Бурда сел. Ему не хотелось дальше слушать. Механически, словно забивая молотком гвозди в твердый кирпич, он повторял про себя: "Все это глупости, все это глупости, не в этом дело…"
Между тем Фридеберг, с радостью отделавшись от крупных проблем, весьма охотно вернулся к своим наболевшим вопросам:
- Я уже говорил тебе о мобилизационном плане. Вся система мобилизационных запасов была запланирована с расчетом нашего наступления на восток. В марте мы кое-как справились с резервистами. При всеобщей же мобилизации, хо-хо, тут все придется менять. Но волнует это только нас, а не генеральный штаб. А сколько других недостатков? Взять хотя бы специальное оружие. Нам позарез нужны противотанковые ружья. А тут с ними все носятся как с писаной торбой. Подумаешь, секрет!
- Словом, мы вполне готовы, но только на кратковременную демонстрацию, - поморщился Бурда. Его охватила такая злость на Фридеберга, словно именно он был виновником такого плачевного положения. - Не понимаю, почему тебе нужно командовать армией? Чтобы скорее получить коленкой под зад?
Фридеберг от волнения чуть не поперхнулся.
- Как?! Ведь всем что-то дали. Пороле, даже Кноте что-то обещают. А я что? Хуже других? Ты знаешь, как у нас трудно с повышением. А эти вот-вот получат по второй звездочке. И за что? За то, что несколько месяцев походили в командующих армией? Ты понимаешь, какой будет в верхах переворот? Пороля еще полгода назад командовал дивизией. А теперь бывший его начальник может у него быть командиром этапных пунктов. Тут не о чем и говорить: кто сейчас не получит армии, через год пойдет в отставку. Может, ты меня тогда поддержишь, дашь какое-нибудь воеводство, а?
В холле зазвонил телефон. Бурда поспешно вскочил - поскорее бы избавиться от назойливых просьб Фридеберга. Целых три минуты он давал по телефону согласие назначить кого-то вице-старостой.
Но Фридеберг, оказывается, не остыл и сразу же ринулся в атаку:
- Слушай, Казик, я как раз хотел об этом поговорить с тобой. Еще не все потеряно, сейчас формируются две армии резерва Верховного главнокомандования. Это, конечно, не совсем то, но… лучше синица в руке, чем журавль в небе.
- Но я-то ведь…
- Ты хорошо знаешь Стахевича. И с Каспшицким лично знаком…
- Ну?
- Объясни им, черт побери. За кого они меня принимают? Что, я хуже Пороли? Ольшине из Гродно тоже дали какую-то оперативную группу. Только я ничего не получил. Я, из Первой бригады …
- Ну ладно. - Бурду возмутила такая непосредственность. - Ну, дадим тебе армию, а дальше что? Ты выиграешь войну?
- Но ведь… Англия, Франция… Немцы не сумасшедшие, ты же сам говорил… - Фридеберг потерял весь свой запал и почти заикался. Бледный, с красными жилками на носу и щеках, он наклонился вперед и всем своим видом, как четверть часа тому назад Бурда, умолял об искренности. - Ты у власти, кто, как не ты, должен знать, что это все значит?
Такой быстрый переход от назойливости к бессильному отчаянию был столь неожиданным, что Бурда смягчился. Ничего не поделаешь, придется, словно неприкосновенным солдатским пайком, поделиться с тем, кого он так неосторожно поверг в бездну сомнений, - поделиться своей системой головоломных, логических предпосылок, при помощи которой вот уже несколько месяцев он оборонялся от грозных вестей, мрачных подсчетов и паники, охватившей высшие сферы.
- Мы ведь говорили об этом еще в мае. Гитлер должен знать, что тут пахнет войной, войной в невыгодной для него ситуации. Надо надеяться, что он опомнится и вернется к политике дружбы с нами, к той политике, которая так много ему дала.
- А вдруг не опомнится?
- Ну, мой дорогой! - Бурда развел руками. - Все зависит от дипломатии. Важно, чтобы перед Гитлером была ясная альтернатива: кнут или пряник. Кнут, если Данциг или Данцигский коридор покажутся ему более важными, чем великий исторический путь на Восток… Пряник, если поумнеет. Понимаешь?
- Не совсем…
- Видишь ли, мой дорогой, политика - вещь куда более сложная, чем командование… даже армией… У Гитлера, видно, в голове все помутилось. Он запамятовал, что без нашей помощи не получил бы и четверти того, что уже обрел. Хочет зарезать курицу, которая несет ему золотые яйца…
- Выходит, эта курица - мы?
- Допустим. Чтобы получить пустяковое преимущество, потому что Данциг и так у него в руках, а через коридор он ездит сколько ему угодно, - вот ради этого временного, символического преимущества он теряет…
- Но если это только символическое преимущество, то почему мы так упорствуем?
- О, мой дорогой! Сейчас решается и наша судьба.
Попробуй отдать Данциг, и через несколько дней от нас ничего не останется!
Он вспомнил, что кричал сегодня тот офицерик.
- Нет, даже на армию нельзя положиться. Ты знаешь, как у нас ненавидят Гитлера. - Бурда хотел сказать еще о евреях, но вовремя спохватился. - Гитлер глубоко антипатичен, но в политике на чувствах далеко не уедешь. Мы должны осторожно маневрировать. С этим народом дураков…
Фридеберг обдумывал его слова. Молчание явно затягивалось. Бурде тоже начало казаться, что все эти столь безапелляционные аргументы Бека звучат довольно фальшиво, и он попробовал все подытожить и упростить:
- Короче говоря, либо с нами как с полноправным партнером двинуться на Восток, либо в одиночку против всех нас, в том числе и против, России. Англичане в Москве для того и ведут переговоры, чтобы он поверил в реальность второго выхода…
- Почему мы все-таки не хотим принять русской помощи?
- О боже мой! - ужаснулся Бурда. - Второй выход - это крайность, Мы заинтересованы не в уничтожении Гитлера, а в правильном его использовании. Наконец-то ты понял? Третьего пути нет. Поэтому-то я и не принимаю все так близко к сердцу, как… другие. Я верю, что разум победит.
Фридеберг наконец согласился с оптимистическими выводами Бурды и снова принялся за свое:
- Ну, так ты согласен и поговоришь со Стахевичем?
- Со Стахевичем? Ну что ж. Только я ничего не гарантирую. Тебе ведь известно, что у него там всеми делами заправляет Ромбич?
- Знаю, знаю. Но ты его как-нибудь обойдешь или задобришь. Приедешь потом, старик, ко мне, я такой себе штаб организую…
- Кстати, о штабе. У тебя есть адъютант?
- Конечно.
- Хороший?
- Я плохих не держу… - Но, взглянув на Бурду, тут же добавил: - Для командующего корпусом он хорош… А в чем дело?
Теперь наступил черед Бурды. Это было не так легко, его преимущество до сих пор было слишком явным. Закусив губу, он умолк в ожидании, что генерал ему поможет. Но так и не дождался.
- Ты помнишь Янека? Моего сына… - начал Бурда с раздражением.
- Ну как же! - Фридеберг даже хлопнул себя по колену от радости, что наконец понял. - Янек, такой сорванец. Где он сейчас? Наверно, в лицее?
- Он подпоручик.
- Не может быть! Как время летит! И где служит? В Варшаве?
- Нет, в Бохне, командует взводом.
- Какой ты чудак, почему сразу ко мне не прислал? Давай его сюда… - Он остановился, подумав. - Правда, сам понимаешь, сейчас нет штатов. Но как только примусь за формирование штаба, милости прошу, возьму его в адъютанты…
- Очень тебе благодарен. Что ни говори, единственный сын. А в пехоте далеко не уйдешь.
- Ну ясно. Это я тебе твердо обещаю. Сразу же, как только получу армию… или какую-нибудь оперативную группу. Название меня меньше всего интересует, словом, как только приступлю к работе, сразу же заберу его. А в отделе кадров сам все улажу. "Ян Бурда", - записал он в блокноте. - Отлично!
- Когда ты возвращаешься? - спросил Бурда. - Ты ведь приехал на машине?
- Ну что ты! Там такие дороги! Машина может на ходу развалиться. Ужас! Смотри, как получается, иногда бедность и отсталость бывают даже на руку. Вот чехи, почему их так легко оккупировали немцы? Потому что они построили хорошие дороги. Нет, я утром возвращаюсь поездом. В десять часов восемь минут.
- А этот… твой адъютант, где он сейчас?
- Наверно, пошел к девочкам. Он у меня там все с ума сходил. Такая дыра, и к тому же все обо всех известно. Зато здесь! Я его отпустил, завтра в девять должен явиться.
Бурда улыбнулся, думая о том, как бы поскорее спровадить гостя. В холле снова зазвонил телефон.
Фридеберг несколько раз зевнул. Он тоже ждал удобного случая, чтобы встать и попрощаться: все дела тут были улажены. Обрадовал же его Бурда, заговорив о сыне! Теперь не одна дружба будет руководить хлопотами министра в генеральном штабе. Словно после тяжкого труда, он рассеянно посмотрел на хозяина: когда же наконец?..
Бурда взял телефонную трубку, бросил вполголоса "алло", скривился, добавил еще раза три "Да" и раза два "Слушаю", потом "Бурда у телефона", потом "Да, господин генерал". Вдруг он оглянулся, ища глазами кресло, тяжело опустился на сиденье и долго молча слушал. Но вот наконец хриплым, как будто потухшим, голосом буркнул: "Понимаю". Потом почти крикнул: "Я сейчас сообщу! Сегодня - нет? Завтра утром? Слушаюсь!" - и, продолжая держать трубку, несколько раз повторил: "Да, конечно". Обеспокоенный Фридеберг подошел к двери. Стало тихо, только голос незнакомого генерала неразборчиво бурчал в аппарате… "Слушаюсь!" - сказал напоследок Бурда, поднялся и швырнул трубку.
Это был уже совсем другой Бурда. Он сразу осунулся, щеки запали, резко обозначились монгольские скулы, глазные впадины углубились и стали почти черными, губы побелели, нос заострился.