ИЗДЕВАТЕЛЬСТВО
… Белая, светлая, как стеклышко, ночь. На серых прогалинах обнаженной земли еще синеют кое-где бугры рыхлого снега. По тайге плывет могучим потоком густой, кружащий голову, запах прелых листьев, смешанный с каким-то особенным, терпким весенним запахом хвои. Шоколадные верхушки берез безмятежно пьют беззвездное просветленное небо. Несмотря на поздний час, все еще токуют, захлебываясь, тетерева, и лес напоминает большой кипящий котел.
Я сижу на пне возле потухающего костра и смотрю на хрупкие редкие льдинки, стремительно несущиеся по черной воде. Вот уже три недели, как наша изыскательская партия отрезана от внешнего мира. Неожиданно бурная весна застала нас врасплох, и мы очутились на лесном островке, окруженные со всех сторон вешней водой Печоры и притока ее - Кожвы. Вода всё время поднималась и было далеко неясно - спасет ли нас маленькая высота, на которой раскинулись брезентовые палатки. Продовольственные запасы совершенно иссякли, в нашем распоряжении еще оставалось немного муки и соли; эти два продукта расходовались с предельной экономией. Если бы не рыба, которую удавалось ловить сделанными наспех оханами, то было бы совсем плохо. Но когда в течение многих дней на завтрак, на обед и на ужин подается одна рыба, да не всегда еще достаточно посоленная, то в конце концов она так приедается, что один только вид ее вызывает тошноту. Настроение у всех было подавленное, разговаривали мало, и мало верили начальнику партии Петрову, бормотавшему что-то невнятное о каком-то самолете, который разыщет нас и сбросит нам продовольствие. Все ждали не мифического самолета, а реального дня, когда поднимет нас на свои могучие плечи вешняя вода и понесет по тайге навстречу смерти.
… Мой костер прогорал. Встать и подкинуть дров было лень. Из палатки рабочих неслись сонные вскрики и храп. Тихо позвякивали на воде льдинки. Подошел ихтиолог Туманов, вздохнул и присел возле меня на пустой ящик. Вся его высокая неуклюжая фигура, редкая рыженькая бороденка, опущенные уголки маленького рта - выражали бесконечное уныние и скорбь, точно он только что пришел с кладбища, где схоронил горячо любимую жену. Он достал из кармана маленькое зеркальце; долго всматривался в него подслеповатыми глазами и вдруг изрек:
- А человек-то начинает стареть с шеи.
- Возможно, - охотно согласился я.
- Коли будете жениться, молодой человек, - продолжал ихтиолог, - прежде всего глядите на шею вашей будущей супруги. При теперешней высоте косметического искусства женщина легко может скрыть морщинки на лице, но шея всегда выдаст. Учтите это… Однако, старею я, чорт… - он кашлянул и торопливо спрятал зеркальце.
- Послушайте, - раздраженно сказал я, - не все ли вам равно теперь - стареете вы или не стареете! Ведь все мы уже стоим одной ногой на том свете. Вот еще день-два и - каюк…
Туманов опять кашлянул и ничего не ответил.
Помолчали.
- А сегодня Петров поругался со старшим коллектором и, ложась спать, сунул под одеяло двухстволку, - сообщил я Туманову, - как бы чего не получилось раньше времени.
- Обыкновенная болезнь тиранов: никому не доверять, даже друзьям своим, - зевнув, заметил Туманов. - Кажется, где-то, кто-то, когда-то сказал так… Между прочим, Петров лазал на сосну и оставил там подробное описание нашей гибели. И, кажется, посмертное письмо тёще…
Почесывая спину, из палатки вышел старший коллектор Цыпкин. Он молча стал напротив нас, достал кисет с махоркой и скрутил цыгарку.
- А знаете что, братцы? - сказал он уж как-то чересчур весело. - Я сейчас вспомнил почему-то презабавную историю.
- Ну-ка!
- Один мой приятель взял за женой чудесное приданое: пару вороных лошадок, добротный катафалк и штук пятьдесят прекрасных мраморных памятников.
- А гробы были? - вяло и как-то безынтересно осведомился Туманов.
- Что? Гробы? Нет, гробов не было. Впрочем, кажется, пустяки какие-то… штуки три было.
Из кустов можжевельника вынырнул повар Василий, неся полный подсак свеженаловленной рыбы.
- Что? Рыба? - закричал испуганно ихтиолог, подскакивая. - Неси ее, Василий, к чортовой бабушке, чтоб и запаха не слышно было!
- Екземпляры есть новые… Может, Вадим Вадимыч, посмотреть желаете? - улыбаясь, обратился Василий к Туманову.
- К чорту! Какие там могут быть новые экземпляры… Впрочем, давай сюда, покажи… Сиг, опять сиг, я же вижу.
- А вот эти, маленькие?… - спросил Василий, вытаскивая из серебристой каши двух маленьких рыбок.
- Это? Обыкновенная форелька.
- Форель… - робко поправил я.
- Не форель, а именно форелька! - твердо повторил Туманов, - форель в бассейне Печоры не водится, друг мой. Запомните это.
- А чем же, Вадим Вадимыч, форель отличается от форельки? - спросил коллектор Цыпкин, приседая на корточки и разглядывая рыбок.
- Страшно просто: у форели вот эти красные пятнышки на боках идут от головы до самого хвоста, а у форельки - только до половины, до заднего плавника, - пояснил Туманов, - видите?
- Видим.
- А теперь, унеси, Вася, эту дрянь! - попросил Туманов, зажимая нос. - Не могу я этого запаха слышать.
Василий ушел. Туманов посидел еще минут десять, выкурил трубку и отправился набоковую. Цыпкин, положив крупные руки на колени, что-то обдумывал. Я задремал. Открыв глаза, я застал Цыпки- на за странным занятием: он сидел на корточках возле ящика, положив перед собой рыбку-форельку, и кончиком тонкой колонковой кисточки осторожно наносил красной тушью точечки на теле рыбки.
- Понимаете в чем дело? - тихо спросил он, заметив, что я во все глаза смотрю на него.
- Начинаю понимать… - кивнул я головой, - и думаю, что это будет несколько повеселее, чем ваши рассказы о невесте с похоронным приданым.
Он взял баночку с тушью, кисточку и пошел в палатку. Через несколько секунд я услышал его голос:
- Вадим Вадимыч! Проснитесь!
- В чем дело? - сердито спросил Туманов.
- Дело важное, - серьезно ответил Цыпкин, - среди рыб, наловленных Василием, мы с лаборантом обнаружили…
- Что? Опять рыбы? К ч-чорту!! - дико крикнул Туманов.
- … мы обнаружили форель, - спокойно продолжал Цыпкин.
- Форельку! Я уже видел…
- Не форельку, а форель… - твердо повторил Цыпкин.
- Чушь! Этого не может быть.
- Посмотрите и убедитесь.
- Гм… Пожалуй… Дайте-ка мне штаны… вон они возле печки лежат.
- Пожалуйста. Вот штаны.
Застегивая на ходу пуговки, Туманов в сопровождении Цыпкина быстро вышел из палатки и, точно ищейка, сразу подошел к мирно лежавшему на ящике трупику рыбки. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее рыбка завертелась в его руках, точно это была не рыбка, а серебряный круг на пальце жонглера. Маленькие глаза ихтиолога округлились и стали похожи на золотые пятерки.
- Принесите… принесите мне лупу, линейку и книгу Сабанеева "Рыбы России". Все на моем столе. И еще: полстакана спирта, - как-то торжественно попросил он.
- Пожалуйста, - вежливо ответил Цыпкин.
Он принес всё требуемое ихтиологом, за исключением спирта.
- Спирт, Вадим Вадимыч, допит вами еще на прошлой неделе, если не ошибаюсь, - корректно напомнил Цыпкин. - На опохмелье.
После бесконечного перелистывания книги, стократных измерений туловища, хвоста, головы и плавников рыбки, заметок в записной книжке, зарисовок, Туманов встал и, победно блестя глазами, крикнул в лицо Цыпкину, хранившему, как и я, глубокое молчание:
- Благодарю вас, друг мой! Благодарю. Вы оказали неоценимую услугу науке. Я докажу этому дураку (он поднял над головой тяжелую книгу), я докажу ему и прочим кабинетным ослам, что в бассейне Печоры водится форель. Я всегда склонялся к этому мнению. Но меня, как молодого ученого, не слушали, более того - высмеивали. Ха-ха! Остолопы, дураки, щучьи молоки!
Он схватил руку коллектора и затряс ее так, точно хотел оторвать напрочь или, по крайней мере, вывихнуть.
- Благодарю вас тысячу раз!
- Не стоит благодарности, - скромно потупился Цыпкин, - я поступил так, как всякий честный человек поступил бы на моем месте.
- Гм… - невольно вырвалось у меня.
- Что-с? - грозно повернулся Туманов.
- Нет… я так… ничего… между прочим.
Расцеловав нас обоих, счастливый и возбужденный Туманов удалился в палатку, захватив с собой рыбку, книгу, линейку и лупу.
Нет, говорят, ничего тайного, чтобы не стало явным. Очень скоро все, кроме Туманова, узнали о нашей проделке. Как это получилось? Кажется, первый проговорился я буровому мастеру. И пошло, и пошло, и пошло… Туманов же был необычайно польщен тем вниманием, которое вдруг все проявили к его удивительному открытию. Он был так счастлив, что вокруг его головы появилось нечто вроде сияния. Вечерами в нашей палатке он пространно рассуждал о том, что науке предстоят еще великие открытия, что тормозят продвижение науки дилетанты, мнящие себя гениями, и что никто не замечает скромных рядовых ученых, способных на великие дела. Заходил в палатку к рабочим, шутил с ними и обещал со временем всех их взять с собой в далекую и интересную экспедицию.