ДОКТОР ШТРЕЙТ
На следующее утро лейтенант Азаров зашел в блок старших офицеров сразу же после подъема и обратился к Бурсову:
- Товарищ подполковник, вам и майору Огинскому после завтрака нужно явиться к капитану Фогту. Будьте готовы. Я зайду за вами минут через пятнадцать.
За завтраком Бурсов подсаживается поближе к Нефедову, спрашивает его:
- Почему это лейтенант Азаров в таком фаворе у Фогта? Он что…
- Нет, нет, не думайте о нем ничего плохого! - торопливо перебивает подполковника Нефедов. - Азаров замечательный парень. Он давно бы сбежал отсюда, но одному это просто невозможно. А может быть, и не хочет один. А остальные… - И он сокрушенно машет рукой.
Помолчав немного, продолжает:
- Ну, а Фогту он понравился потому, что капитан, видно, фаталист. Не понимаете? Сейчас поясню. Был тут у нас такой случай. Установили мы противопехотное минное поле для тренировки немецких саперов и послали Азарова доложить об этом тогдашнему помощнику Фогта, фельдфебелю Ханке. А был этот Ханке таким мерзавцем, которого даже сам Фогт побаивался. Нас же всякий раз нервная дрожь пробирала, как только он останавливал на ком-нибудь свой неподвижный взгляд. Один только Азаров его не боялся.
- Зато фельдфебель прямо-таки лютой ненавистью ненавидел Азарова, - заметил сидящий рядом с Нефедовым очень худой, высокий, похожий на Дон-Кихота майор Коростылев.
- Это верно, ненавидел он Азарова действительно люто, - подтвердил Нефедов.- А в тот день был особенно не в духе - повздорил из-за чего-то с капитаном Фогтом. Ну, а когда предстал перед ним Азаров с докладом, он, ни слова не говоря, - бац его по физиономии. Но и лейтенант наш не смолчал. Развернулся да как влепит ему в свою очередь по роже. И бежать, да прямо через то самое поле, которое мы только что установили. Перемахнул его все и не подорвался. Нам это просто чудом показалось. А фельдфебель уже выхватил свой парабеллум и прицелился в Азарова. Но тут Фогт подоспел. "В чем дело?" - спрашивает. Фельдфебель ему сочиняет, будто усомнился он в качестве установки нашего минного поля и велел Азарову перебежать через него. "И вот, говорит, действительно так оно, значит, и есть - не подорвался ведь лейтенант. Потому и хотел его пристрелить".
- А мы сидим ни живы ни мертвы,- добавляет Коростылев. - Понимаем, что добром это не кончится.
- Кончилось же все это самым неожиданным образом, - продолжает Нефедов. - Фогт, выслушав фельдфебеля, крикнул Азарову: "А ну, быстро назад!" И Азаров снова бегом через все минное поле, и опять остался невредимым. "Сами теперь видите, господин капитан, как она нас надувают", - ухмыльнулся Ханке. "А я не верю, чтобы они могли меня надуть, - самоуверенно заявил Фогт. - Никто из них не посмеет сделать этого. А если вы так уж уверены, что никакого минного поля ими не установлено, то шагом марш через него! И если не подорветесь, собственноручно этого лейтенанта расстреляю".
- Это он все по-немецки, - поясняет Коростылев, - но мы хорошо его понимали и ждали затаив дыхание, что же дальше будет?
- А разъяренный фельдфебель Ханке, будучи совершенно уверенным, что Азаров их дурачит, смело шагнул на минное поле и сразу же подорвался, да так основательно, что в тот же день и умер, не только к нашей радости, но и к явному удовольствию капитана Фогта. Кажется, этот Ханке доносил на своего начальника в гестапо. С тех пор и стал лейтенант Азаров "фаворитом" Фогта.
- А как же все-таки сам Азаров не подорвался? - спрашивает Бурсов.
- Не любит он на эту тему распространяться, но тут либо действительно фатальный случай, либо он знал все-таки, где именно мины стояли. Минер ведь он отличный, и глаз у него молодой, приметливый. А в общем-то, конечно, все это на чудо похоже. Суеверный Фогт и воспринял, видимо, все это как настоящее чудо.
Когда после завтрака лейтенант Азаров появился в блоке старших офицеров, Бурсов посмотрел на него с невольным уважением.
Несколько минут спустя лейтенант ведет Бурсова о Огинским через проходную арку к небольшому домику под черепичной крышей, в котором находится канцелярия капитана Фогта. Часовой, хорошо знающий Азарова, беспрепятственно пропускает их.
- О, добрый утро! - весело приветствует их капитан Фогт. - Познакомьтесь с наш специалист по взрывчатка господином Штрейтом.
Из-за стола встает очень тощий немец с морщинистой шеей и большим кадыком. Небрежно представляется:
- Гюнтер Штрейт, доктор технических наук. Как мы будем с вами изъясняться? Я ведь не владею русским языком, - беспомощно разводит он руками.
- Зато мы знаем немецкий. Я посредственно, майор хорошо, - кивает Бурсов на Огинского.
- Тогда все в порядке, - удовлетворенно кивает головой Штрейт. - Можем мы приступить к делу тотчас же? - обращается он к капитану.
- О да! Пожалуйста! Я не буду вам мешать, - обрадовался Фогт и пошел куда-то, пожелав доктору и советским офицерам успеха.
На докторе Штрейте светло-серый спортивный костюм и тирольская шляпа с пером. На длинном носу с горбинкой старомодное пенсне.
- Ну-с, я слушаю вас, господа, - произносит он, широким жестом гостеприимного хозяина предлагая офицерам сесть. - Не скрою от вас - меня интересуют ваши эксперименты, потому что я тоже проделывал нечто подобное. И должен вам признаться, у меня ничего пока не получилось. Поэтому очень любопытно, что же получается у вас?
"С чего же начать?… - лихорадочно думает Бурсов. - Этот доктор, очевидно, большой знаток взрывного дела, и его не так-то просто будет провести…"
Но тут на помощь ему приходит Огинский.
- Надо полагать, - степенно начинает он, - детонация конденсированных взрывчатых веществ у вас в Германии столь же мало изучена, как и у нас в Советском Союзе.
- Видимо, так обстоит дело и вообще в мировой науке, - уточняет Штрейт. - Я знаю работы вашего Зельдовича, который сумел теоретически обосновать невозможность сверхзвуковых режимов при распространении детонационной волны. Тем самым с исчерпывающей полнотой вывел он условие Чепмена-Жуге. Но ведь все это относится к детонации газов, нам же необходимо применить условие Чепмена-Жуге к детонации конденсированных взрывчатых веществ.
"А что же такое условие Чепмена-Жуге? - тревожно проносится в мозгу Бурсова. - Знает ли это Огинский?…"
- Вы абсолютно правы, господин доктор, - соглашается с ним майор Огинский таким спокойным тоном, что Бурсов сразу же успокаивается.
- В условие Чепмена-Жуге, - немного подумав, продолжает Огинский, - входит, как известно, скорость звука в продуктах взрыва. Однако насколько просто определяется эта скорость в неплотных газах, настолько сложно выразить ее теоретически в газах, сжатых до плотности твердых тел, молекулы в которых соприкасаются между собой. Некоторые исследователи, пытаясь учесть это обстоятельство, рассматривают молекулы как твердые шарики. Такая модель удобна, конечно, когда изучаются отдельные столкновения молекул, но разве она в состоянии отразить действительные свойства всего плотного вещества?
- Какое же решение предлагаете вы? - снимая с носа пенсне, спрашивает доктор Штрейт. По тону его голоса и выражению лица чувствуется, что он проникается все большим доверием к Огинскому.
- Обратили вы внимание на то обстоятельство, господин доктор, что в очень уплотненных газах давление имеет двоякую природу? Оно является одновременно как бы и тепловым и упругим при совершенно различной природе этих явлений. Сильно сжатый газ ведет ведь себя как комок сцепленных пружинок, а неплотный - подобно рою мух, бьющихся о стенку.
"Теперь бы подкрепить ему свою эрудицию какой-нибудь мудреной формулой, - возникает у Бурсова заманчивая мысль. - Тогда у этого немецкого ученого мужа не останется уже ни малейшего сомнения в нашей компетентности по вопросам детонации взрывчатых веществ".
И Огинский, будто прочитав его мысли, просит у Штрейта авторучку и торопливо пишет на чистом листе бумаги, лежащем на столе капитана Фогта.
- Вам знакома эта формула, господин доктор? - спрашивает он Штрейта.
- Видимо, это формула скорости протекания детонации? - морщит лоб Штрейт, склоняясь над листком бумаги и смешно вытягивая вперед длинную шею. - Из чего же, однако, она складывается?
Бурсов очень боится, что Штрейт обратит внимание на его безучастность в этом разговоре, но доктор так увлекся беседой с Огинским, что, кажется, и не замечает его присутствия. Он хотя и делает вид, что в словах советского майора нет для него ничего нового, на самом же деле многое из того, о чем говорит Огинский, слышит впервые. А когда заходит разговор о методах определения скорости детонации, примененных Огинским в его экспериментах, Штрейт вообще забывает обо всем на свете. Не слышит даже, как входит капитан Фогт.
Фогт тоже слушает майора разинув рот. И если Штрейта поражает совершенство техники экспериментов и изящество предложенной им методики измерений скорости детонации взрывчатых веществ, то капитана завораживает его ученый язык. Такие выражения, как "средняя квадратическая ошибка среднего арифметического" и "средняя квадратическая ошибка отдельного измерения", буквально гипнотизируют Фогта.
А когда Огинский начинает торопливо писать математические формулы, пестрящие греческими буквами, квадратными степенями, скобками и дробями, в знаменателях и числителях которых стоят одни лишь латинские буквы, он уже не сомневается более в высокой компетентности советского майора.
Когда после ухода пленных офицеров доктор Штрейг заявил, что русские сообщили ему сейчас о детонации взрывчатых веществ такое, чего он никак не рассчитывал от них услышать, капитан Фогт воскликнул: