- Не выяснил, где обещанный гаубичный полк? - спросил он.
С трудом поднимаясь с земли, майор ответил с раздражением:
- Говорят, давно отправили, а куда девался - дьявол не сыщет.
- Дьявол не сыщет, а мы должны разыскать, да побыстрее. Дорого время, - проговорил Дремов как бы для себя, но Великий его понял.
- Сейчас пошлю, - сказал он, оглядываясь вокруг, но распорядиться не успел. Из темноты послышались разговоры приближавшихся к НП людей. - Вот, нашлись, - с облегчением выдохнул майор.
- Думаешь, они? - спросил Дремов, но, когда услышал знакомый окающий говорок, радостно выкрикнул:
- Точно, они! Артиллеристы. Старый друг Захар, Сомов!
Выбравшись по ступенькам из траншеи, Дремов сделал несколько шагов навстречу приближавшейся группе.
- Здравствуй, дружище! Здравствуй, бог войны! - громко прокричал он. - Мне уже издали послышался бас артиллерийского начальника. - Ему захотелось покрепче подчеркнуть то высокое положение, которого достиг Сомов в своей артиллерийской службе после их совместного участия в тяжелых боях под Ельней в сорок первом.
- Давненько не виделись! - протягивая Дремову руку, быстро проговорил Сомов, теперь уже подполковник, командир гаубичного полка. - Когда сказали, что направляют к Дремову, обрадовался. Уже раньше слышал, что ты где-то здесь, рядом.
- Рад, очень рад встрече, Захар! - И Дремов пригласил друга пройти на НП.
- Как тут у вас дела? - спросил Сомов, садясь за столик в блиндаже. - Говорят, здорово он здесь напирал. Мы из соседней дивизии. Там тоже было туго.
- Противник нас немного потеснил. Теперь положение мы восстановили. Осталась небольшая заноза на правом фланге. Вон, слышишь, грохочет? Первый батальон его доколачивает.
Ознакомивщись с обстановкой и перебросившись парой фраз о житье-бытье, Сомов захотел еще раз услышать, как Дремов оценивает противника.
- Много он бросил на это направление танков? - спросил он.
- Вообще немало, но нам удалось сделать солидную прополку. С рассветом увидишь. Некоторые дымят еще и сейчас.
- Ну да, посмотрим, - о чем-то думая, сказал Сомов. - Плохо, что не знаем здесь местности.
- Это не страшно. Мы ее знаем как свои пять пальцев. Поможем занять огневые позиции, наблюдательные пункты, да и саперов подбросим, чтобы побыстрее вам зарыться в землю. Самое же главное, что может гарантировать успех в борьбе с танками противника, состоит в другом…
- В чем же? - живо поинтересовался Захар.
- А вот в чем. Надо правильно оценить противника и наши противотанковые возможности. Первое мы уже сделали. На участке полка имеются два танкоопасных направления, каждое шириной в пределах километра. По опыту прошедшего дня вряд ли можно ожидать, что противник создаст здесь плотность в первом эшелоне более двадцати танков. Теперь нам известно, что хорошо окопанное и замаскированное орудие способно вести успешную борьбу с тремя танками. Отсюда следует, что мы сумеем предотвратить прорыв противника, если поставим на прямую наводку на каждом танкоопасном направлении хотя бы по одному вашему дивизиону. Как, подходяще?
Артиллеристы засуетились, переглянувшись, некоторые пожали плечами. Намеревался что-то возразить и Захар, но Дремов опередил:
- Понимаю, товарищи. Тут надо пойти на ломку некоторых артиллерийских традиций, но, уверен, нас за это никто не осудит. Мы убедились сами и других убедим, что на прямую наводку не только можно, но явно целесообразно ставить орудия даже больших калибров.
- Что же, наверное, ты прав, профессор, - согласился Сомов. - Так и поставим дивизионы. Создадим глубину сверхдальности прямого выстрела, окопаемся, и пусть попробует тут пролезть. Ясно? - спросил он у своих офицеров.
- Все ясно, - ответили ему в один голос.
- А раз все ясно, пошли! - скомандовал Захар, поднимаясь.
Проводив артиллеристов, Дремов остался в ходе сообщения. Было около двенадцати ночи. Избитая земля, казалось, продолжала вздрагивать. И на взгорках и в лощинах вспыхивали огоньки догоравших танков, автомашин, тягачей, самолетов. Кое-где продолжали рваться снаряды, воздух вспарывали длинные пулеметные трассы. Из-за речушки доносились удары кувалды по, звенящему металлу, "Видно, норовят немцы побыстрее восстановить подбитые танки. Надо им помешать".
Поразмыслив, Дремов позвал артиллериста. Через несколько минут прогремело несколько отдельных выстрелов.
* * *
Возвратившись с переднего края, Заикин не пошел в блиндаж. Опустившись на остывшую траву рядом с входом и поглядывая в сторону второй роты, он яростно ударил кулаком по земле. "Это как же? Опять получается, что немчура верх взяла! Ну, гады!" Потом долго сидел молча, подтянув к подбородку колени. А когда в расположении второй роты вспыхнула очередная огневая схватка - вскочил как ужаленный. Сбросив с плеч плащ-палатку, крикнул:
- Кузьмич, за мной!
Выбравшись из своей ячейки, ординарец бросился следом за своим командиром.
Заикин бежал изо всех сил, но, оказавшись за лощиной, на подступах к опорному пункту Супруна, вдруг остановился. Там схватки уже как не бывало. Все враз стихло.
- Что за дьявольщина? - посмотрел он на Кузьмича. Тот молчал. Через несколько секунд чуть ли не рядом послышалась команда Супруна:
- Сержант! Пулемет на позицию, а это дерьмо выбрасывай подальше, чтобы не смердило!
Заикин догадался, что рота полностью очистила от противника свой опорный пункт, и в душе похвалил Супруна за проявленное упорство, а тронувшись с места, услышал окрик:
- Ты, Зинка, не приставай! Не до тебя!
Остановившись, комбат подумал: "Ей-то что здесь надо?"
Заикин был вообще против посылки в боевые части "слабого пола" и при случае без стеснений заявлял: "Что за солдат в юбке? Не бабье это дело, война".
- Что за девчонка тут бегает? Развел детский сад! - подойдя, спросил он у ротного.
Зина знала комбата мало. Прибыв в батальон ранней весной, она за все прошедшее время видела его всего несколько раз, да и то издали. Но она знала, что Заикин пользуется авторитетом и уважением не только среди своих подчиненных, но и всего личного состава полка. Особенно много хорошего о нем говорили старослужащие бойцы, прошедшие рядом с ним по дорогам войны многие трудные версты.
Как-то ей пришлось слышать разговор о своем комбате раненых солдат, забравшихся в кусты рядом с палаткой медпункта; "…Этот не оставит в беде, а насчет того, что крутоват, то с нашим братом часто по-другому и нельзя. Размазню, слабачка солдаты на войне не стерпят, а за этим в огонь пойдут".
И вот теперь она столкнулась с комбатом, как говорится, нос к носу и, услышав его пренебрежительное слово о себе, остановилась как оглушенная, а когда спазм несколько прошел, с возмущением проговорила:
- Во-первых, товарищ комбат, никакая я вам не девчонка, а санинструктор батальонного медпункта. К тому же у меня и имя есть, и фамилия. Во-вторых, никакой тут не детский сад, а служба медицинская. - Зина умолкла. В ее больших, по-детски широко открытых, возмущенных глазах вспыхнула жгучая обида. Сдерживая себя, она сквозь слезы прошептала: - И как вам не стыдно, сами ничего не знаете, а сразу обижать…
Заикин почувствовал неловкость за причиненную девушке обиду, но в то же время и его самолюбие было задето. Переборов себя, подступил к Супруну.
- А это что? - спросил он, присматриваясь к его кровоточащей скуле.
- А, чепуха, товарищ комбат. Вон там. - Он мигнул назад, где солдаты выбрасывали из окопов убитых немцев. - Замахнулся один поганец. Норовил штыком… Больше не сунется.
- Вот вам детский сад! - Зина приблизилась к Заикину. - Бегай за ним, а ему все чепуха да чепуха. От такой чепухи люди гибнут.
- Ну вот, уже и комроты в детский сад записала! - улыбнувшись, отозвался Заикин, но на ротного все же прикрикнул: - Не упорствуй, Супрун! Садись! Будешь знать, как бегать. Так, что ли, сестричка?
- Так, так, братик, - смахнув выступившие слезинки, мягко улыбнулась Зина, а Супрун, переминаясь, буркнул:
- Вот жисть! Нельзя даже пошутить.
- Не до шуток. Смотрите сами, сколько раненых, а тут еще вы с норовом. Садитесь, товарищ старшин лейтенант.
Заикин взял ротного по-дружески за руку.
- Давай садись, а то и правда с этой блямбой на лице как бы не того… Сестричка говорит правду, ее не обижай.
Ухватив Супруна за потное плечо, Зина, стараясь усадить его поплотнее, строго сказала:
- От такой ерунды может быть столбняк. Понятно?!
Супрун будто нехотя подчинился.
- Ладно. Сдаюсь. Пей мою бешеную кровушку. - Придерживаясь за выступ окопа, вытянул к Зине жилистую шею: - На, бери!
Заикин опустился рядом. Зина метнула в его сторону быстрый взгляд. И хотя он блеснул в окопном сумраке всего лишь на миг, Василий нежданно ощутил, как им были задеты все его душевные струны. "Вот те детский сад! Насквозь пронзила".
Супрун вначале морщился, покряхтывал, но сидел смирно. Когда же Зина слегка дотронулась до его щеки ножницами, чтобы срезать клочки содранной кожи, он, заскрипев зубами, взмолился:
- Да потише ты, сестричка. Спасу нет!
- Как это потише? Какого еще спасу? Обработать надо? Надо! Не тряситесь, старший лейтенант! Сейчас кончаю. Тоже мне герой, боли боится.
Продолжая сидеть неподвижно, Заикин случайно поймал взглядом синюю жилку у Зины на шее, она слегка пульсировала… Он вновь ощутил какую-то неизведанную душевную тревогу. "Стучит, как сердечко". Он чуть было не прикоснулся к этому "сердечку" своими огрубевшими пальцами. А когда Зина, закончив перевязку, выпрямилась, проговорил: