В зале, на скамьях, никого не было, только два конвоира жались к своему подопечному, неотступно следя за каждым его движением.
Идя сюда, Фриц по лицам чиновников хотел определить характер наказания, вынесенного бывшему товарищу. Но сейчас понял, что это невозможно: бесстрастные маски не выражали ничего.
- Подсудимый, встаньте! - раскатист прозвучал громкий, как и предполагал Фриц при взгляде на полковника, голос.
- Военный суд командира охранных войск и командующего областью Белоруссии, фельдпост 47 340, в составе - председатель воинского судебного совета полковник доктор…
В зале надрывался только говоривший, все остальные даже не изменили позы: судебное разбирательство для них давно уже превратилось в конвейерную систему, где на каждую операцию - штемпелевание приговора - отводилось определенное количество времени - и только. Задача их была проста и им понятна.
Следственное производство и судебное разбирательство не облегчало участи наказываемых немецких солдат. Помимо разведывательных и контрразведывательных задач, была и другая цель этой процедуры с ее ворохом бумаг и протоколов: именно на основании таких документов составлялись доклады ставке о положении в армии, о настроениях в войсках.
- Фамилия? Имя? Дата рождения? Национальность?
- Фриц Шменкель. 14 февраля 1916 года. Деревня Варзов. Немец. Имперский гражданин, - последовал ответ.
Секретарь заскрипел пером.
- Варзов. Где это? - поинтересовался прокурор, просто так, чтобы хоть как-то подчеркнуть свое участие в процессе.
- В 150 километрах от Берлина, - ответил подсудимый, не повернув головы, и это взорвало армейского обвинителя.
- "От Берлина". От Москвы, наверно! Ты не немец. Ты русский Иван, - закричал прокурор. - У тебя от немца осталась только одна речь!
- Меня там называли Иваном, но я немец, - спокойно, не потеряв ни капли самообладания, ответил Фриц и, посмотрев прямо в глаза представителю обвинения, добавил: - У меня немецкая голова и немецкое сердце, господин прокурор. Мои отец и мать - немцы. Мои дети и внуки тоже останутся немцами.
- Замолчите, подсудимый! - закричал полковник, но его остановил, шепнув на ухо, член суда справа, отвлекшийся от своих дум в ходе этой перепалки.
Он впервые, причем с ярко выраженным любопытством, взглянул на Шменкеля.
- Помните, тут перед ним был солдат, за рассуждения о датах поплатившийся головой? - майор совсем тихо проговорил это, не обращая внимания на подсудимого.
Но Фриц, чье насторожившееся ухо уловило почти неслышные слова, сразу понял, о ком шла речь.
- Так, так! - с удовольствием продолжал майор. - Ты родился 14 февраля, в 1916-м, а мы судим тебя 15 февраля, в 1944-м. Кстати, поздравляю с днем рождения…
Защитник хихикнул, последнее замечание ему показалось очень остроумным.
- А что у тебя в жизни такое же важное произошло именно 16 февраля, в следующий по счету день?
Фриц не ответил.
- Ну, вспомни, вспомни. Может, ты женился в этот день? Родился ребенок? Умер отец? - допытывался офицер.
Шменкель шел на суд, зная, что его ожидает. Но у него не было желания спорить с палачами. Это вообще не в характере Фрица - язвить и препираться, а сейчас, когда ему так нужны были твердость духа, ясность мысли и крепость нервов, он находил слишком дорогим для себя и совершенно не нужным словесный спор. И может быть, он промолчал бы и на этот раз, если бы не упоминание об отце.
…Отец. Его доброе, рано постаревшее лицо. Плохо оплачиваемая, изнуряющая работа на кирпичном заводе, большая семья и вызванные этим хлопоты и заботы. Постоянные споры с женой, открыто симпатизировавшей "наци". Но у него было главное - хорошая репутация среди варзовских коммунистов, репутация борца за дело рабочего класса, которой он дорожил. Когда в 1932 году в Варзове, вблизи ресторана "Нельс", пуля полицейского оборвала жизнь отца, спорившего с окружившими его фашистами, шестнадцатилетний Фриц поклялся отомстить за сто гибель. На самых сложных поворотах своего жизненного пути юноша мысленно спрашивал себя: что сказал бы отец, как поступил бы он? А сейчас судья - этот грязный палач - из дешевого интереса прикоснулся к дорогому: памяти об отце…
- Да, и 16 февраля произошло событие в моей жизни. Для меня такое же важное, как рождение, - не торопясь, проговорил Шменкель.
- Какое же? Что ты замолчал? - майор чуть не подпрыгнул от удовольствия на стуле. Все-таки это вносило развлечение, чем-то разнообразило долгий судейский день.
- Два года назад, 16 февраля 1942 года, недалеко от Вязьмы, я был принят в партизанский отряд "Смерть фашизму!", - отчеканил Шменкель.
Майор поперхнулся, сразу утратив интерес к различным сопоставлениям. А третий член суда, встрепенувшись при слове "Вязьма", пробудился от дремоты и с ненавистью взглянул на подсудимого: именно в тех краях при налете на штаб карательного батальона партизаны лишили его ноги.
- Сколько же ты убил немцев? - со злобой прохрипел он и застучал протезом по полу, забыв о всяком судебном ритуале.
- Ни одного.
- Ты что, был плохим стрелком? Не попадал? Или, может, стрелял мимо? - насмешливо протянул тот же капитан.
- Нет, я стрелял точно. И убивал. На войне убивают, - спокойно возразил Шменкель. - Но я стрелял не в немцев, а в фашистов. Это не одно и то же.
Секретарь удивленно посмотрел на председателя воинского судебного совета: почему он не прервет эти подрывные разглагольствования? А тот молчал, вспоминая далекое прошлое: на кого так походил этот парень?
- Сколько же тебе заплатили за твое предательство? - хромоногий гауптман продолжал задавать вопросы.
- Много. Каждый доверял мне, как самому себе. Большего они не могли дать… Только это не предательством называется.
Градом сыпались вопросы. Подсудимый продумывал каждое слово, верный своей привычке говорить кратко и не спеша. Чиновник юстиции подробно записывал ход допроса в протокол.
Да, он перешел к русским. Добровольно вступил в партизаны. Сражался в их рядах. Но изменником, предателем немецкого народа себя не считает. Он боролся за будущее Германии. Кто из них правильно понимает это будущее - покажет время.
Полковник все силился припомнить, где же он раньше встречал этого человека или так похожего на него, но тщетно.
Когда очередь задавать вопросы дошла до адвоката, дверь отворилась и в зал в сопровождении адъютантов вошел генерал Кюбнер, командующий охранными войсками "области Белоруссия", от имени которого действовал суд. Офицеры мгновенно выпрямились в креслах, а прокурор, мечтавший о продвижении по службе, стал в уме складывать цветистые фразы о воинском долге и верности присяге.
- Сознательно ли вы ушли из части? - это подал голос после затянувшейся паузы военный защитник.
- Да.
- Может быть, к вам несправедливо относилось командование батареи, дивизиона? Возможно, у вас были ссоры с кем-либо из сослуживцев? Или вас испугали тяготы службы? - доискивался адвокат.
- Нет.
- Так какая же причина побудила нас оставить батарею, - повысил голос вмешавшийся прокурор.
- Мои убеждения.
- Что вы можете сказать в свое оправдание?
Поставивший вопрос защитник точно предугадал ответ:
- Ничего.
С задних рядов раздался голос генерала:
- Ефрейтор, ты раскаиваешься в своих действиях?
- Нет.
- А если тебе будет сохранена жизнь?
Молчание. Даже перо секретаря перестало скрипеть.
- Жду, ефрейтор!
- Я уже ответил, господин генерал.
Кюбнер с шумом поднялся, бросил краткое "заканчивайте" и направился к выходу.
Члены суда тоже поднялись и вышли через маленькую дверь в примыкавший к залу кабинет для совещания. Но подсудимого не повели вниз. Это было бы пустой формальностью и оттяжкой времени: решение было вынесено еще накануне. Об этом знали и прокурор с защитником, оставшиеся на своих местах.
- Встать! - прозвучала команда.
Фрицу показалось, что прошло всего несколько минут. Да так оно и было: судьям не терпелось увидеть, как страх сломит этого человека. Как задергаются у него мышцы на лице, как смертельная бледность покроет его щеки. И эта мысль была им приятна, ибо было сейчас в его облике и поведении что-то такое, не дававшее покоя, поднимавшее из глубин души какой-то неосознанный, но вполне реальный и ощутимый страх.
"Приговор. Именем фюрера. Военный суд…" - разделяя каждое слово, гремел на весь зал голос председателя.
В приговоре подробно указывались все выступления подсудимого против национал-социализма еще до начала войны, подчеркивалось значение судимости в 1939 году за дезертирство и антифашистскую пропаганду, тщательно перечислялись его действия в составе партизанского отряда, уже известные по имевшимся сообщениям, приводились многочисленные статьи законов рейха, на которые посягнул представший перед судом…
"…На основании закона подсудимый Фриц Шменкель за дезертирство и военную измену приговаривается…" Председатель на высокой ноте оборвал чтение и, умышленно сделав паузу, оторвался от документа и взглянул на подсудимого.
Тот внимательно слушал, слегка наклонив голову и немного прищурив глаза.
- "…к смертной казни…" - Осужденный не изменил позы.
- "…к лишению воинского звания…" - Чиновникам даже показалось, что губы бывшего ефрейтора тронула насмешливая улыбка.