И вот нужно уходить из Старе Горы. Грустно расставаться с хозяевами, с девушками, с которыми плясали по вечерам в корчме, и с новыми друзьями из Банска-Бистрицы. Особенно тепло отзывался Зорич о надпоручике Чехословацкой армады Вильяме Брунчике. На прощание тот передал Зоричу тридцать винтовок и десять пистолетов - настоящий клад для партизан. Но сам остался со своей ротой в Банска-Бистрице. Командующий Чехословацкой армадой не признавал партизанской тактики и не собирался уходить в горы.
- Вы не потеряли адреса жены? - беспокоился Брунчик, когда прощался с Зоричем. - О, к ней вы можете обратиться за помощью в любую минуту. Терезия - большая патриотка. Мой привет ей и любовь!
Жена Брунчика жила в Нитре, но город уже находился в руках немцев.
Встреча с Брунчиком состоялась вчера, а сегодня Зорич последний раз едет в Банска-Бистрицу, чтобы доложить полковнику Асмолову - начальнику Главного штаба партизанского движения в Словакии, что отряд сформирован и ночью собирается выступить по своему маршруту.
На городской площади было шумно. У входа в Партизанское велительство стояли запыленные автомашины и толпились люди. Одни, с окровавленными марлевыми повязками, ждали направления в госпитали, другие требовали отправки в партизанские отряды.
Узнав от Зорича о его желании встретиться с полковником Асмоловым, офицер с красной повязкой на рукаве откозырял и обещал немедленно доложить. Майор в сопровождении начальника штаба отряда старшего лейтенанта Волостнова поднялся по лестнице и оказался в коридоре, куда выходило несколько дверей. В одну из них вошел дежурный офицер. Он тут же вернулся.
- Прошу, пан майор.
Зорич и Волостнов вошли в кабинет. Им навстречу поднялся среднего роста человек с полковничьими погонами на хорошо пригнанном кителе. Строгое выражение лица полковника смягчалось изредка появлявшейся улыбкой. За большим столом справа от Асмолова сидел его заместитель - словак в роговых очках, внешне похожий на школьного учителя.
Зорич стал докладывать о численности отряда, его боевом и материальном оснащении.
- Желающих вступить в отряд столько, что на всех не хватит обмундирования…
- Что представляют собой новобранцы? - поинтересовался полковник.
- Большая часть - крестьяне. Лесорубы и пастухи. Есть и рабочие - с химической фабрики, шахтеры из Новаки, Банска-Штявницы, целое отделение цыган. Они упросили взять их, хотя, может быть, мне и не следовало уступать им.
- Почему?
- На дворе - осень, а они босые, товарищ полковник. Я же всех обуть не в состоянии.
- Зачем же ты взял их? - полковник искоса, снизу вверх, посмотрел на Зорича.
- Они так просили, что не хватило духу отказать. Многие из них, товарищ полковник, я уверен, боевые парни.
- Боевые хлопцы нужны, - согласился Асмолов.
Он предложил офицерам садиться и заговорил о главной задаче отряда.
Зоричу, как и Волостнову, она была известна еще до вылета в Словакию: подробные инструкции они получили в Украинском штабе партизанского движения, с которым в дальнейшем будут поддерживать постоянную радиосвязь. Но с тех пор как Зорича с десантной группой перебросили через линию фронта, многое изменилось.
- Перед вами уже не тисовская жандармерия и гардисты, как называют здесь словацких фашистов,- говорил Асмолов, подчеркивая свои слова выразительным жестом руки. - Все коммуникации из района Банска-Бистрицы на Братиславу перерезаны немецкими войсками.
Затем полковник все так же спокойно, хотя в его голосе зазвучали более жесткие ноты,перешел к политическому положению в Словакии, заговорил о происках лондонского правительства Бенеша и союзников - англичан и американцев, наблюдатели которых появились в Банска-Бистрице, как только Словацкое восстание приняло широкий размах.
Асмолов говорил:
- Нужно переходить к партизанским методам войны, но наших союзников страшит мысль, что народ возьмет власть в свои руки.
Заместитель Асмолова добавил:
- Их ошибка заключается в том, что они не спросили мнения чехов и словаков…
Асмолов одобрительно кивнул, и заместитель убежденно повторил по-словацки:
- Да, так это!
- Беда лишь в том, - продолжал начальник штаба, - что генералы армады, получающие директивы из Лондона, не считаются с этим. Они погубят войско, не спасут и себя.
В словах Асмолова и его заместителя звучали горечь и гнев. Видно, споры с командованием армады велись не первый день и пока результатов не дали. А опасность с каждым днем нарастала. Полковник назвал немецкие части, действующие против повстанцев: танковая дивизия "Татра", несколько пехотных дивизий СС, артиллерия, авиация…
- Немцы имели основания всполошиться: восстание поставило под угрозу важнейшие коммуникации, - заметил заместитель начальника штаба.
- Я советую, - заключил Асмолов, обращаясь к Зоричу и Волостнову, - не ввязываться в бой и избегать стычек с немцами, пока не выйдете в свой район… И помните, - сказал он прочувственно, когда Зорич и Волостнов уже поднялись, собираясь уходить, - народ всегда с вами. Опирайтесь на местных коммунистов. Вот письмо ко всем повстанческим частям и национальным комитетам с просьбой оказывать вам всемерное содействие:
"Настоящим удостоверяется, что партизанский отряд под командованием майора Зорича продвигается в направлении Зволен - Крушино и дальше по своему маршруту.
Требуем от всех партизанских отрядов и национальных комитетов, чтобы этому отряду оказывалась всевозможная помощь".
Внизу стояла печать Главного штаба партизан - звезда, серп и молот в красном круге и подпись полковника Асмолова.
Зорич и Волостнов возвратились в Старе Горы к тому времени, когда отрядная радистка Нина Чопорова, девушка с круглым и розовощеким лицом, приняла сообщение Совинформбюро о том, что советские войска вторглись на территорию гитлеровской Германии. Это сообщение принес Зоричу второй радист - разведчик Нестор Степовой.
Командир отряда прочел радиограмму дважды и передал Волостнову.
- Владимир Георгиевич, нужно ознакомить людей с этим замечательным сообщением перед выходом, - и повернулся к Степовому: - Плохая будет сегодня ночь у Гитлера, а, лейтенант?
ПРИСЯГА
Еще до наступления сумерек отряд выстроился для принятия присяги. Новобранцы взволнованы торжественностью минуты и сознанием того, что в жизни каждого из них наступает новый период.
- …За кровь, за смерть, за сожженные дома будем мстить врагу до последнего вздоха… - звучат мужественные слова присяги.
Их повторяют партизаны вслед за командиром взвода Франтишеком Пражмой.
Судруг Пражма, как называет его Зорич, еще молод - ему тридцать два года. Но дать ему можно сорок: война не молодит. Пражма - доктор юридических наук. Волосы у него гладко зачесаны назад, но не могут скрыть начинающуюся лысинку. Лицо волевое. Франтишек строг и требователен не только к подчиненным, но и к себе самому. "Розказ выплнены, судруг майор", - щелкая каблуками, докладывает Франтишек Пражма всякий раз после выполнения любого, пусть даже мелкого поручения.
Франтишек Пражма перешел на сторону советских войск в первом же бою, как и многие другие словаки, посланные Тисо, "президентом" Словакии, на Восточный фронт. Теперь бывший тисовский солдат уводит в горы Словакии партизанский взвод.
Среди новобранцев, принимающих присягу, можно увидеть и лесоруба Алоиза Ковача с ручным пулеметом на богатырских плечах, и Михала Свидоника - горняка из-под Новаки - с угольными отметинами на сухощавом лице, и цыгана Фаркаша в синей шелковой рубахе, распахнутой на волосатой груди, и щеголеватого Штефана Такача - молодого адвоката из Братиславы.
- …Если же я изменю действием этому слову, пусть поразит меня карающая рука закона! - сурово звучат заключительные слова присяги.
Перед строем, у небольшого столика, стоят командиры: майор Зорич и его заместитель капитан Агладзе - высокий и стройный грузин. Он известен как бесшабашно смелый человек. Капитан в полной боевой форме - с парабеллумом на боку и автоматом на груди, в черной барашковой папахе, лихо сдвинутой набекрень. Папаху украшает красная партизанская ленточка. До войны молодой коммунист Агладзе, которому недавно пошел двадцать седьмой год, работал в советской торговле.
Рядом с капитаном держит лист бумаги с текстом присяги Волостнов. Он отличается от Агладзе как внешне, так и характером. Старший лейтенант - невысокого роста молодой человек лет двадцати пяти, с правильными чертами худощавого лица, удивительно спокойный и уравновешенный. На нем френч, порядком выцветший, и галифе, а на светловолосой голове аккуратная кубаночка с красной лентой, надетая без всякого военного шика, будто Владимир Георгиевич собрался на свой московский завод, где до войны был техником-электриком, а не в немецкий тыл.