* * *
Прозябание в тупике не входило в планы капитана Меньшова, который в душе считал, что в связи с известными событиями на Кавказе их обязаны мчать туда с курьерской скоростью, и никак уж не бросить на станции в отстойник.
- Странно, - пробормотал он, выглядывая в окно. И спросил лейтенантов, словно они были информированы лучше его:
- С чего бы это?
Щуплый Баранов всем своим видом показывал, что удивлен не меньше. Черемушкин, на ком задержал раздосадованный взгляд ротный, покраснел, словно в незапланированном простое крылась его вина.
- Черт знает что!
Меньшов надел бушлат и шапку и полез в проход.
- Пойду, узнаю, в чем дело.
Взяв у проводниц ключ, он отомкнул дверь и спрыгнул на насыпь.
"Ох, и дыра…" - озираясь, подумал он.
Слева от него вплотную примыкали к путям приземистые кирпичные ангары. Возле платформы, загруженной щебнем, возились рабочие в оранжевых жилетах поверх телогреек, стучали кувалдой по стальному колесу. Звонкое эхо, сопровождавшее удары, разлеталось по занесенным снегом крышам…
От вокзала к вагону шли двое, железнодорожник и военный.
Капитан в длиннополой шинели и куцей шапке, козырнув, уточнил:
- Вы старший подразделения?
- Я, - ответил Меньшов, оглядывая визитеров. - Вы кто будете?
- Комендант вокзала, - капитан протянул удостоверение личности.
Бегло просмотрев документ, Меньшов кивнул.
- Все верно… Надолго мы здесь?
- Часов на восемь, - ответил железнодорожник и простужено закашлялся. - Сейчас… кхе-кхе… идет переформировка. Дальше пойдете с другим составом. Имейте в виду, ориентировочно в 18 часов по Москве трогаемся.
Меньшов задрал рукав и сверился с часами.
- Вы солдат не выпускайте, - посоветовал комендант. - Потом не досчитаетесь. И часовых выставить не забудьте.
С их уходом озадаченный Меньшов влез по ступеням в вагон.
- Таварищ капитан, разрешите обратиться? - подошел к нему в тамбуре Мавлатов.
- Валяй. Что у тебя?
- Если долга будем стоять… может, успею гарячее сгатовить?
- Где? - не понял Меньшов. - На чем?..
- А пряма на рельсах! Вы толька прикажите, чтобы вады и дров натаскали.
- Воды? Дров?!
- Ну да… Палок сухих… деревяшек.
Убеждать его долго не требовалось. Еда всухомятку разбередила застарелую язву капитана, а тут повод убить сразу двух зайцев: и поесть по-человечески, не обрыдевшей тушенкой, которая поперек глотки встала, и бойцов хоть чем-то занять, опухли уже от безделья…
Спустя двадцать минут вдоль вагона с оружием прохаживался Быков и, попинывая пустые консервные банки и камешки, изредка смотрел на близлежащий пустырь, где орудовал повар.
Мавлатов где-то отыскал липкие, пахнущие дегтем, шпалы. Водрузив на них пяти-ведерный алюминиевый бак, подсунул сухие ветки и поджег, прикрывая затрепетавший огонь от ветра.
Заметалось пламя, затрещало, пожирая ветки и промасленную ветошь; набирая силу, жадно лизало бак.
Скучающие солдаты собрались у костра, кто просто поглазеть на огонь, кто подсобить повару.
Вода забурлила, вспенилась, плеснулась через край. Посыпалась в нее резанная квадратиками картошка, морковь и консервированная капуста. Поплыл аппетитный запах варева. Путейцы, возившиеся у товарной площадки, прекратили долбежку, глотая слюну…
Мавлатов кружил вокруг бака, уклоняясь от лезшего в глаза дыма, колдовал над борщом: что-то добавлял, мешал, пробовал на вкус.
- Ну, скоро?.. - теребили его самые нетерпеливые.
- Когда?… Не томи, Рустам.
- Имей совесть!
- Жрать охота…
Мавлатов лишь помалкивал, подсыпал соль и специи. Закрасив прозрачный бульон томатной пастой, зачерпнул ложкой и поднес к губам, дуя. И, улыбаясь довольной улыбкой, вынес вердикт, которого ждали все:
- Тепер гатова!..
* * *
- Кто взял мои часы?! - гремел в вагоне крик Сургучева. - Лучше сознайтесь! Найду, плохо будет!
Сумин, отодвинув миску с горячим еще борщом, с любопытством высунул голову в коридор.
По проходу, заглядывая в отсеки, шел взбешенный ефрейтор.
- Я спрашиваю, кто часы подрезал?! Что, крыса у нас завелась? В последний раз добром спрашиваю, чья работа?
Валера Клыков - невзрачный парнишка лет девятнадцати, еще недавно несший службу на полковом подсобном хозяйстве в должности свинаря, покривил щеку:
- Ну, вот… чего и следовало ожидать. Нашлись-таки ухари…
Сумин согласился с ним, неопределенно кивнув головой.
- В нашей роте тоже гад такой был. По тумбочкам, по карманам шарил. И ведь знал, к кому лезть. Кто без копейки, не трогал. А кому перевод пришел - лучше на ночь прячь под подушку.
В краже часов никто сознавался. Сургучеву казалось, что его претензии не просто игнорируют, но и втихую подсмеиваются над ним. Ищи, мол, ветра в поле.
- Ты! - возникнув в отсеке, он обличительно ткнул пальцем в Сашу Сумина. - Я видел, когда ты шел с полотенцем в умывальник…
- И что из этого?
- А то! - брызжа слюной, взорвался ефрейтор. - Задирай матрас! Вываливай все из вещмешка.
Клыков побледнел, не сводя глаз с соседа по купе.
Саша через силу улыбнулся, не собираясь скандалить.
- Я у тебя ничего не брал. А умываться - да, ходил. Не зарастать же!
- Давай сюда мешок! - выкрикнул Сургучев, протягивая руку.
Сумин сполз с лежанки и встал босиком на холодный пол.
- Я у тебя ничего не брал! Понял?
На шум из дальнего конца вагона на шум подошел лейтенант Черемушкин.
- В чем дело?
- Часы сперли! - разминая пальцы, пробухтел ефрейтор. - В умывальнике снял, чтобы не намочить, положил на полку. И забыл. Хватился минут через десять. Думал, с людьми еду, никто не возьмет. Черта с два…
Он нервно повел скошенными плечами. Под майкой заиграли мускулы.
Черемушкин призадумался.
- Так… А кто заходил после тебя?
- А я откуда знаю. Вот и пытаюсь выяснить. Надо весь вагон перетрясти. У кого найду - убью!
- Тихо, терминатор! - цыкнул на него Черемушкин. - Обыск устраивать не будем. Взял кто-то один, а подозревать будем всех? И, думается мне, под подушкой он вряд ли их хранит. Оставим на его совести… Хотя жаль! - он посмотрел на собравшихся у купе солдат. - Жаль… Я рассчитывал, что дорога нас сблизит, хоть немного притрет. Только о каком коллективе заводить речь, когда сами у себя воруете?! У меня остается надежда, что тот, кто пригрел часы, спохватится. И пусть не открыто, коль кишка тонка, но подбросит… Ежели нет, мне трудно даже представить… А!..
Он рубанул ладонью воздух с такой обидой, будто часы украли именно у него, и ушел к себе…
* * *
Уже начало темнеть, когда с вокзала вернулся Меньшов. Отведя рукой занавеску, отгораживающую офицерский отсек от прохода, он выложил на столик пачку газет. Раздевшись, подсел к слабенькому светильнику.
- Видали передовицу? - он развернул "Московский комсомолец", на первой полосе которого аршинными буквами пестрело: "Срыв российско-чеченских мирных переговоров. Россия на пороге полномасштабной кавказской войны".
Баранов оторвался от книжки и свесил голову вниз.
- Борисыч, а не попадем мы, как… хм… в рукомойник?
- Ты думаешь, я больше тебя знаю?
Он поскоблил ногтями шершавую щеку, вчитываясь в мелкий шрифт.
Баранов слез на нижнюю полку и вытащил из пачки другую газету.
- О-о! Почти то же самое… Под райцентром Шали совершено вооруженное нападение на войсковую колонну. Есть погибшие, число которых командование пока не раскрывает.
- И все-таки я надеюсь, что мы не туда, - подал голос Черемушкин. - Слух шел, что в Чечню в основном танкистов и десантников гонят. А мы же так… залатывать дыры.
- Угу… На бога надейся, да сам не плошай. Чем же тогда объяснить скрытность нашего следования? Из дома отправляли втихую, как каторжников. И здесь прячут, как бы кто не увидел…
- Понятия не имею, господа офицеры, - захрустел газетой Меньшов. - Не дело, конечно, ехать туда, не зная куда и делать то, не зная что. Наше дело солдатское. Прикажут, пойдем и в Чечню. Хотя мне, признаться, такой поворот нравится меньше всего.
* * *
Как командиры не пытались скрыть от людей информацию, она все же просочилась в вагон. Проводница, растапливающая котел, сболтнула лишнего часовому, тот не удержал язык за зубами и, едва сменившись, поделился ею с приятелями.
К вечеру в вагоне пересказывали одну и ту же новость…
- Грозный бомбят… Дудаев джихад объявил.
- А что это такое?
- Не знаю, спроси у Черемушкина…
- Давно пора к ногтю. Совсем оборзели черножопые!
- А у меня брат в Афгане…
Весть о возможном участии в боевых действиях не только никого не смутила, но наоборот, возбуждала нездоровый ажиотаж. Голоса стали какими-то торжественными, причем воевать хотели все: и Сургучев, враз забывший о украденных часах, и молчун Клыков, и Володька Кошкин, и таежник Бурков… За исключением разве что Мавлатова. Услышав известие, повар еще больше потемнел лицом и молча, не впадая в общую возбужденную эйфорию, ушел в тамбур…