Политрук Климов потерял в неразберихе первых дней войны свою семью. Считал ее погибшей и переживал из-за этого, замкнулся в себе. Давыдов, не обещая ничего, даже не поставив никого в отряде в известность, запросил штаб фронта о семье Климова - попросил поискать. Ответ ждал долго, месяца три. Недавно, перед уходом Старика на задание, вызвал к себе мрачного политрука и спросил:
- Слушай, Андрей Петрович, ты улыбаться умеешь? Второй год воюем вместе, а ни разу не видел, как ты улыбаешься.
Климов раздраженно пожал плечами: несерьезные разговоры. То к комбригу подойти невозможно - злой ходит, то его на лирику повело. Ответил:
- Вопрос не по-существу.
- Все бы ему по-существу. А не по-существу можно спросить?
- Коль пришла охота, спрашивай.
- Посмотрю я на тебя, как ты сейчас заулыбаешься. На! - Давыдов передал синий листок с радиограммой. Передал и стал наблюдать, с какой жадностью впился глазами в неровные, записанные торопливой Анютиной рукой строчки радиограммы политрук. Прочел, потянул руку к затылку, еще не веря сообщению. А потом посмотрел на командира и... улыбнулся. Приятной такой застенчивой улыбкой, и лицо его стало красивее и мягче.
- Так-то, - удовлетворенно произнес Давыдов. - А бумажку эту можешь оставить себе на память.
В радиограмме сообщалось, что семья политрука Климова жива и здорова, обосновалась в Алтайском крае - жена учительствует, а две дочки учатся в школе.
...Почти месяц Старик сидит здесь. Радистка Нина исправно держит связь с отрядом. Имелись кодовые позывные штаба фронта и даже самой Москвы, но ими пользовались в исключительных случаях. У Старика же таких случаев не было вообще.
Отпустив Щуко избавить деревеньку от свирепого старосты-предателя и заодно испытать зеленых юнцов-полицаев, пришедших в лагерь с повинной, Петро снова на сосну не полез, а удалился в шалашик, который соорудил ему Щуко, и принялся сочинять докладную комбригу. Придется посылать связного. Писать Петро отчаянно не любил, считал это занятие каторгой. Однако Давыдов ждал докладную, и Петро обязан ее написать.
Петро увлекся работой и не сразу услышал, что недалеко от шалаша кто-то громко разговаривает, хотя в лагере всегда старались говорить тише. В шалаш заглянул Щуко:
- Не спите, товарищ командир?
Петро спрятал листок бумаги и карандаш в полевую сумку, кинул ее в самый угол на траву и вылез на свет. Увидел носилки из неошкуренных березок и застланные солдатской шинелью, а на них большеглазую девушку с бледным и измученным лицом. Она укрыта пятнистой плащ-палаткой Щуко. На палатке странным инородным предметом лежала русая коса, перекинутая через левое плечо девушки. Возле носилок стоит солдат в полной красноармейской форме, с гвардейским знаком на груди и с погонами. За плечом русский автомат с круглым диском. Руку солдат держит на автоматном ремне. Небольшого роста, коренастый. На лице вызывающе пламенели конопушки. Солдат старательно хмурился.
Поодаль грудятся полицаи в зеленых противных шинелях, все четверо. Ого! Обзавелись немецкими автоматами - смотри, какие прыткие!
- Так что разрешите доложить! - козырнул Щуко. - Этот парубок сиганул оттуда. - Щуко ткнул пальцем в небо. - Да неудачно. А это Оля Корбут, я ее знаю, она мне жаловалась однажды на Жору-полицая, я ему еще хотел повыдергивать ноги, а из головы зробить умывальник.
- Ближе к делу.
- А щенятам прямо повезло. Этот парубок расколошматил два мотоцикла, и щенята забрали трофеи. Диву даюсь - такой веснушчатый и такой отчаянный.
Петро укоризненно глянул на Щуко, а тот, погасив на кончиках рта улыбку, вздохнул: все-таки удивительно - такой на вид несерьезный, а немцам дал прикурить.
- Что со старостой?
- Хо! Забыл о наиглавнейшем. Селяне могут спать спокойно. Щеночки на высоте. Староста, мабудь, долетает до седьмого неба, царство ему небесное, не будемо возражать, ежели попадет в ад.
- Словоохотлив что-то сегодня, Щуко? - подозрительно прищурился Петро. - Не перепало тебе за воротник?
- Ни-ни! Клянусь мамой.
- Смотри! - Петро повернулся к Лукину: - Кто?
- Гвардии рядовой Лукин, - представился Юра. - Сброшен на парашюте с особым заданием, но отбился от своей группы.
Лукину понравился бородатый командир. Все по душе - и красивая борода, и манера разговаривать спокойно и строго, и меховой жилет, не застегнутый сейчас, и небрежно, немножечко ухарски надетая фуражка. А главное - созвездие орденов и медалей на груди. Лукин глаз не мог от них оторвать. Насчитал два Боевых Красных Знамени, Красную Звезду, Отечественной войны 1-й степени еще старого образца, с маленькой красной колодочкой, да две "За отвагу". Ничего себе!
Щуко перехватил его восхищенный взгляд и спросил без обиняков:
- У тебя такие же гарные командиры?
- Нет, - честно признался Юра. - У нас командиры хорошие, но столько орденов у них нет.
- Знаешь, кто он?
- Отставить, Щуко! - нахмурился Игонин.
- А шо такого? Солдат должен знать командиров!
- Кто?
- Старик!
- Старик?! - округлил глаза Лукин, даже шею вытянул. Щуко откровенно наслаждался произведенным эффектом. А Петро рассмеялся. Рассмешила святая наивность солдата. И приятно было, что даже на Большой земле идет о нем молва. Оля повела своими большими глазами на бородатого командира - тоже наслышана о Старике. Жоржик говорил, что немцы обещают за его поимку большие деньги, хоть за живого, хоть за мертвого. Жоржик бахвалился:
- Попади мне, уж я как-нибудь! Разбогатею, - он от удовольствия закрывал глаза, верхняя губа у него приподнималась, обнажая золотые коронки зубов. - В Германию поеду!
- Девушку отнести к Нине! - распорядился Игонин. - Пусть промоет рану и перевяжет. С этими, - он кивнул на бывших полицаев, - ты, Щуко, проведи соответствующую беседу, объясни им, что к чему, да чтоб дисциплину знали, а то я им быстро уши пообрываю. А ты, - повернулся Игонин к Лукину, - останешься, хочу поговорить, расскажешь про Большую землю.
Вечером вернулся связной из Брянска и группа наблюдателей из-под Карачева. Утром Старик радировал Давыдову:
"Через Брянск к фронту последовали 329-я пехотная дивизия с опознавательным знаком на автомашинах червонный туз с желтой окраской; пехотная дивизия с опознавательным знаком белка на задних лапах белого цвета; несколько железнодорожных эшелонов с опознавательным знаком пешеход с сумочкой на плече и палкой в руке.
В лагерь пришел гвардеец-парашютист по фамилии Лукин. Показал, что оторвался от своей группы. Старик".
ВЗРЫВ МОСТА
1
Григорий и думать про Сташевского забыл, но тот напомнил о себе сам. Пришел в гости к подрывникам. Андреев внутренне сжался - ему неприятно было разговаривать с Феликсом после ночного объяснения на марше. И все-таки хотелось кое-что спросить - об общих друзьях-товарищах. Может, знает что-нибудь?
- Здравствуй, сержант, - сказал Федя-разведчик, с любопытством рассматривая Андреева при дневном свете.
- Привет, разведчик, - усмехнулся Григорий, он невольно взял чуточку насмешливый тон - легче скрыть настоящее чувство. Сташевский заметно постарел за два года. Возле глаз мелкие паутинки-морщинки. От крыльев носа симметричными полукружьями легли складки, раньше они были меньше заметны.
- Ночью не узнал тебя.
- Богатым стану.
- А ты не изменился.
- И ты не очень постарел.
- Так вот и живем, - сказал Федя-разведчик. Его смущал тон, которым разговаривал с ним Андреев. Сержант не хотел его подпускать на близкое расстояние.
- Покурим? - предложил Сташевский и вытащил пачку немецких сигарет.
- Спасибо, - ответил Андреев. - Предпочитаю махорку.
Они сели на траву и закурили каждый свое. У Феди была интересная зажигалка, похожая на пистолет. Григорий загляделся на нее, покрутил в руках, рассматривая. Федя расщедрился:
- Хочешь - бери.
- Зачем же? У меня "катюша" есть.
"Катюшами" называли первобытный набор для добывания огня при помощи кремня, кресала и трута.
- А то возьми, я еще достану.
- Нет, не возьму.
- Как знаешь, - Сташевский спрятал зажигалку в карман и спросил: - Обиделся за ночной разговор? Да? И все-таки очень прошу - выслушай меня и пойми.
- Я не спешу.
- Был у меня друг, познакомились с ним после Гомеля. Воевали в одном взводе, в плен попали вместе. В плену нас разлучили, его куда-то увезли, и я больше его не видел. В прошлом году ходили со Стариком в отряд Ромашина, питание у рации испортилось. И услышал я там знакомую фамилию, фамилию своего друга. Спросил для верности: "Случайно, не Олегом его зовут"? - "Олегом", - отвечают. Разыскал я этого Олега; вижу - Олег, да не тот. Спрашиваю, где служил, в какой части. Все совпадает, представляешь? Понял я - чужой человек, присвоил документы моего друга, расстрелянного фашистами. Сцапали мерзавца, во всем признался, немцы его сюда послали. Расстреляли. А я после этого неделю, а то и больше сам не свой ходил.
- А теперь каждого подозреваешь?
- Нет, зачем же! Тебя ночью в самом деле не признал. Думаю, неужели опять такая же история, как с Олегом. Не слишком ли много таких совпадений на одного.
- Сейчас убедился? - усмехнулся Андреев. Сташевский устало сказал ему:
- Не надо так, ладно? Легко иронизировать, но ведь все это не так просто.
Андреев понял, что допустил бестактность, Феде и в самом деле нелегко такое переносить. Чтоб замять неловкость, спросил:
- Кого-нибудь встречал из нашего отряда? - он имел в виду отряд Анжерова.
- Многих.
- Я вот никого. Расскажи.