Он продолжал смотреть на меня, но к фляжке не потянулся. Чего этот дурачок ждал? Что я поднесу ему фляжку к губам с риском получить удар ножом в грудь? Я оставил воду там, где он мог до нее дотянуться, и со всех ног побежал к своему укрытию, не обращая внимания на шрапнель и шальные гранаты. Обнаружил Легионера, присевшего у горящего остова "черчилля" и выпускающего частые очереди из ручного пулемета. Неподалеку увидел Малыша, чье освещенное пламенем лицо выглядело почти сатанинским. Достав из кармана носовой платок, я туго перевязал им ногу.
Противник был отбит - пока что. Мы получили передышку, но она могла оказаться краткой, и мы максимально использовали ее. Порта шумно поглощал пятую банку тушенки. Барселона пустил по кругу бутылку джина, Старик праздно поигрывал колодой карт: Позади нас горела деревня Форминьи. Над Каном кружили тяжелые бомбардировщики "Веллингтон", и пламя поднималось высоко в небо. Земля под нами дрожала, словно в предчувствии какой-то катастрофы.
Порта нашел в брошенном джипе патефон и несколько пластинок. Мы проигрывали их одну за другой, пили под эту музыку, неожиданную после чудовищных и знакомых звуков битвы, и когда кончалась последняя пластинка, начинали сначала. Когда пошел третий круг, из тусклого света к нам подошла группа солдат, казавшихся безоружными. Они несли флаг с большим красным крестом, на касках у них была та же эмблема. Малыш схватил винтовку, но Старик гневно выбил ее у него из рук, не дав выстрелить.
- Что за игры у тебя, черт возьми?
Малыш негодующе напустился на него.
- Почему они заботятся только о своих раненых? А наши что?
- Каждый, кто выстрелит в носящих красный крест, - угрюмо сказал Старик, - получит от меня пулю между глаз. Ясно?
Наступило неловкое молчание, потом Порта рассмеялся.
- Ты не в той армии, Старик! Тебе нужно вступить в Армию спасения, там ты быстро стал бы генералом!
И отвернувшись, плюнул, но Старик расчетливо молчал. И никто не выказывал желания взять винтовку.
Санитары подобрали последнего раненого, последние носильщики пошли обратно к позициям противника. Все было тихо. А потом вдруг чуть подальше в траншее молодой лейтенант громко вскрикнул и упал в грязь. Пуля партизана попала в цель. Другая просвистела мимо нас, и через несколько секунд снова начался кровавый бой. В ответ затрещали три пулемета, и несколько санитаров-носильщиков упало. Легионер первым подскочил на ноги и побежал вперед, крикнув, чтобы мы следовали за ним, - как часто бывало раньше в морозных русских степях или на склонах горы Монте-Кассино.
В ожесточенной перестрелке погибли почти все санитары-носильщики и собранные ими раненые. Земля снова была залита кровью людей с обеих сторон. Требовалась новая группа носильщиков, чтобы собрать новых раненых. Атака, контратака. Смерть была обычным явлением. В девяносто первом секторе никого не щадили.
2
Порта возился с радиоприемником, вертел ручку настройки туда-сюда, пытаясь отделить звучный голос диктора Би-би-си от всех прочих шумов и тресков.
- Ты спятил, - раздраженно сказал Хайде. - Застукают за этим делом и отправят без разговоров на плаху… Да и какой тут смысл? Все равно нельзя верить ни единому их слову.
Порта поднял руку.
- Тихо ты, черт возьми! Передача начинается.
Звуки словно от ударов в большой гонг; неторопливые, зловещие. А затем холодный, четкий голос диктора:
- Ici Londres, ici Londres. В. В. С. pour la France…
Разумеется, мы тогда не сознавали, что эту передачу слушает и почти все французское движение Сопротивления.
- Ici Londres, ici Londres… Просим внимания. Передаем несколько личных сообщений: "Les sanglots longs des violins de l' automne". Повторяю: "Les sanglots longs des violins de l' automne".
Первая строка из стихотворения Верлена "Осенняя песня". То было сообщение, которого все ждали много недель. Обер-лейтенант Майер в штабе Пятнадцатой армии, задачей которого было вести радиоперехват всех передач Би-би-си, взволнованно и торопливо известил об этом сообщении военного губернатора Франции, а также главнокомандующих в Голландии и Бельгии. Те отнеслись к нему с заслуженным, как им казалось, презрением. Важное сообщение, надо же! Какая-то чушь об осени. Этот человек определенно кретин. Обер-лейтенант пожал плечами и продолжал слушать.
- Ici Londres, ici Londres. Продолжаем передавать личные сообщения. "Les fleurs sont d'un sombre. Les fleurs sont d'un sombre".
Это был сигнал для сети Сопротивления в Нормандии,
- "Hélène épouse Joe. Hélène épouse Joe".
Сигнал всему региону Кана. Он дал начало целой серии попыток диверсий, многие из которых оказались удачными: были взорваны мосты и железнодорожные пути, перерезаны телефонные провода. В штабе Пятнадцатой армии все поняли, что где-то творится что-то очень неладное.
- Майер, можете понять в этом что-нибудь? - обеспокоенно спросил генерал фон Зальмут.
Майер лишь пожал плечами и продолжал слушать.
Три дня царило молчание, потом сообщения пошли опять с новой энергией и изобретательностью.
- Ici Londres, ici Londres… "Les dés sont jétes". Повторяю: "Les dés sont jétes".
И в результате многие ничего не подозревающие немецкие часовые лишились жизни от удара ножом в спину, тела их были брошены в реки или в болота.
- Jean pense à Rita. Jean pense à Rita.
Диктор произнес эти слова медленно, старательно, с паузами между ними.
Порта восторженно рассмеялся.
- Ну и чушь! Жан думает о какой-то там Рите… Чего там думать? Да и вообще, кто они такие, черт возьми? Что за Жан и Рита? Детская сказочка какая-то.
- Это код, - объяснил Хайде, постоянно утверждавший, что знает все. - Я когда-то был радистом. Они всегда передают такие сообщения.
- Le dimanche les enfants s'impatientent. Le dimanche les enfant s'impatientent.
Это адресовалось участникам Сопротивления, ждавшим высадки воздушного десанта в Нормандии.
- Ici Londres. Передачу сообщений продолжим через час.
ПОСЛЕДНИЙ ЧАС
Перед тем как хоронить убитых, мы заворачивали их в брезентовые саваны и рядом с каждым трупом клали пустую баночку из-под пива с его личными документами. Думали, что рано или поздно, после войны, кто-то позаботится о подобающих кладбищах с настоящими могилами и рядами белых крестов, и когда это время наступит, когда будут выкапывать разлагающихся мертвецов из канав и полей, нужно будет знать личность каждого. Отсюда баночки и документы.
Нам представлялось совершенно необходимым, чтобы обе стороны имели приличные кладбища для мертвых героев. Иначе чем в будущем производить впечатление на новобранцев?
"Смотрите, ребята, это могилы наших славных покойников, павших на последней войне за свою страну… Под этим крестом лежит Пауль Шульце, скромный рядовой, у него гранатой оторвало обе ноги, но он все же оставался на своем посту и отражал противника. Этот скромный рядовой спас целый полк. Он умер в объятиях своего командира с патриотической песней на устах".
Погребения ждало столько тел, что у нас не хватало на всех баночек из-под пива. После тяжкой утренней работы в роли могильщиков нам дали полчаса на обед, а потом отправили на обнаружение мин.
Это было гораздо хуже, чем копать могилы. Жизнь каждого, кто занимается разминированием, считается чертовски краткой и отнюдь не приятной. Мины там были магнитными, взрывались при приближении малейшего кусочка металла. Поэтому мы оставили "дома" все металлические предметы, какие были у нас при себе, даже срезали пуговицы и заменили их палочками. Сапог с резиновыми подошвами нам не выдали, и пришлось обматывать ноги тряпьем, но к счастью для нашей группы, Порте, нашему "ручному падальщику", повезло найти пару американских сапог на желтой резине.