- Бывает и хуже, - возразил Владимир Иванович. - Наде, думаете, лучше было? Помните?
Надя - это наша разведчица, у Старика была. Жила в деревне. Немцы провокацию задумали, слух пустили, будто словацкие солдаты хотят с партизанами связь установить. Надя доложила об этом Старику, ну, а тот, отчаянная голова, решил рискнуть. Немцы ему ловушку устроили, но и он не дурак - поубивал всю засаду. Ну, а Надю схватило гестапо. Били, издевались, а она дурочкой прикинулась. Тогда гестаповцы хотели сделать ход конем. Выпустили ее и стали следить. Надя убежала в отряд.
- Помним, товарищ комбриг.
- Значит, плохо помните. Надя была одна, безоружная, перед свирепыми гестаповцами. А у нас автоматы, пулеметы, нас много. Мы вместе. И еще Анюта с нами.
- Я тогда не вытерпел, - вставил слово Рягузов, - и вопросик: "Товарищ комбриг, а у Анюты, что, небось, гаубичная артиллерия в резерве?"
- Посильнее, товарищ Рягузов, - ответил он мне, - у нее рация.
Алексей Васильевич потихоньку засмеялся. Ваня Марков продолжал:
- Только комбриг скажи эти слова, как слышим: гул не гул, что-то такое невероятное. Из-за леса вынырнули штурмовички краснозвездные и давай молотить фрицев. Давыдов и говорит:
- Видали?
А сам легко поднялся и побежал на тот фланг, где штурмовики действовали.
- Ты им еще, Ваня, про Надю расскажи, - не унимался Рягузов.
- Ладно. Старик - парень хороший, ничего не скажешь. А когда Надя из гестапо к нему прибежала, он за голову схватился. Не поверил, что ее подобру-поздорову отпустили, не было такого с гестапо. Под арест посадил и побежал докладывать Давыдову. О чем они там говорили, никто не знает, только Старик сразу же Надю освободил из-под ареста.
- Она со Стариком на задании? - спросил Андреев.
Марков ответил не сразу.
- Понимаешь, - сказал он наконец, - ходит с тобой человек, вроде ничем не приметный, такой же, как ты. Не станет его, вдруг обнаруживаешь, что у него была красивая отважная душа. Так было и с Надей. Куда только она ни ходила с заданиями - и в Брянск, и в Карачев, и в уцелевшие села, где немцев и полицаев, как сельдей в бочке. Не боялась. Комбриг нарадоваться не мог - вот это разведчица!
- Она, что, погибла? - не выдержал Мишка.
- Слушай, а не перебивай, - оборвал его Рягузов.
- Погибла, - ответил Ваня Марков, - правильно говорят - знал бы где упасть, там бы соломки постелил. Знала бы Надя, что именно на этой узенькой тропинке столкнет ее судьба с тем гадом, который ее тогда истязал, она бы сумела обойти ту тропинку. Но гестаповец хитрым оказался, через своих холуев заманил Надю в ловушку, да только не рассчитал, с кем имеет дело. Никто глазом не успел моргнуть, как Надя пристрелила того гестаповца, а за ним еще двух. Последнюю пулю оставила себе. У нее в муфте, в которой руки греют, был дамский пистолет. Стреляла в упор, наверняка. Вот какая она была, наша Надя.
- Да-а, - восхищенно протянул Мишка. - Вот какие чудеса на свете бывают: иному мужику дается заячья душа, а вашей Наде попалась львиная.
Возле ворохов хвороста заметно оживилось движение, послышались разговоры. Чиркнули спичку, и хворост дружно запылал. Огонь жадно рвался ввысь, сыпал искрами. Мерцающий красный свет потеснил темноту к лесу, спрессовал ее там.
- Скоро прилетят, - сказал Марков.
- Еще подождем, - возразил Рягузов. Мрачно подал голос Ишакин.
- Свалит фриц с неба фугаску, и косточек не соберешь.
- Ишакин за сухари переживает, - съязвил Мишка Качанов.
- Фриц сейчас спит, - наставительно заметил усач. - Он ночью воевать боится..
- Тихо! - скомандовал Васенев.
- Гудит, - подтвердил Рягузов.
Прислушались - гудел самолет. Усач несказанно удивился:
- Гляди-ка! Никак фриц?
У наших самолетов гудение басовитое, вроде добродушное, а у немецких моторы звенели на высокой ноте и звук походил на звонкое жужжание рассерженной осы. Это осиное жужжание и уловил охотничий слух Рягузова. У костров тоже догадались, что летит немец, и побежали в лес прятаться.
Самолет, видимо, торопился на аэродром - заблудившийся или отчаянный? Кинул для порядка бомбочку и был таков. Она взорвалась далеко в лесу. Взрыва Андреев не видел, только устало охнула земля, раздался треск и все снова стихло.
- Психованный, - заметил усач. - Теперь, слышишь, наши.
Но кроме Рягузова, никто не слышал гула самолетов. И удивительно - Андреев вначале увидел самолет, а потом уже услышал. На фоне звездного неба замигала зеленая, необычная звездочка, и главное, она двигалась, приближаясь. Рядом мигала голубенькая, и Андреев рассмотрел, что эти звездочки несли темные, еле различимые крылья. Чем ближе, тем четче вырисовывались силуэты самолетов - их было два. Оба сделали разворот. У Васенева все были на местах, готовые выполнять свои обязанности. Но лейтенант для верности скомандовал:
- Внимание, товарищи!
Андреев почувствовал состояние подъема. В самой обстановке было много романтичного и необычного. И эти три огромных, мощно пылающих костра, и эти фантастические тени, снующие возле костров, и эти зеленые и голубенькие звездочки на крыльях самолетов, и сами самолеты, напоминающие сказочных таинственных птиц с широко распростертыми крыльями. От них отделяются чернильные капельки, над которыми вдруг расцветают белые одуванчики парашютов. И это сосредоточенное посапывание усача Рягузова за спиной, и детская суетливость Васенева, которому почему-то все время казалось, будто подчиненные не очень внимательно исполняют свои обязанности. Низкий басовитый гул наполнил лес, аэродром, тревожил воображение.
Андреев считал одуванчики - один, два, три... много. Возможно, прилетел тот самый грузин, который доставил сюда гвардейцев и увез обратно Лукина? Юра, Юра... Говорил лейтенант, чтоб не брать его, а я настоял. А Лукин как был растяпой, так им и остался. Но, может, он все-таки прыгнул? И мгновенно мелькнула озорная невыполнимая мысль: заорать во все горло: "Эг-ге-гей! Куда подевали нашего Лукина?" Андреев усмехнулся своему желанию: закричишь, - примут за сумасшедшего.
Самолеты, сбросив груз и покачав на прощание крыльями, исчезли так же незаметно, как и появились.
Утром партизанам раздали патроны. Для тола соорудили тайник, или, говоря языком штабным, устроили базу, а попросту, по-партизански - забазировали.
Каждому вручили по семь сухарей величиной в добрую ладонь, по шматку сала и по пачке пшенного концентрата. Гвардейцы получили паек на общих основаниях, и Мишка Качанов пошутил:
- Эх, не завидую тебе, Ишакин.
- Давай мели, Емеля, твоя неделя. Давно не слышал твоего звону.
- Какой же звон? Жалко тебя - от бессонницы помрешь. Не уснешь, пока не кончишь пайку. Опять ведь могут украсть.
- Чижик, - усмехнулся Ишакин. - Напрасно стараешься. Психовать не буду.
В полдень позвали коммунистов. На собрание к штабу Андреев шел вместе с Марковым. Примостились возле сосны. Но Маркова избрали председателем собрания, и Григорий остался один. Повестку дня утвердили из двух вопросов: задачи коммунистов по усилению диверсий на коммуникациях и прием в партию. Предложили поменять вопросы местами, и Марков проголосовал за это предложение. Ваня держался свободно, без растерянности и связанности - видно было, что в председателях бывал часто.
Трех партизан приняли без сучка и задоринки. Политрук Климов, тот, который первым познакомился с Васеневым, неторопливый и медвежковатый, читал заявлений и рекомендации. Когда Марков спрашивал, какие есть вопросы к вступающим в партию или замечания, то собрание приглушенно, но дружно отвечало:
- Знаем!
А вот на четвертом споткнулись. Это был мужичок лет тридцати пяти, большеухий, одет в черную пару, заношенную донельзя, в немецкие сапоги с короткими, по широкими голенищами. Сапоги явно были великоваты и выглядели на мужике смешно - кот в сапогах, ни дать, ни взять. Фамилия его была Ермолаев. В левой руке он держал винтовку, а в правой - кепку. Черные волосы торчали вразброс: по ним давно не гуляла расческа. Лицо казалось маленьким, уши особенно оттопыренными. Ермолаев чувствовал себя не в своей тарелке - волновался, да и, вероятно, застенчивым был от природы. Рассказывая биографию, заикался и путался.
А сыр-бор загорелся из-за того, что Ермолаев одно время летал из одного отряда в другой: сначала был у Давыдова, потом ушел к Ромашину, потом опять вернулся к Давыдову. Его и допытывали - почему? Почему ты, Ермолаев, перебегал то туда, то сюда? Год назад это еще можно было делать - гайки подкрутили позднее. Однако перебежки не мешали Ермолаеву храбро воевать. Объяснить же непостоянство как-то не мог. Бормотал, будто у Ромашина воевал брат - вот к нему и подался. Кто-то крикнул:
- Фекла там воевала!
Прокатился густой смешок. Ермолаев окончательно скис. Марков немедленно восстановил тишину.
- Почему ушел от Ромашина?
- Да ведь как это... Ну... Здеся-то деревня своя... Свои, стало быть...
- Эх ты, деревня!
- Он там задание не выполнил и сбежал.
- Не перебивайте, товарищи, нельзя так!
- Братцы, не было такого...
Не приняли Ермолаева - воздержались. Климову поручили разобраться. Ермолаев обиженно закинул на плечо винтовку и понуро побрел прочь, забыв надеть кепку.