Видимость уже не та, все сливалось, но на дороге ему привиделись люди. Он подкрутил диоптрии, настраивая резкость.
Зрение его не подводило. По направлению к батарее двигалась какая-то группа.
* * *
- Где? - Дедовский шумно спрыгнул в окоп и вырвал у него бинокль.
- Да вон… товарищ прапорщик. Возьмите правее.
Он не сразу увидел их, потом, пристально вгляделся.
- Не похоже не боевиков… А, Степанов?
- Не могу знать, товарищ прапорщик.
- Не похоже… - повторил и снова поднес окуляры к глазам.
Слишком открыто они передвигались. Не маскируясь, в отличие от дудаевцев. Тех хлебом не корми, дозволь подползти как можно ближе.
"А вообще, кто их разберет…"
- Тащите АГС! - скомандовал он. - Наряду занять позиции.
Команду исполнили незамедлительно. Автоматический гранатомет на трехногой станине установили на бруствере. Наводчик подцепил круглую коробку с гранатами, рванул на себя стальной тросик затвора.
Отодвинув его, Дедовский сам поймал в оптику движущуюся группу, прикинул расстояние, подкрутил наводку. По окопу, задевая узкие, оплывшие от влаги стенки, пробежали бойцы, защелкали автоматами.
- Без моего приказа не стрелять! - оповестил Дедовский.
"Свои или нет?! - маялся он. - А вдруг это Васнецов?.."
Достав сигнальную ракету, выстрелил ее в сгущающееся небо. Рассерженно шипя, она взвилась над окопом и повисла зеленым маяком.
- Машут, товарищ прапорщик! - не отрываясь от бинокля, воскликнул Степанов. - Неужели наши?
- Ваши, - пробурчал прапорщик, и без того слыша доносимые ветром крики:
- Не стреляйте…
- Свои!..
* * *
Перескочив через бруствер, Черемушкин, не сдерживая чувств, сграбастал прапорщика в объятия.
- Всё! - выдохнул он, оглядываясь на бойцов. - Вышли, братцы!
Шестеро прорвавшихся вместе с ним солдат стояли особняком.
- Меньшов жив?
- Здесь, - ответил Дедовский. - Позвать?
- Не надо. Я сам.
Засунув обветренные ладони в карманы бушлата, лейтенант зашагал к офицерской палатке. Он шел мимо полевой кухни, где возились у парящихся котлов повара, покрикивая на нерасторопный наряд; где сидели вокруг бачка дневальные, стругая ножами картошку, где стучал топор. Краем зрачка отметил застывшего с деревянной толкушкой Мавлатова.
Сдвинув провисшую на колечках плотную штору, вошел в палатку. Капитан, сгорбив плечи, сидел возле печи. Он обернулся на шаги, порывисто встал.
- Антон?!
Черемушкин смотрел на командира исподлобья. Во взгляде его было нечто такое, что капитан смешался, точно за ним имелась какая-то вина. На обтянувшей висок пергаментной коже запульсировала жилка.
- Живой…
Взводный поднес ладонь к вязаной шапочке и медленно, чеканя каждое слово, доложил по всей форме:
- Товарищ капитан. Вверенный мне взвод в количестве шестерых человек в расположение батальона прибыл. Раненых нет. Погибших двое. Один пропал без вести.
Не дав закончить, Меньшов шагнул к нему и протянул руку.
- Ну, здравствуй, Антон.
- Здравствуй, командир.
И снова между ними возникла секундная неловкость.
- Где личный состав? - изменившимся голосом спросил Меньшов.
- На батарее. Люди устали. Голодны…
- Все организуем. Идем.
Сыпал пушистый новогодний снег. Шагая за лейтенантом, Меньшов думал, в каком свете предстанет перед бойцами, и что скажет им в оправданье. Но когда офицеры вышли на батарею, и сидевшие на земляном бурте срочники поднялись перед ним, спешно туша бычки, спазм свел ему горло, и вертевшаяся на языке заготовленная фраза забылась.
- Благодарю за службу, - только и сказал, пожимая холодную, как ледышка, руку стоявшего с края солдата. И пошел вдоль короткого строя, отдавая каждому дань признания.
Не было речей. Не было громких слов.
- Отдыхайте. Я распоряжусь насчет бани.
* * *
Раздевшись догола, Турбин прихватил обмылок, казенную вехотку и, ступая по решетчатому настилу, вошел в "помывочную". Жарко пылала буржуйка, накалившись до красна и стреляясь по металлу искорками. За палаткой шумела санитарная машина, подавая шлангами нагретую в котле воду.
Было довольно зябко. Налив ковшиком горячей воды, Турбин не стал разбавлять ее. Грязная пена хлопьями полетела с намыленных волос, серые ручейки сбегали по телу. Мыться пришлось в трех водах, шоркая покрывшееся мурашками тело колючей мочалкой. Окатившись из тазика начисто, стуча зубами, он выскочил в предбанник. На скамейке, вместо старого исподнего лежала стопка свежего нательного белья. Турбин насухо вытерся и с удовольствием влез в чистое, чувствуя себя в этих спартанских условиях заново рожденным.
В палатку возвращались все вместе.
Плясал огонь в печи, предусмотрительно затопленной дневальным. С непривычки слепила лампочка, подсоединенная в их отсутствие к дизельному генератору. На прежних местах лежали личные вещи, матрасы и спальные мешки; в том нетронутом порядке, что и двое суток назад, перед ночным рейдом в Грозный, когда все еще были живы и полны оптимизма…
- Надо бы убрать спальники ребят, - проговорил Сумин.
Быков молча подсел к печи, доставая пачку папирос.
В полной тишине, в которой было слышно пощелкивание углей в прогорающей буржуйке, ненужные теперь матрасы скатали.
Развязав вещмешок Клыкова, Кошкин достал лежавшие сверху перетянутые резинкой письма.
- Кто его последним видел?
- Наверное, я. - Отозвался Турбин. - В столовке, когда комбат умер. Потом "чехи" поперли…
- Убили его наверняка! - высказал свое мнение Сумин. - А в бумаге напишут, без вести пропал. Будет теперь маманя его всю жизнь искать.
- Может и живой. Затаился где-нибудь… Или в плен попал.
- В плен?.. Тогда ему точно кранты. Хорошо, если пристрелят сразу. Не мучая… А если кастрируют, как других пацанов? И жить потом не захочешь…
Вскрыв конверт, Кошкин развернул исписанное ровным девичьим почерком письмо к свету.
- "Здравствуй, любимый… - прочитал он вслух. - Что-то долго ты не писал. Почта плохо работает, или забыл обо мне?"… Н-нет, не могу.
Из конверта выпала фотография. Взяв ее за уголок, Кошкин смотрел на улыбающуюся со снимка немного полноватую девушку с переброшенной на грудь косой. На обороте прочел:
"На долгую память Валерию от Кати. Люблю, целую, жду.
Сентябрь 1994 г."
- А ничего была у Евсея подружка. Надо бы отписать ей как было…
- Чего ты напишешь, когда сам ни хрена не знаешь?! - напустился Сумин. - Чего ты вообще в чужих вещах роешься?
- Ладно, не нервничай. Надо собрать все ценное и отдать командиру. Пусть домой отошлют. Все ж, какая-никакая память будет.
Кошкин выгреб из вещмешка теплые носки, две чистые тетрадки, авторучки, шерстяные перчатки, пошарил на дне.
- А это что? - он нащупал что-то круглое и вытащил.
На ладони лежали наручные часы "Сейко" в позолоченном корпусе с кожаным ремешком.
- Я на нем таких не видел.
Быков привстал с табуретки и потянулся за часами.
- Дай-ка сюда.
Взяв за ремешок, глянул на поблескивающий стеклышком циферблат.
- Это ж Борькины! Помните, которые в поезде пропали?..
Подержав на ладони, бросил их назад. И не добавил ни слова.
- И куда их?.. - недоуменно спросил Кошкин.
- Все равно. Борьке они больше не понадобятся…