- Вы, маманя, зря это… То, об чем говорить буду, всем поведаю. - Обратился к Харистову: - Кстати, дедушка, завтра воскресенье, в самый раз после обедни в колокола ударить - на майдан народ покликать.
Пожалели бы колокола. Чисто все побили, - буркнул Лука.
- Побьем - новые отольем, батя.
- Вы отольете, - Лука сердито отмахнулся, - знаем вас. Старое доколотите, доломаете, а там жди у вашего брата…
Павло снисходительно оглядел отца, ничего ему не ответил.
- Прежде всего, - сказал он, - по приезде в Ка-теринодар-город сходили мы в баню, попарились. После предоставили каждому делегату личные койки с миткалевыми простынями в самой наилучшей гостинице. Пошли на съезд. Сперва обсуждали дела гуртом, а потом разбили нас по комиссиям. И было все без особенных происшествий, не считая пустяковых свар промежду отделами - аль за землю, аль за табаки и рыбные воды. Вдруг откуда ни возьмись подкатил до города знакомый нам всем Лаврентий Корнилов со своим офицерским войском. Вот тут пришлось попотеть. Заседаем и стреляем. Стреляем и заседаем. С неделю канителились, кто кого одюжит - або он нас, або мы его. И одюжи-ли мы, а самого Корнилова насмерть пометили.
- Убили? - охнул Лука, не ожидавший такого конца.
Павло притворно вздохнул.
- Убили, батя. Вышибли у него скипетр под Кате-ринодаром-городом.
- А войско? - спросил Буревой.
- Смотря чье. Наше на гармошках играет, радуется, а кадетское войско увел генерал Деникин в Сальские степи.
- А Сенька где? - неожиданно вмешался Миша.
Павло прикрыл лоб ладонью, словно козырьком, поглядел в его сторону.
- Ага. Вы тоже здесь, товарищ урядник. Сенька жив-здоров, кланяться велел. Делов у него теперь куча. По всему городу на Баварце гоняет вместе с Василием Шаховцовым. - И обратился ко всем - Васька-то с отличием. На самого Корнилова снаряд положил.
- Неужели Васька? - удивленно переспросил Лука.
- Он, батя, он. Такой слух прошел. Может, и брехня святая, бо снаряды не меченые. Но ежели народ задымил, где-сь занялось.
- Чего-то съездом решили? - перебил Буревой, закуривая и оправляя усы. - Полезные дела для казаче-ства аль еще одну бечевку намыливают?
Батурин внимательно оглядел сурового Буревого, нахмурился.
- Не знаю, как для казачества, - строго отвечал Батурин, - но для всех станишников дела решали полезные. Кое-кто хотел самоотделения, вот съезд и решил сделать из Кубани республику, прирезав до нес весь берег черноморский от Тамани и почти до самой Грузии; во-вторых, подняли руки мы за мирный договор с германцем и австрийцем, тот договор, что подписан был в Брест-Литовском городе.
Лука возмущенно подпрыгнул на лавке.
- Мирный? Какой же это мир, раз немцы по всей Украйне ползут? Где ж он, договор, а?
- А ты откуда знаешь, батя? - спросил Павло. - Сорока на хвосте принесла?
- У этой сороки две ноги и гурт ребятишек. Беженец идет с Украйны. По железным путям едут, на баркасах плывут через Азовское море, с Крыма через Керчь.
Лука покрутил головой и расстегнул ворот на вспотевшей шее. Павло помолчал, потом тронул отца за плечо.
- Что немец идет - известно, - сказал Павло, - на Украйне тоже не без Гурдаев.
- Чего Никиту Севастьяновича трепать.
- На свои земли пустили украинские Никиты Севастьяновичи, вот почему и говорю, - вразумительно заметил Павло, не желавший ссориться с отцом в присутствии посторонних.
- Какое тебе дело до чужих земель?
- А я про что, батя? Я тоже про то самое. Пущай их земли травят. Нам печали от того мало. Мир, в Брест-Литовском подписанный, имеет силу на всю Россию, а стало быть, и на нашу область. Мы от Украйны водой отгорожены. Море переплыть тяжело.
- А по сухим путям? - вставил Буревой.
- А по сухим путям одни ворота - Дон. На тех воротах стоит войско Донское. Не допустят донцы никого ни до себя, ни до нас.
- Что-сь нема надежды на донцов, на чубатых картузников, - хмуро сказал Буревой, - любители они только до баб, до водки и до всякой смути липучие. Реияхи… Не любители они драться…
- Это ты зря, - перебил Буревого Огийченко, - войско Донское Кубанскому не уступит. Аль не видал ты их работу на фронте. А что охотники они до баб да до водки, так кубанцы тоже охулки в этом деле на руку не положат. Сдается мне, не положат. Как вы, дедушка Харистов?
Харистов коротко посмеялся, погладил бороду.
- Что верно то верно, не уважат кубанцы в этаком деле.
- До баб все казаки лютые, - неожиданно вмешалась Любка. - Да и какой это казак, ежели он бабу за три версты обходит? Разве уж какой хворый аль придурковатый.
- Любка! - прикрикнул Лука.
- Чего пужаете? - огрызнулась Любка. - За нас завелись, за баб. Срамно слухать. Вы лучше Павлушку спросите, как насчет земли в Катеринодаре решили.
- О земле решения также для всех станишников полезные, - сказал Павло. - Во-первых, приказано мне следить за тем, чтобы все свободные земли и пахотные участки предоставлять бедноте, которая захочет соединиться в товарищества аль в коммуны.
- Земли бедноте! - воскликнул Лука. - Лодырям?
- Бедноте, батя, - подтвердил Павло, сдвинув брови. - Поручили нам провести за этим наблюдение. Работников рассчитать. Молотилки к Совету приписать. Поняли?
- Выходит, и казачьи наделы начнут рушить? - тихо спросил Буревой.
- Может, что-сь возле этого предвидится, - строго согласился Павло.
Буревой недружелюбно оглядел Павла, взялся за шапку.
- По всему видать, Павел Лукич, поторопились вы Корнилову копыта отодрать. Кому-кому, казачеству от Корнилова хужее не было бы.
Шульгин попытался вмешаться, но Павло надавил ему на колено теплой и крепкой ладонью. - Шульгин сразу же как-то потух и опустил плечи. Миша видел: отец хмуро крутил шапку, уж очень внимательно оглядывая суконный верх, прошитый белым гарусом, а Харистов, наклонившись к Меркулу, полуприкрыл глаза, точно его слепил свет лампы. Тягостное молчание рассеял Лука.
- Дождались, - вздохнул он, - теперь, вндать, и аренду отменят. Сколько земли дуром погибнет.
- Почему же дуром? - спросил Шульгин, прищуриваясь.
- Потому что до земли хозяин нужен, а не бедняк этот самый. С них горлохваты хорошие… Работников рассчитать! Да работнику тому хозяин больше нужный, чем он хозяину. Работники наработают, ежели сам не будешь горбатиться. Им сало подавай, борщ, разносол всякий. Вот нанял я девчат подсолнух полоть, так они то и знай в межник бегают, говорят - от харчей, а? А хозяина с краюхи хлеба да с головки луку в межник не потянет. - Лука зашагал, твердо ступая крепкими короткими ногами. Остановился перед сыном. - Да кому какое дело, как я землю в порядок привожу. Абы была польза тебе и людям. Абы земля не пустовала. Не-вжель ты в эту программу подписался?
Павло, не ответив отцу, пошарил рукой под столом, нашел сапоги, обулся, встал.
- Пора спать, - сказал Павло. - А вы, дедушка, не запамятуйте в колокола завтра ударить.
- Неужто всей станице поведаете, Павел Лукич? - тревожно спросил Харистов.
- Поведаю.
- Зря Корнилову голову отодрали, зря, - снова повторил Буревой.
Павло приблизился к Буревому и тихо, чтобы не слышали старики, спросил:
- Против пойдешь?
Буревой поднял глаза.
- Там видно будет, Павло Лукич. Может, не со всякой тучи гром.
- А ты, Огийченко?
Огийченко взглянул на Буревого и Лучку, развел руками.
- К ворожке бы надо. Пущай бы на бобах раскинула.
Павло постоял возле них, покачал головой, криво улыбнулся.
- Ну, идите.
- И то думаем, - охотно согласился Буревой и зашагал к выходу, короткий и толстый, по-утиному покачиваясь. Огийченко подал руку Павлу.
- Надо будет по всем куткам в кубышке пошарить, Павлушка. Приманчивый клад шукать начали, яму глубокую рыть придется. Клад-то найдешь, а вот с ямы можно не высигнуть.
Огийченко подхватил под локоть Лучку и пошел вслед за Карагодиным.
После ухода гостей Павло попросил Любку отворить ставни и раскрыть окна. Пряные запахи акации и ночной фиалки наполнили горницу. Павло погасил лампу и до первых петухов прошагал по скрипучим половицам.
ГЛАВА II
Миша прилег на сухом пригорке, поросшем лютиками и незабудками. В тихой заводи протоки, взмучивая ил, лениво ходили два молодых соменка. Поверху резвились красноперки, пескари и мелкая рыбешка мальва. Не хотелось шевелиться, хотя спину и голые до колен ноги припекало. Казачата, тоже пригнавшие лошадей, купались, бегали взапуски, обсыпали друг друга песчаной пылью. Миша вспоминал вчерашний день, проведенный с Ивгой, и хотелось снова видеть ее той же новой и притягивающей. Купанье в реке, курган и неожиданный поцелуй! От презрительного отношения к "девчонкам" переход к чувству любви - в этом было что-то и отпугивающее и одновременно манящее. И снова вставала перед ним она - плечи, спина, по которой катилась вода и струйчато полз песок.
Чьи-то холодные ладони легли ему на лоб.
- Ивга!
Миша вскочил. Ивга стояла в коротком платьице из легкой сарпинки. У ее ног лежал букет кувшинок и незабудок, и рядом стояла улыбающая бабушка Ше-стерманка.
- Чего вы тут потеряли? - спросил Миша с нарочитым безразличием.
- Тебя ищем, - запальчиво бросила Ивга, оскорбленная его тоном… - Пошли, бабушка! - Ну, ну, кипяченая, - укорила ее Акулина Са-мойловна, - сама же сюда притащила. Искала. А теперь царапаешься.
- Искала? - обрадованно спросил Миша. - Меня?
- Нужен был, - обидчиво сказала Ивга. - Много вы, мальчишки, воображаете. Пойдемте, бабушка.
Ивга схватила Акулину Самойловну за руки и потащила. Они скрылись за кустами бересклета.