- Откровенно? Не знаю, Петро.
- То-то и оно. А я поскитался эти дни по лесу, понаблюдал за людьми. В мирной обстановке все мы хорошие. Плохим легко прятать плохое. С виду вроде человек ничего, свойский, языком молоть мастак, вот как тот Шобик. А попали в лес, хлебнули горя, сразу обнажилось, дрянь наружу и вылезла.
- К чему это ты? - не понял Андреев.
- А ни к чему. Если уж говорить, то обязательно уж к чему-то? Возьми капитана Анжерова. Таким людям цены нет, я за таких на все муки пойду, лишь бы они жили. А пуля, она не выбирает. Нет Анжерова, а я на него походить хочу. Вот вы тогда на собрание ходили, а я чуть не плакал от обиды.
- Кто же тебя обидел?
- Меня? Еще нет такого человека, который бы мог обидеть Петьку Игонина. Я сам себя обидел, сам себя обожрал. Тогда я подумал: мне надо туда, где капитан с Гришухой, обязательно надо. Но за что же меня принимать в партию? Возьмут и опросят: скажи, Игонин, какое ты доброе дело совершил в жизни? Какое? Однажды тетку из воды вытащил, тонула бедняга. И все? "Маловато", - скажут. Ну а насчет идейности? Хватит у тебя ума разобраться во всем и помочь разобраться другим, беспартийным, не свихнешься ты на крутом повороте.
- А сможешь ты без страха умереть за все это, если потребуется? - подхватил Григорий.
- Это самые трудные вопросы, - вздохнул Петро. - Я, конечным образом, могу ответить: выдержу, не свихнусь, будьте спокойны. Себя-то я знаю. Да вот беда: ничем я еще это не доказал. Правильно?
- Не совсем.
- Как "не совсем"?
- Ты, командуешь отрядом, разве этого мало?
- Чудак ты, Гришуха! Какая же в том моя заслуга, стечение обстоятельств, вспомни-ка. Мы оказались рядом с Анжеровым в лесу, он только нас и знал. Поэтому нас и приблизил. Были бы у него другие знакомые, других бы приблизил. Вот и все. Раньше-то мы его недолюбливали, да и побаивались малость.
- Но не каждый смог бы командовать! - возразил Андреев.
- Ерунда! Любой бы справился на моем месте, с такими ребятами все можно.
- Погоди, если любой, значит, и Шобик бы справился?
- Ну, ты про Шобика брось!
- А Феликс?
- Феликс, понимаешь, ничего парень, башковитый, но... Стоп, стоп, ты что хочешь этим сказать?
- Я уже сказал. Догадывайся!
- Ох и хитер ты, Гришуха! - засмеялся Петро. - Подвел к точке!
Немного помолчали, Петро опять бросил в речку камушек и опросил:
- Значит, рано мне еще в партию?
- Я этого не сказал. Я ведь об этом тоже думаю, тоже собираюсь в партию. Подождем немного: до своих.
- Подождем до своих, - согласился Игонин. - А свои уже скоро! Скоро, Гришуха!
Они поднялись, медленно зашагали к хате, где их поджидал Саша.
От деревни до маленькой станции со странным названием Старушки оставался один форсированный дневной переход. По, словам кума старика-проводника, на станции (там раньше был леспромхоз) сидит безрукий комендант Богдан, принимает выходящих из леса и поездом направляет в Калинковичи, а оттуда - в Гомель. В Гомеле наши, об этом кум имел верные сведения. Такие же верные, как то, что он Василь Храпко, а не какой-нибудь босяк.
Игонин загорелся нетерпением. До своих недалеко, рукой подать, а они будут здесь прохлаждаться целые, сутки? За сутки до Богдана можно добраться!
Длительную передышку Игонин отменил. День разделил пополам: первую половину отдыхать, после обеда - в путь! Досыпать - после войны.
В полдень поднял отряд по тревоге и повел в дорогу. В головное походное охранение назначил Миколу со взводом. Микола и Феликс шли впереди взвода и разговаривали. Обо всем на свете. Оба когда-то кончили десятилетку, у обоих было о чем поговорить. В горячем разговоре и дорога короче. Здесь она делала крутой поворот - выгибалась коленом. Миновали крутой излом и оторопели. Навстречу двигалась колонна немцев. Офицер на вороном жеребце гарцевал впереди, без нужды горячил коня. За ним, не держа почти никакого равнения, брели солдаты и галдели. Их было чуть поменьше роты. На вооружении у большинства винтовки. Какая-нибудь саперная команда. У Миколы ноги будто вросли в дорогу. Феликс схватил его за рукав, бледнея.
Немецкий офицер в фуражке с высокой тульей круто натянул поводья. Жеребец взвился на дыбы и заржал.
Микола оттолкнул Феликса и резанул из автомата прямо по брюху жеребца. Лошадь рухнула, придавив офицера. Гитлеровцы смешались, открыли беспорядочную стрельбу, залегли прямо на полотне дороги, а некоторые сползали в кювет, карабкались на бровку, ища места поудобнее.
Залегли и бойцы. Феликса Микола послал к Игонину. Петро и без донесения отлично понял, что головное охранение столкнулось лицом к лицу с противником. Послал на подмогу еще один взвод.
- Ну, дорогой товарищ, - обратился к проводнику, - выручай. Не везде же проклятое болото. Есть же тропки?
У Игонина родилась мысль повторить маневр капитана Анжерова. Тогда он мудро предусмотрел, послав Петра со взводом автоматчиков в тыл немцам. Не сделай этого, еще неизвестно, кто бы вышел победителем.
Проводник, невзрачный мужичишка лет сорока, как услыхал стрельбу, так затрясся от страха. Трепало несчастного, словно в приступе лихорадки: зуб не попадал на зуб.
- Н-нет т-тропок, - лепетал он. - П-п-пустите, у м-меня д-дети.
- Я тебя пущу! Я тебя пущу! - рассвирепел Игонин. - Тут война, понимаешь, а он домой запросился. Показывай, где лучше обойти поворот, да живо! Не то пулю в лоб и самого в болото, - для острастки Игонин, отступив на шаг, наставил на мужика автомат.
- Нн-не надо, уб-бери. П-поведу.
- Иной коленкор. Грачев! - позвал он командира сборной роты. - Бери хлопцев, обойди болотом и чесани в хвост и гриву. Быстро!
Грачев деловито козырнул командиру и повернулся к проводнику:
- Веди, товарищ, да пошевеливайся!
Взвод свернул с дороги, вытянулся цепочкой за проводником. Грачев поспевал следом за мужиком.
Игонин, прихватив Сашу Олина, побежал к Миколе. Андреева оставил с остальной частью отряда, приказав залечь и ждать.
- Будь готов, Гришуха! Потребуешься, пришлю Сашу.
Гитлеровцы, видя, что русских мало, полезли на рожон. Хотели в обход, но сунулись в лес и вернулись ни с чем: болото. Справа болото, слева болото. Тогда по кюветам наиболее отчаянные поползли на сближение. Остальные прикрывали. В это время и подоспел Игонин. Пристроился рядом с Миколой, спрятавшись за ствол придорожной сосны.
Гитлеровцы ползли и ползли, вжимаясь в дно кювета. Петро удивился:
- Ты смотри! Храбрые какие! Гранаты есть?
- Десяток наберется.
- Мало.
Трескотня стояла невообразимая, будто по сухому валежнику ломилось сто медведей. Шальная пуля чиркнула Миколу в висок, сорвала кожу и немного обожгла. Только и всего. Кровь покатилась по щеке струйкой, теплой и щекотливой.
- Вытри, - посоветовал Игонин. - Посмотришь, дрожь берет. Будто серьезно ранило.
Микола замешкался: а чем вытирать? Вытер подолом гимнастерки. Петро залепил ранку жилистым листком подорожника.
- Пугнем сейчас гранатами, - сказал Микола. - Как думаешь?
- Давай. Только не распыляй. Крой сразу пятью справа и пятью слева.
Гитлеровцы приблизились настолько, что можно было различить их потные, распаренные лица. Упорные попались. Лезли и лезли. Ага, они тоже с гранатами. Хотят забросать. Ничего! Десять взрывов, слившихся в один, вздыбили землю в обоих кюветах, полоснули воздух горячими струями и осколками. Эхо взрыва гулко рванулось в стороны и вверх, усиленное стенами леса, как глухими стенами ущелья.
Кюветы обезлюдели. Несколько немцев нашли на их дне последнее прибежище. Одного немца взрывом выкинуло на полотно дороги и положило распластанного поперек.
Живые, оглушенные и испуганные, попятились. Но некоторые успели все-таки кинуть свои гранаты, которые упали в расположении взвода. Две взорвались на полотне дороги метрах в десяти, брызнув щебенкой и пылью.
Немцы наконец почувствовали, что русских не так уж мало и не такие-то уж они слабые, как показалось вначале. Поэтому под прикрытием пулемета попятились назад, чтоб уйти отсюда. Но было поздно. Из болота, словно черти, - мокрые и злые - выскочили бойцы Грачева и "чесанули" в затылок. Бежать было некуда. Десятка три солдат побросали оружие и подняли руки.
Бойцы Грачева окружили пленных плотным кольцом. Те сбились в тесную испуганную кучу. Петро оглядел пленных насмешливо, презрительно.
- Вояки! Ну, чего, как бараны, сгрудились?
Пленные непонятно лопотали. Какой-то боец крикнул:
- Они, товарищ командир, не понимают по-человечески!
- Научим!
- Можно перевести? - это Феликс протиснулся к Игонину.
- Понимаешь по-ихнему?
- Да.
- Молодец! Тогда вот что: пусть покажут офицера.
Феликс перевел. Пленные загалдели, заспорили и наконец вытолкнули вперед сухощавого фельдфебеля с клиновидным большим кадыком на длинной тонкой шее. Фельдфебель что-то кричал на своих. Петро спросил Феликса:
- Чего он орет?
- Стращает. Предателями называет.
- Приперло гада, - усмехнулся Петро и Олину: - Обыщи!
Саша колебался. Не приходилось ему еще никого обыскивать.
- Смелее! - подбодрил Петро. - Это же гад. Чего стесняешься?
Саша торопливо с ног до головы обшарил фельдфебеля. Из нагрудного кармана кителя извлек бумажник, передал Игонину.