обер-лейтенанта скорее с любопытством, нежели с настороженностью.
- Относительно офицеров… особого приказа не было, господин обер-лейтенант. Оставляя нас здесь, лейтенант просто приказал проверять документы. А вот относительно офицеров…
- Ясно, фельдфебель, вот мои документы. Очевидно, речь шла о гражданском населении. Очередная операция против партизан - так я понял?
- Так точно, прочесывают деревню Гнилевичи, - фельдфебель мельком взглянул на фото и вернул удостоверение.
- Давно пора, - машинально одобрил Беркут.
- Партизаны часто бывают там, и даже оставляют у местных крестьян своих раненых. Кстати, вы с группой тоже в Гнилевичи?
- Вообще-то, нам, фельдфебель, нужно в Оржицу. Но там, в кузове, девица-полька… - перешел "обер-лейтенант" на полушепот. - Она хоть и полька, однако давно и старательно доносит нашей разведке на поляков… Так вот, приказано подбросить ее к Жечникам, чтобы пожила там какое-то время, и чтобы потом нам не приходилось прочесывать эти самые Жечники вслепую, как теперь - Гнилевичи. Поэтому прикажите своим рыцарям поднять это бревно… - кивнул в сторону шлагбаума.
- Яволь, господин обер-лейтенант. Пропустить машину!
- Проезжай, - махнул рукой Беркут. - Проезжай, проезжай, я догоню. Не подскажете, фельдфебель, как эти самые Гнилевичи можно объехать? Хочется, чтобы как можно меньше поляков, да и немцев тоже, видело польку в нашей машине. Надеюсь, вы понимаете, с чем это связано? Как трудно подготовить своего надежного агента, и как легко бывает провалить его.
Фельдфебель иронично осмотрел словоохотливого обер-лейтенанта, хранителя великих тайн рейха, и великодушно пожал плечами.
- По дороге объехать нельзя. Она ведет прямо в село. Но у колодца, первого, который вам попадется, можно свернуть и объехать по лугу под самым лесом. Утром мы проводили разведку. Машина там пройдет, однако у села ее обязательно проверят, там стоит пост.
- Спасибо, фельдфебель. Два железных креста вам на грудь. И вашим рыцарям - тоже. "По березовому - над каждым", - добавил он уже про себя, прыгая на подножку. - А ведь их можно было перестрелять, как думаешь, Арзамасцев? - спросил он, глядя на побледневшее лицо ефрейтора, все еще инстинктивно сжимающего в руке немецкий автомат.
- Зачем ввязываться, лейтенант? Зачем ввязываться?! - нервно отреагировал тот. - Лучше вообще бросить эту машину и дальше пробираться пешком. Так спокойнее и надежнее. Ты же видишь, что все дороги перекрыты. Эти олухи не стали придираться, так на следующем посту затормозят. Причем навечно.
- Привыкай, ефрейтор, дорога нам предстоит далекая: успеем и пешком, и ползком. Кстати, Анна, там, у шлагбаума, для тебя тоже нашлась роль.
- Быть вашей общей любовницей? - с большим усилием воли заставила себя улыбнуться полька. Андрей должен был отдать ей должное: она старалась не трусить. И ей это даже порой удавалось.
- Не любовницей, а любимицей. Мы - спецгруппа. Ты - тайный агент гестапо. Мы везем тебя в Залещики, где ты должна будешь какое-то время поработать. Только что я испытал эту легенду.
- Спасибо, пан лейтенант-поручик, - неожиданно серьезно проговорила Анна. - Я согласна.
- Правда? Чудесно. Тогда входи в роль.
- Я согласна на любую роль, только бы остаться с вами. Правда, боюсь, как бы кто-то из поляков так и не запомнил меня в роли агента гестапо. А то ведь потом не отмоешься, повесят.
- Ну, особо распространяться о твоих "связях с гестапо" мы не станем. Однако об этом мы еще поговорим.
- Обязательно поговорим, - оживилась Анна. И ни для кого из мужчин не осталось незамеченным, что поговорить с лейтенантом ей хотелось вовсе не о вымышленной службе в гестапо.
"А ведь роль действительно заинтересовала ее, - отметил про себя Беркут, садясь в кабину. - Ее бы немного подготовить, и могла бы стать неплохой разведчицей. Да только не в нашей группе решать ее судьбу".
Он вспомнил, как упорно настаивала Анна на том, чтобы они взяли ее с собой. Как буквально с оружием в руках отстаивала свое право быть с ними. И становилось ясно: обиженная судьбой девушка вдруг поняла, что в этой войне без нее не обойдутся; точно так же, как и ей от войны не спрятаться, и на хуторке не отсидеться.
Весь опыт войны в тылу врага подсказывал лейтенанту, что именно из таких людей получаются самые стойкие партизаны, самые настойчивые истребители врага.
- И все же мне непонятно, почему эти, у шлагбаума, проверили только ваше удостоверение, к тому же слишком бегло, - молвила Анна. - Почему не принялись проверять всех нас? Даже не заглянули в кузов машины.
- Потому что я вышел из машины и смешался с ними. Я видел, как фельдфебель сомневался, решался, и все же в конце концов струсил.
- Значит, он все-таки заподозрил, что мы не те, за кого выдаем себя?
- По-моему, да.
- Тогда он тотчас же сообщит о нашем появлении в этих краях.
- Никому и ничего он сообщать не станет. Иначе пойдет под суд за халатность и трусость. В таких случаях люди предпочитают молчать, полагаясь на то, что, может быть, как-то обойдется.
3
Поднявшись на небольшой холм, на вершине которого досматривал последние сны древности позеленевший от интриг и времени замок графа Гальчевского, Штубер почти инстинктивно осмотрелся.
Справа, на северо-востоке от поместья, разгоралась довольно мощная артиллерийская дуэль. Слева, в створе между краем леса и шпилем костела, помпезно раздвигалась багровая ширма пожара, на который медленно, словно уставшие журавли на предзакатное солнце, потянулись друг за другом звенья тяжелых русских бомбардировщиков. Плотно прикрываемые истребителями и штурмовиками, они презрительно миновали прифронтовую линию, устремляясь куда-то в глубь обороны, очевидно, к расположенной в двадцати пяти километрах отсюда узловой железнодорожной станции.
- Как величественно они летят, - не удержался Штубер, прослеживая поднебесное шествие этого "клина".
- Как убийственно они летят…
- В том-то и беда, что мы с вами - обычные солдафоны, фельдфебель, - не согласился барон фон Штубер, все еще провожая взглядом этот смертоносный клин. - Мы не способны проникнуться величием войны, той ее ораторией и теми пейзажами, которыми она безнадежно пытается облагораживать нас.
- Позволю себе напомнить, господин гауптштурмфюрер, что чаще всего это "облагораживание" завершается отпеванием. Причем церковный хор обычно заменяют залпы русских "катюш".
- …Что уже само по себе тоже величественно, Зебольд! - очарованно повертел головой командир отряда "Рыцарей рейха".
- Не знаю, не знаю, под залпами "катюш" видеть вас пока что не приходилось, - по-иезуитски ухмыльнулся Вечный Фельдфебель.