Отстала от своих, солдатня захотела куревом запастись. Подъезжают к остановке, а там наши. Вылазит механик и спрашивает: "Мужики, где киоск поблизости?" Ребята не растерялись, подманили его пачкой и, не отходя от кассы, отправили в расход. Те двое гавриков, которые в башне сидели, выстрелов не слышали. А потом им в люк гранату показали и пообещали бросить, если не вылезут.
- Вылезли?
- Как миленькие. Жить хотели… Их тут же, возле остановки, в распыл. Каково, а?
Он вдруг посерьезнел, завертел головой, прислушиваясь.
- Ты слышал?
- Что? - не понял Руслан.
Цепким взглядом водитель Муса окинул примыкающие к дому пристройки, скользнул по крыльцу.
- Нашел! - тихо произнес он.
Теперь и Руслан заметил на крыльце комки грязи, принесенные явно обувью.
- Проверим?
Взяв автомат на изготовку, он поднялся по ступенькам и пинком распахнул дверь. В грудь ему смотрел пистолет, что держал обеими руками сидевший на полу человек. Ствол пистолета дрожал. И медленно опустился.
Руслан прошел на веранду, вырвал из кисти ПМ. Мужчина не шелохнулся, лишь закрыл глаза, ожидая развязки.
- Вставай! - рявкнул от двери Муса.
Но он продолжал сидеть, пот крупными каплями выступил на измазанном копотью лбу.
Руслан потрогал окоченевшую шею лежащего рядом с ним армейца:
- Мертвый.
- Подъем! Кому сказал?..
- Да какой ему подъем? - усмехнулся Руслан и, присев к федералу, развел полы его камуфлированной куртки, показав водителю коричневые в подсыхающей крови бинты. - Забираем его.
- Зачем?! Пусть сдыхает. Собаке собачья смерть.
- Остынь ты… Все же человек. Отвезем его в госпиталь.
- Делать мне нечего! - заупрямился Муса и демонстративно скрестил на груди волосатые руки. - Там нашим места и лекарств не хватает, на него еще переводить. Кто их сюда звал?! Ты? Или я? Вот и пусть гниет, пока дерьмом своим не захлебнется.
- Помогай!
- Ага, жди.
Руслан выщелкнул из рукоятки пистолета магазин, посмотрел на патроны и вогнал его назад. Подержав на ладони, протянул водителю.
- Отвезешь, будет твой.
Глаза у Мусы загорелись. Еще бы, в перенасыщенном оружием Грозном пистолеты до сих пор считались роскошью, их не хватало командирам, не говоря уже о рядовых ополченцах. Руслан знал, на что давить.
- Шут с тобой! - проворчал Муса, запихивая пистолет за пояс. - Отвезу, только все равно он сдохнет.
* * *
Васнецов уже приготовился к смерти, и ждал пулю, как избавление.
…Когда дверь от удара распахнулась, он превозмог себя и поднял пистолет, ловя дрожащим стволом размытую фигуру.
И он нажал на собачку, но выстрела не последовало. Пистолет стоял на предохранителе.
Размытое пятно сформировалось в стройную фигуру молодого чеченца, наставившего на него автомат. Уронив ПМ, Васнецов отрешенно закрыл глаза. Будь теперь, что будет.
Но его не торопились убивать. Молодой о чем-то спорил с появившимся в дверях приятелем, сути спора Васнецов не разобрал, догадываясь лишь, что спор идет о нем.
Его подняли с пола, поставили на ноги. Голова пошла кругом, пол покачнулся, и он наверняка бы рухнул, не подхвати его чеченцы. Они вынесли его во двор, повели огородом.
Чеченец постарше грубо дергал его за локоть, в его голосе сквозила неприкрытая злоба.
- Перебирай ногами! - то и дело рявкал он, и Васнецов, в чьем воспаленном мозгу билась единственная, обжигающая мысль: "ПЛЕН", сожалел лишь о малом. Была бы граната! Ему бы хватило сил вытащить чеку.
Но гранаты у него не было, как не было и сил сопротивляться. Его провели мимо подбитой командно- штабной машины, из люков которой тянулся в чистое утреннее небо дым…
Еще сутки назад ему все виделось по другому, о плене не могло быть и мысли, как и о том кошмаре, что ему довелось и еще доведется пережить.
Какие-то сутки, двадцать четыре часа…
* * *
- В салон его не посажу! - категорично заявил Муса, отпуская пленника.
Вынув из зажигания ключ, открыл багажник, с трудом вытащил запаску и закатил ее между пассажирским сиденьем и приборной панелью. Туда же, на резиновый коврик, бросил кожанку с инструментами.
- Полезай, урод.
Вдвоем с Русланом они запихали пленного в багажник.
- На что он тебе сдался?! - усевшись за баранку, проворчал он.
Руслан только пожал плечами.
Глава двадцать четвертая
Канонада раскатами бухала на северной окраине Грозного, но здесь, ближе к центру города, где сейчас находился Якушев, было обманчиво тихо. Тишина, которой Якушев не верил.
К обеду потеплело, запрыгали на ветках притихшие воробьи, наполняя улицу звонким весенним щебетом. Галдела лазившая по погибшему российскому танку ребятня. В передний каток "семьдесятдвойки" угодил снаряд. Гусеницу сорвало, машину развернуло поперек. Экипаж успел покинуть ее; и теперь башенные люки откинуты, орудие нацелено куда-то поверх домов. Поверженный монстр, застывший монументальным изваянием на всеобщее обозрение.
Якушев отснял несколько кадров. Мальчонка лет десяти, свесившийся в разверстый люк и укающий в него, как в колодец, заметив внимание репортера, поднял кулак над головой и, подражая взрослым, закричал:
- Смерть российским оккупантам!
Пряча фотоаппарат в футляр, Якушев случайно обратил внимание на жестяную табличку на воротах ближнего к нему дома.
- Улица Мира, - прочитал он.
Еще вчера подобное совпадение всколыхнуло бы его, но сегодня, после бессонной ночи, проведенной под сводами подвального ресторанчика "Лозанна", ставшего убежищем для десятка оставшихся в Грозном, не смотря ни на что, журналистов, и часовой "прогулки" по городу, трудно было чем-то поразить его воображение.
В недалеком прошлом это был модный ресторанчик, оформленный в готическом стиле, где любила собираться молодежь, и вечерами, на крохотной сцене играл джаз-банд. Потом начались бомбежки, город окружили войска, и ресторанчик опустел. Где теперь те веселые компании, что собирались за столиками, и вино лилось рекой?.. Где виртуозы-музыканты, послушать которых вечерами сюда стекалась публика?..
Нынче ресторан выживал только за счет репортеров (туристов в Грозный не влекло), и национальные блюда, которыми славились здешние повара, сменились обыденными, столь же лишенными изюминки, как жареная картошка.
…Потолок дрожал, металось пламя толстой парафиновой свечи, выставленной на барную стойку. Снаружи грохотало, и кирпичные стены не могли подавить звуки выстрелов. Якушев неудобно лежал в углу, прислушивался к артиллерийским раскатам, и до утра не сомкнул глаз.
Утром сон его все-таки сморил, и когда он проснулся, подвальчик опустел. Коллеги - журналисты, едва в городе стихло, подались за сенсациями…
Якушев грыз подсохшую булочку, запивая горячим чаем, когда зазвенел над входом колокольчик, и вниз спустился парень в маскхалате и армейской каске, на которой синим фломастером крупными буквами было выведено: УКРАИНА.
Он подошел к стойке и бросил хозяину десять долларов.
- Сто грамм водки. - И подмигнул Якушеву. - Жарковато наверху.
Тот неопределенно пожал плечами.
Залпом хлопнув стопку, наемник без спроса отломил кусок от его булки, бросил в рот, работая челюстями.
- Журналист? - взгляд его зацепился за видеокамеру. - Туда собрался?.. Одному не советую.
- Почему?
- Угодишь под горячую руку. Стреляют!.. Лучше прибейся к какому-нибудь отряду и работай с ними. Материалу будет во-о, - он провел ребром ладони по шее, - хоть отбавляй.
Якушев поблагодарил за совет, хотя воспользоваться им пока не собирался. Расплатившись с хозяином, он выбрался из подземелья на свет.
Он бродил по обезлюдевшему городу, поражаясь масштабу трагедии, разыгравшейся ночью на его улицах. В воздухе витал запах дыма. Без преувеличения, на каждом углу он сталкивался с последствиями ночных боев: с подбитой, кое-где догорающей, техникой, телами убитых - как солдат и противостоящих им боевиков, так и мирных горожан…
Перед ним предстал разваленный попаданием снаряда шлакоблочный жилой дом, досчатый скелет крыши, груда кирпича и досок, возле которых, упав на колени, выла семидесятилетняя старуха.
Якушеву сделалось жутковато от ее подвываний, захотелось зажать уши и немедленно уйти, но в нем воспротивился журналист, и пальцы полезли в кофр за фотоаппаратом. Он уже представил этот снимок, и шагнул вправо, чтобы улучшить ракурс. Под ногой сломался сучок, старуха вздрогнула, точно услышав выстрел. Она обернулась к нему, серебряные пряди выбились из пуховой шали, упав на затертый норковый воротник пальто.
Опустив фотоаппарат, он почувствовал себя неловко, как мальчишка, пойманный за подглядыванием.
- Вы здесь жили? - спросил он.
Старуха поднялась с колен, промокнула кончиком шали мокрые от слез дряблые щеки.
- Ничего не осталось… За что нам такая напасть?.. Чем Бога прогневили?
Якушев молчал, ответа на этот вопрос у него по-прежнему не было.
- Я всю жизнь в Грозном прожила… Мужа здесь схоронила. Куда мне теперь?..
Он развернулся и ушел, оставив ее наедине со своим горем, потому, что не мог хоть чем-то помочь, а главное, не знал, чем. На душе было гадко.