- А до войны? В понедельник, в среду?..
- Ничего…
- Гм… - Слизовский достал портсигар. - Разрешите? - Он закурил. - Генерал Кноте особенно интересуется армией "Пруссия" и великолепно информирован о составе, о районах сосредоточения, о сроках готовности…
- Ну и что из этого? По приказу маршала я информировал его и Поролю…
- Да. В общих чертах, понятно. Общие оперативные принципы, не правда ли, пан полковник?
У Ромбича по спине пробежала холодная искорка, слегка кольнула в области сердца и исчезла. Что же это? Ромбич еще не успел признаться маршалу в своем банкротстве, а этот офицерик уже позволяет себе допрашивать его? Словно в предсмертном озарении, Ромбич увидел себя после того, как его лишили ореола легенды: сын аптекаря из Вельска, продажная шкура, примазался к легионам, пролез в военную академию, когда ее еще только создавали, подхалимскими речами о мнимых победах при отступлении третьей армии в 1920 году из-под Киева добился милости некоего генерала Рыдза.
Он как бы увидел себя назавтра после сегодняшнего разговора с маршалом: к чертовой матери, в распоряжение командующего BO-I , а вернее, в распоряжение - на это больше похоже - контрразведки…
Ромбич вскрикнул, как человек, которого во сне душит кошмар, - так же отчаянно, так же дико, с тем же не вполне осознанным намерением криком отогнать призрак.
Кошмар исчез; Слизовский выпрямился на стуле и снова заглянул в глаза Ромбичу, покорно ожидая более вразумительного продолжения разговора.
- Я отказываюсь! - хрипел Ромбич. - Давайте все сразу, карты на стол… к маршалу… уничтожу…
- Так точно, пан полковник. Приказ, прошу извинить…
- Говорите!
Слизовский наконец сказал:
- Агентура донесла, что генерал Кноте имеет в своем распоряжении документы о диспозиции армии "Пруссия". Бумаги не удалось ни сфотографировать, ни описать. Агенты опасались демаскировки, - Слизовский теперь говорил со всем профессиональным щегольством, - боялись вспугнуть генерала. - Снова расшаркиваясь, капитан объяснил: он, мол, хотел уточнить, мог ли Кноте воссоздать эту диспозицию на основании разговора…
Ромбич вспомнил: он действительно обнаружил пропарку, за несколько дней до войны. Диспозиция армии "Пруссия", ordre de bataille , довольно подробный. После разговора с Кноте Ромбич дал ему бумаги в руки, и тот очень внимательно изучал их несколько минут. Ромбич намеревался добавить: "Ведь именно Кноте должен был принять командование этой армией", - но промолчал, чтобы не получилось, будто он оправдывается.
- Да, да-а-а-а, - Слизовский кивал головой и вдруг брякнул, вперив взгляд в Ромбича: - Украл?
Ромбич развел руками, испуганный и счастливый одновременно: значит, теперь есть возможность отплатить Кноте за давешний скандал так, что старик до самой смерти не забудет. Но он тут же помрачнел, потому что все вспомнил:
- Нет, не украл. Бумажка позднее была у меня в руках…
- Ах, так? Значит, не пропала?
- Пропала уже после его ухода.
- Стало быть, все-таки пропала?
- Это значит, - поморщился Ромбич, - что я сжег ее, по сути дела, она была не нужна.
- Вы ее сожгли, пан полковник? Точно?
- Еще что! - взревел Ромбич, криком пытаясь заглушить свою растерянность. Слизовский снова пошел на попятный:
- Все в порядке, вопрос ясен. Только вот Кноте… Хватило ли ему времени, чтобы записать эти данные?
- Но откуда же? Я все время был рядом с ним; он читал, да…
- Значит, восстановил по памяти. Для чего?
Ромбич пожал плечами:
- Может быть, он еще рассчитывал, что примет командование?
- Нет, он сам тогда заявил, что отказывается. - Слизовский хлопнул себя по колену. - Пан полковник, я свое сделал. Какие последуют распоряжения в отношении Кноте?
- Ну… - Ромбич заколебался, - наблюдать…
- Теперь, во время войны, у нас столько работы…
- Ну ладно, что же тогда делать?
- Конечно, наблюдать. Только ведь…
- Арестовать?
- Я не о том… - вздохнул Слизовский. - Речь идет об общих директивах. Может получиться беспорядок. Формальности… А тут у нас очень подозрительный человек… Одна фамилия… - Он спохватился: - Триммер тоже звучит не по-польски, - и быстро заговорил о другом: - Если бы найти что-то новое, какую-нибудь серьезную улику, или на самом деле держаться бюрократической линии - арест, следствие? Теперь, во время войны?.. При ситуации, которая столь быстро меняется… - Слизовский повысил голос и произнес почти проповедническим тоном: -…меняется благодаря таким людям, как Кноте!..
Они смотрели друг другу в глаза. Ромбич закусил губу и встал.
- Каких же улик вы ждете?
- Ба! Пан полковник, не поймите меня неправильно. Ваша репутация… скромность… переутомление…
- Вы собираетесь говорить обо мне или о Кноте?
- Да ведь план Кноте, бегство за Вислу… Как-то не очень… в контексте той бумажки. Надо обдумать, не было ли это им… не было ли на руку немцам… Иначе зачем бы Кноте лез с нею и разглашал ее? Он еще имеет доступ к Верховному командованию… С ним еще кое-кто считается… значит, чтобы подорвать волю к обороне именно в нервном центре, именно в мозге…
Ромбич теперь смотрел сверху вниз на Слизовского, и тот тоже встал, но выдержал взгляд Ромбича:
- Вы понимаете, пан полковник, уже три дня немецкие бронетанковые силы действуют во всю свою мощь… Их темп должен теперь несколько замедлиться: один только ремонт машин, подтягивание баз… Из Ченстохова мы получили сигналы, что целая колонна моторизованной артиллерии с утра стоит, дожидаясь бензина… Также и пехота, утомленная наступлением, положим, под Серадзом. Это не пустяки - за три дня с боями пройти пешком восемьдесят километров… Значит, с нашей стороны оторваться от противника как раз в этот момент… вместо контрударов…
- Ну! - Ромбич теперь уловил смысл касавшихся его намеков Слизовского. Наконец-то он нашел во всей этой гипотезе очень удобный для себя выход; самоубийство уже необязательно, даже, напротив, пагубно. Следовательно, он терпеливо ждет.
- Опять же там у нас подозревают, что донесения из отдельных армий носят слишком пессимистический характер…
- Ага! Шиллинг! - вырвалось у Ромбича.
- Например! - поспешно подхватил Слизовский.
- Другие тоже… - Ромбич не стал развивать свою идею, просто свел ее к двум пунктам: во-первых, надо хорошенько поразмыслить, прежде чем доложить маршалу о безрадостном плане бегства за Вислу; во-вторых, как быть с Кноте?
Ромбич чувствовал себя окрыленным. Наконец-то ожидаемое с рассвета воодушевление овладело всем его существом. Он слишком торопился, желая на волне этого воодушевления настрочить новую серию приказов и распоряжений, и не захотел возиться со вторым пунктом - махнул рукой.
- Ваше дело, капитан, улаживайте, как сочтете необходимым.
Пожалуй, Ромбич нарочно раздувал свое воодушевление и нетерпение, ведь это позволяло ему не вдумываться в практическое значение того факта, что он отмахнулся от второго пункта.
Через несколько минут после этой беседы его вызвали к прямому проводу. Рыдз и Стахевич стояли возле канцелярского стола, выхватывали из рук сержантов и телеграфисток еще теплые ленты, читали их и тут же бросали. Армия "Торунь" оторвалась от неприятеля, но какой ценой! Как ящерица, оставила у него в лапе хвост, а теперь, почти не преследуемая, отползла. Армия "Познань" просится в атаку. Армия "Модлин" бежит. Армия "Лодзь" в боях. "Краков" по-прежнему ни слова.
Короткое совещание в конференц-зале с полдюжиной полковников-порученцев. Кто-то робко заговорил о Висле и тотчас умолк, подавленный пронзительным взглядом Ромбича и сонным, немного удивленным - Рыдза.
Быстро изобрели несколько панацей: на прорыв, который уже углубился от Радомско до Петрокова, ответить стойкой обороной, склеенной из нескольких дивизий армии "Пруссия", что стояли под Томашувом; дивизиям - с ходу атаковать бронетанковую группу, которая, в конце концов, должна испытывать хотя бы потребность в сне; а пока будет готовиться этот удар, пусть Руммель удерживает немецкие танки - чем хочет и как хочет, любой ценой - между Белхатовом и Розпшей.
Потом наметили еще кое-какие передвижения. Одну дивизию из скаржиской группы - под Коньским. Никто толком не знал, в каком состоянии эта дивизия. Ромбич выразил сомнение: не допускают ли командующие армиями преувеличений в сводках, рассчитывая таким путем добиться подкрепления за счет резерва ставки и обосновать необходимость отступления? Неуверенность эта на несколько минут затормозила поток решений. Потом тот же Ромбич выдвинул идею - послать на места офицеров для специальных поручений, чтобы у генералов отпала охота к уверткам, чтобы офицеры эти на месте проверяли исполнение приказов главнокомандующего, давая отпор провинциальной строптивости командующих армиями.
Эта идея помогла Ромбичу убить сразу двух зайцев. Полковника Гапиша он предложил послать в Радом: полковник сверх меры подкован в военном искусстве, пусть же поищет применения своей профессорской учености в военной действительности, вместо того чтобы, сидя в штабе, подкарауливать промахи тех, кто старше его. Ну и для Келец нашли кое-кого. Ромбича осенила другая блестящая идея: там ведь где-то мотается Фридеберг, приятель Бурды, и, вероятно, уже успел сколотить себе группу "Любуш"? Надо, чтобы возле него находился человек, который будет за ним присматривать. Впрочем, вопрос о группе "Любуш" нужно заново обдумать.